Черный плащ немецкого господина - Галина Грановская

А рядом с Пашкой, в дальнем конце стола сидели пожилые родственники Неверского и Элеоноры. Чувствовалось, что им, как и Павлу, не часто приходилось посещать такие мероприятия. Они ели мало, сидели чинно, время от времени тихо переговариваясь. Павлу же и переговариваться было не с кем. Он был здесь совсем чужим. Не был связан ни с кем из гостей ни приятельскими, ни какими иными отношениями. Может быть, поэтому смотрел на чужой праздник как бы со стороны. Чем дальше, тем больше происходящее за столом напоминало ему какой-то плохой любительский спектакль, в течение которого окружающие горячо демонстрировали свои добрые чувства к хозяевам, а те, в свою очередь, играли роль образцовых супругов. Послушать эти соловьиные трели, так нет лучше пары… а на самом-то деле, в жизни не напоказ, едва терпят друг друга, подумал с насмешкой. Даже ему, Пашке, это стало ясно после первого же посещения этого дома. Неестественно все это как-то. Нет, не хотел бы он иметь ни такую жену, ни такую семью. Впрочем, кто его знает, тут же одернул он себя, может быть, они и были образцовыми — когда-то, да только растеряли эту образцовость вместе с добрыми чувствами друг к другу за двадцать-то лет совместной жизни. Длинная дорога. Он, Пашка, с Ленкой и до десятилетнего юбилея не дотянул.

После горячего мясного блюда с мудреным французским названием мужчины потянулись в зимний сад перекурить. Павел тоже поднялся, но в зимний сад не пошел, а стал пробираться в другую сторону, в роскошный холл-прихожую. Отыскал в ворохе одежды свой плащ и осторожно выскользнул за дверь. Никто не заметил, что он ушел. Никто не заметил, как он пришел, никто не заметил, как ушел. Чужой, никому не интересный.

Было немного обидно, что зря потратил деньги на чужой праздник. И, где-то вторым планом, мелькнуло легкое сожаление, что не свой он в этой роскошной компании. Хотя, кто у них свой-то? Каждый сам по себе, а собираются вместе, чтобы покрасоваться друг перед другом, вот я какой! Вот чего достиг! И на других посмотреть, а что они? Что есть у них на сегодняшний момент? И жены под стать, разряжены, как торговые манекены, думал он, шагая к автобусной остановке под мелким ноябрьским дождиком.

В этот вечер он не стал, как обычно, смотреть телевизор, а сразу залез в постель и долго лежал в темноте с широко открытыми глазами, снова и снова перебирая в уме впечатления вечера. Как ни крути, как ни осуждай этот чужой праздник, эту выставку самодовольных пингвинов, сумевших ухватить в мутном перестроечном водовороте крупную рыбу, все они, и Неверский в том числе, жизнь свою построили. Во всяком случае, сложа руки не сидели, не ждали, что придет добрый дядя и накормит их и их семьи. Это он, Пашка, все эти годы в норе отлеживался. Так кто кого должен осуждать? Что имеет он, Пашка, на сегодняшний день, чем может похвастаться? Нет у него ни особняка, ни дела своего, и жены нет с лицом восточной красавицы. Да и друзей-то нет. Как же так получилось, что он, мальчик из хорошей семьи, — отец офицер, мать учительница, — в сорок лет никто и ничто, в то время как известный в школе разгильдяй Неверский стал уважаемым человеком, хозяином крупного предприятия? Успел при этом и двоих детей вырастить, и учиться их отправил не куда-нибудь — в Англию. Ладно, крупное предприятие Пашке ни к чему, он не справился бы. Но зажить нормальной жизнью вполне по силам. С работой повезло. Но одной работы мало. Хотелось, чтобы были друзья, да не такие как Васька, которому только бы выпить, а достойные, интересные люди. Чтобы семья была нормальная, дети. Ведь ребенка еще не поздно завести. Или он уже разучился жить по-человечески?

Он вертелся, вздыхал и никак не мог уснуть. А когда, наконец, уснул, в сознание, как штопор, ввинтился телефонный звонок.

— Ты почему сбежал? Не досидел до десерта, а у меня сегодня на редкость удачный был торт… Представляешь, пятнадцать килограммов и все сожрали — подчистую!

— Какой торт? — спросонья он никак не мог понять, о чем речь, в первое мгновенье не понял даже, с кем говорит.

— Я так надеялась на десерт…

Опять. Опять Элеонора. Он потряс головой. Что она несет?

— Ммм…не понимаешь?

Какая она, все-таки, наглая. — Я понимаю, у вас там праздник, вы до утра гуляете на всю катушку, не спите, но это не значит, что и другие не спят, — он едва сдерживал нарастающее раздражение.

— Извини, я как-то забыла посмотреть на часы. Вот, сейчас посмотрю… Действительно поздно. Точнее… рано. Надо же — уже утро! — протянула удивленно. — И все разъехались, просто не с кем поговорить.

До чего просто — оговорить захотелось. И это повод, чтобы разбудить человека ни свет — ни заря! Наглая, бесцеремонная идиотка.

— А почему бы тебе не сходить к этому… к психотерапевту? — злобно поинтересовался он. — С ним и поговоришь. Он тебе по полочкам разложит, чего тебе недостает в жизни.

— А я это и так знаю, — похоже, она ничуть не обиделась на его тон. — Тебя. Вот сейчас мне сильно недостает тебя. В следующий раз не удирай раньше времени…

Ну, это было уже слишком. Она уже планировала «следующий раз»!

— Следующего раза не будет, вам ясно, мадам? Больше не звони сюда, ни утром, ни вечером, ни днем, ни ночью, поняла? Ни-ког-да!

Выпалив это единым духом, он с силой дернул — и вырвал из розетки телефонный шнур. А потом обалдело посмотрел на аппарат, соображая, он ли это только что говорил? И чего так обозлился? Вот что значит, разбудить человека посреди ночи. Как он ее! Ну и ну! Вот именно — ну и ну… Поежился. Что, если она, в отместку за его грубое с ней поведение, скажет Неверскому о нем какую-нибудь гадость? Бабы бывают очень мстительны. Но, ведь, правильно он ее отбрил? Правильно. Хрен с ней, с работой, пусть увольняют, подумал с отчаянием. Он никому не позволит распоряжаться своей жизнью. И до рассвета уснуть не мог.

Прошло две недели, и, у его удивлению, ночных звонков больше не было. И Неверский вел себя как обычно, кивал при встречах, на планерках хвалил. Кажется, пронесло. Павел потихоньку начал успокаиваться, и все реже вспоминал об Элеоноре. Да и не до воспоминаний было, мозги его день и ночь были заняты новым проектом. Ему очень нравилась его новая работа.

Вечером в пятницу, когда он зашел к Неверскому по поводу недостающих деталей, тот оторвавшись на минуту от бумаг, покрывавших всю поверхность его рабочего стола, выслушал его рассеянно, повертел в руке карандаш и вдруг пригласил отправиться на природу. Так и сказал: а не махнуть ли нам (нам!) на выходные на природу?

— Рыбку половим. Место есть обалденное — на Лесном озере бывал?

Павел не бывал, но, конечно же, слышал о нем. А кто не слышал? На этом Лесном озере в прежние времена оттягивалась местная номенклатура, все большое городское начальство.

— Да ведь там, кажется, закрытая зона? Заповедник.

Это раньше была закрытая зона, поправил Неверский. Сейчас другие времена, плати бабки и хоть зимуй на этих дачах, и лови, чего хочешь и сколько хочешь.

— А какая рыба сейчас клюет?

— Разная, — хохотнул зашедший в этот момент Бакатин. — Если повезет, такую поймаешь, что и глазам не поверишь. Но может и не повезти, — вздохнул притворно. — Вон, наш плановик, Гридасов, в прошлое воскресенье поехал на рыбалку, а рыбы не привез, за что жена устроила ему грандиозный скандал.

— Что, сейчас мало рыбы? — удивился Павел.

В самом деле, чего же тогда ехать, если рыбалки нет? Просто пить и воздухом дышать?

— Рыбы хватает, — снисходительно улыбнулся Неверский. — Только у некоторых на ловлю времени не остается. Некоторые других рыбок ловят.

И с усмешкой едва заметно кивнул в сторону своего зама.

Понятно. Что-то такое слышал он о Бакатине в цеху. Чего, мол, его Неверский на такой важной должности держит, когда толку от него никакого, в технике не разбирается, сидит в кабинете и в потолок поплевывает, а денежки в карман капают. И денежки эти идут «на водку, да на тетку». Тогда он как-то значения не придал этому, мало ли о чем мужики за работой треплются. А оказывается, правда, если уж даже Неверский на это намекает. У Павла так и вертелся на языке вопрос, зачем ради этого ехать в ноябрьскую холодрыгу черт знает куда, если этого добра для таких вот, «деловых людей», наверное, и в городе с избытком? Но не спросил, сдержался. Все-таки, его пригласили. За что, как говорится, отдельное спасибо. А если будут девочки, то и он… Ему вдруг сделалось жарко, и он, выйдя из директорского кабинета, расстегнул ворот. Что — он? Не откажется?

Ранним утром, когда за окном еще и не брезжил рассвет, и хотелось только одного — зарыться поглубже и спать, спать, спать, — надо было подниматься. А может плюнуть на эту рыбалку? Но ты же хотел попасть в компанию достойных людей? Вот и попал. А значит, надо ехать, насмешливо поддевал его внутренний голос, пока Пашка, зевая, натягивал на себя подготовленную с вечера одежду. Чай решил не пить. Во-первых, в такую рань не хотелось, во-вторых, часы показывали уже половину пятого, вот-вот должен был подъехать Бакатин. Неверский жил на другом конце города, не делать же ему крюк, чтобы Пашку подобрать. Да и, как потом оказалось, некуда было бы его сажать. Когда они встретились на выезде из города, Павел увидел в машине Неверского не девочек, а Элеонору и немолодую пару в теплых спортивных костюмах и меховых куртках. Оказалось, Элеонорин брат с женой, из Питера приехали. Понятно, девочки отменяются. И он не знал, хорошо это или плохо. Наверное, вся эта рыбалка и затевалась ради родственников, мелькнула мысль. Иначе вряд ли Неверский поехал на рыбалку женой. Да и его только поэтому пригласил. Стал бы он Пашку приглашать, если бы девочки были… за них платить надо. Бакатин был без жены, но и в его машине был полный комплект. Рядом с шофером сидел сам Бакатин, а на заднем сиденье расположились, кроме Пашки, два крупных мужика, похоже, настоящие рыбаки. Всю дорогу спорили, какой спиннинг лучше. Павел в них не разбирался, но слушал с интересом, на ус мотал. Мало ли, вдруг когда-нибудь и ему придется покупать такие дорогие штучки. В этот раз он вез с собой старые, отцовские еще, удочки.