История Украины - Коллектив авторов

Во всяком случае, у Владимира явно было не две дочери, а больше. Тогда почему летописец упомянул именно двух дочерей Рогнеды? Быть может, запись составлена, когда другие дочери киевского князя еще не родились? Или же дочери других жен Владимира летописца не интересовали? Не исключено, конечно, что текст дошел до нас в дефектном виде. Но если это так, странно, почему «пострадали» только упоминания о дочерях Владимира. Впрочем, любое из этих или подобных предположений рождает новые вопросы и требует дополнительных обоснований.

Упоминание только о двух дочерях, причем без имен, потребовалось, скорее всего, чтобы по форме приблизить летописный текст к библейскому прообразу. Задача летописца, видимо, сводилась не только к соблюдению сакрального числа детей, но и к определенной упорядоченности перечня. Не исключено, что «до ведение» числа детей Рогнеды до шести должно было, по замыслу летописца, намекнуть читателю на неполноправное положение полоцкой княжны в семействе Владимира. Ведь именно шесть сыновей родилось у Лии, нелюбимой жены Иакова, обманом выданной за него Лаваном.

Однако более вероятным представляется другое объяснение. Благодаря упоминанию о дочерях, изменилось место Владимировичей, следующих за ними: Святополка, Вышеслава, «второго» Мстислава, Бориса и Глеба.

Теперь характеристики древнерусских княжичей определялись тем, кто из отпрысков Иакова занимал в библейском перечне места с 7-го по 12-е (а не с 5-го по 10-е), как это было бы, если бы летописец обошел молчанием дочерей Рогнеды.

Соответствие летописных Владимирович библейским персонажам должно было бы принять следующий вид:

Таков порядок перечисления сыновей Иакова в каноническом тексте Книги Бытия. Между тем, создателю Повести временных лет (как, видимо, и древнерусскому читателю) было хорошо известно Сказание о 12 драгоценных камнях Епифания Кипрского (367–408). В нем особое внимание уделялось символическому значению имени каждого из сыновей Иаковлевых, свойствам камня, на котором было вырезано данное имя, и этическим характеристикам каждого из братьев. В славянском переводе Сказания о 12 драгоценных камнях порядок перечисления сыновей Иакова несколько иной. Соответственно, должны сместиться и летописно-библейские параллели. Если автор перечня 6488 г. ориентировался на трактат Епифания Кипрского в редакции, вошедшей в Толковую Палею, они должны были выглядеть так:

Точность такой параллели косвенно подтверждается как летописными характеристиками Бориса, восходящими к библейским характеристикам Иосифа Прекрасного (скажем, «любимъ бо бе [Борис] отцемь своимь паче всехъ» – «Израиль любил Иосифа более всех сыновей своих, потому что он был сын старости его»), так и словами, которые автор «Страсти и сказания и похвалы святую мученику Брису и Глебу» приписывает Борису: «Оузрю ли си лице братьца моего мьншааго Глеба, яко же Иосифъ Вениямина».

Какое бы из возможных соответствий ни имел в виду летописец, для него, видимо, было принципиально важно через библейские образы охарактеризовать Ярослава, Святополка, Бориса, Глеба и, возможно, «младшего» Мстислава. Ведь именно они – главные участники трагических событий, последовавших за смертью Владимира Святославича в 1015 г. и подробно описанных в Повести временных лет. А характеристики, дававшиеся им таким образом, могли существенно повлиять на оценку роли каждого из братьев в происшедшем.

Предлагаемое объяснение позволяет рассматривать упомянутый перечень как символическую характеристику сыновей Владимира. За буквальным смыслом текста – кто из Владимировичей от какой матери родился – проступает еще один смысловой уровень. Он дополняет (но не исключает) очевидное, буквальное толкование текста, и одновременно в определенном аспекте ограничивает его. В частности, в каждом из «микроперечней» (по матерям) летописец, вероятно, с тарался придерживаться возрастной очередности Владимировичей. Однако не исключено, что она могла нарушаться в случае, если приходила в противоречие с основной задачей автора – дать характеристику каждому сыну.

Второй же перечень, видимо, позволял сравнить уже самого Владимира с библейским Иаковом. Возможно, в глазах летописца их сближало и то, что оба эти персонажа незаконно захватили право на власть, принадлежавшее их старшему брату.

Придется поэтому согласиться с выводами А. А. Шахматова: «Нельзя придавать никакой цены указанию на то, что Борис и Глеб рождены от болгарки, Святослав и Мстислав от чехини». И, уж тем более, не пытаться на основании этих перечней установить, сколько же, на самом деле, было сыновей у Владимира, и кто из них был старше, а кто младше.

Безусловно, самым важным событием, связанным с именем киевского князя Владимира Святославича, стало принятие им христианства как государственной религии. Мы можем только догадываться, что подтолкнуло его к этому шагу, который во многом определил всю последующую историю Русской земли и народов, ее населяющих. Точные обстоятельства Крещения Руси неизвестны. В ранних летописных памятниках сообщается несколько легендарных версий этого события (так называемые испытания вер Владимиром, Корсунская легенда). Не вполне ясно и когда это произошло. Традиционно называется 988 год. Однако дата эта условна.

Как бы то ни было, можно с уверенностью говорить, что в конце X века Русь была крещена. И это стало поворотной точкой в ее истории. С этого времени, видимо, и начинает формироваться представление о Русской земле. Что стоит за этим словосочетанием, сказать трудно.

Широко бытует мнение, будто «благодаря тесной связи между образованием государства и образованием народности в сознании людей раннего Средневековья смешивалось сознание принадлежности к определенной народности и сознание связи с определенным государством, этническое самосознание и государственный патриотизм тесно переплетались между собой. Это и неудивительно, так как в условиях раннего Средневековья именно наличие особого „своего“ государства прежде всего отделяло ту или иную народность от иных частей славянского мира. В некоторых случаях возникновение государственного патриотизма предшествовало возникновению сознания принадлежности к особой народности. Так, термин „Русь“ в IX – Х вв. обозначал особое государство – „Русскую землю“ и лишь к XII в. стал обозначить всех восточных славян, живущих на территории этого государства» (Б. Н. Флоря). Другими словами, современные исследователи обычно полагают, что летописная «Русская земля» была обозначением некоего государства. Между тем, обитатель Киева, не говоря уже о других городах и весях Восточной Европы X – начала XII в., был бы несказанно удивлен, если бы вдруг узнал, что он – подданный государства (а не того или иного князя). Само это слово появилось в источниках лишь в XV в. (один из самых ранних случаев его употребления относится к 1431 г.). Причем значения его сводились к понятиям: «определенная территория, страна, земля» или «правление, царствование; власть государя». Впрочем, и слово «государь» стало употребляться в современном значении лишь при Иване Грозном. Патриотические чувства древнерусского человека определялись, прежде всего, принадлежностью его к тому, что сегодня называют «малой родиной». Вместе с тем каждый житель Древней Руси, как справедливо заметил Б. Н. Флоря, знал, что он живет в Русской земле. Другой вопрос, была ли она для него государством.

Само понятие «Русская земля» неоднозначно. К нему не применимы представления о территориальной целостности, единого экономического, ультурного и политического пространства. Не было даже четко определенных границ. В этническом плане – сегодня это уже достаточно ясно – население Русской земли вряд ли можно представить в виде «единой древнерусской народности». Жители Древней Руси достаточно четко делились на несколько этнических групп – с разной внешностью, языком, материальной и духовной культурой. При всей близости они различались системами метрологии и словообразования, диалектными особенностями речи и излюбленными видами украшений, традициями и обрядами. Так что, содержание этого летописного словосочетания до сих пор представляет определенную загадку.

Анализ более семисот упоминаний «Русской земли» в летописных сводах до второй четверти XIII в. позволил уточнить значение этого словосочетания, как принято говорить, «в узком смысле». Работы А. Н. Насонова, Б. А. Рыбакова, В. А. Кучкина дают полное представление о том, что летописцы XI–XIII вв. к Русской земле относили Киев, Чернигов, Переяславль Южный, Городец Остерский, Вышгород, Белгород, Торческ, Треполь, Корсунь, Богуславль, Канев, Божский на ЮжномБуге, Межибожье, Котельницу, Бужск на Западном Буге, Шумеск, Тихомль, Выгошев, Гнойницу, Мичск, бассейн Тетерева, Здвижень. По словам В. А. Кучыкина, «основная часть Русской земли лежала на запад от Днепра… В целом же древняя Русь простиралась не в меридианальном, а в широтном направлении. Ее бо́льшая часть, располагавшаяся в правобережье Днепра, занимала главным образом водораздел, отделявший бассейны Припяти и Западного Буга от бассейнов Южного Буга и Днестра. На западе Русская земля достигала верховьев Горыни и Западного Буга». Южные границы «узкой» Русской земли при князе Владимире доходили до р. Стугны. Лишь при Ярославе Мудром они дошли до более южной р. Рось (от наименования которой некоторые исследователи выводят название Русь). При этом, княжества Галицкое, Владимиро-Волынское, Овруч, Неринск и Берладь в состав этой Русской земли не входили.