Красная капелла. Страшный сон гестапо - Валентин Константинович Мзареулов

Таким образом, Леман восстановил разорванную связь, «прекрасно сознавая, что в случае разоблачения ему грозит не увольнение со службы, не тюрьма, а мучительные пытки в подвалах своего ведомства и неминуемая казнь. Такой судьбой никого ни за какие деньги не соблазнишь. К тому же Леман был человеком в годах, без юношеской экзальтации и романтизма, он все прекрасно понимал и шел на смертельный риск совершенно осознанно»[186].

НКВД незамедлительно направил в Берлин опытного разведчика Александра Короткова, действовавшего под именем 3-го секретаря советского посольства Александра Эрдберга. Коротков не только восстановил с прерванный контакт с Леманом, но и стал «оператором» берлинской группы «Красной капеллы», возглавляемой Харро Шульце-Бойзеном и Арвидом Харнаком.

9 сентября 1940 г. нарком внутренних дел СССР Л. П. Берия лично направил Короткову указания о направлениях работы с Леманом: «Никаких специальных заданий Брайтенбаху давать не следует, а нужно брать пока все, что находится в непосредственных его возможностях и, кроме того, то, что будет знать о работе разных разведок против СССР, в виде документов, не подлежащих возврату, и личных докладов источника»[187].

Сначала «Брайтенбах» поставлял материал о созданном в 1939 г. РСХА. Как сотрудник регистратуры отдела «IV-E1», занимавшегося общими вопросами контрразведки, Леман обеспечивал советские спецслужбы внутренней информацией, исходившей из аппарата органов безопасности рейха. Например, 10 июня 1941 г. на стол Берии лег добытый Леманом доклад «О советской подрывной деятельности против Германии», который несколькими днями ранее шеф СД Гейдрих представил Гитлеру. Из этого документа следовало, что германская контрразведка не имела подробного представления о советских разведывательных операциях в рейхе[188].

То, что германская контрразведка на самом деле мало знала о деятельности советской разведки, свидетельствовал тот факт, что «дядюшка Вилли» не только оставался вне подозрений, но и был на хорошем счету у начальства. Когда четырем офицерам РСХА, которые были признаны лучшими сотрудниками этого учреждения, были вручены портреты фюрера с его автографом и почетные грамоты, среди награжденных был Вилли Леман[189].

Леман регулярно снабжал Короткова, а с начала 1941 г. своего нового «оператора» Журавлева, материалами о предстоящем нападении Германии на СССР. Аналогичные сообщения поступали в Москву и из других источников, в частности от «Красной капеллы»[190]. 15 марта 1941 г. берлинской резидентуре НКГБ было поручено проверить через «Брайтенбаха» информацию «Корсиканца» о подготовке германского нападения на СССР[191]. Информация подтвердилась.

«Брайтенбах» передал, что в абвере в срочном порядке укрепляют подразделение для работы против России, а в госаппарате проводятся мобилизационные мероприятия. Но Москва придавала мало значения этим сообщениям.

В конце концов, 19 июня 1941 г. «Брайтенбах» вопреки всем правилам конспирации позвонил по телефону прямо в советское полпредство и потребовал немедленной встречи с Журавлевым. Вечером 19 июня на окраине Берлина состоялась встреча Журавлева Леманом, ставшая последней. Леман сообщил, что германское нападение на СССР начнется 22 июня 1941 г. в 3 часа утра[192]. В тот же вечер эта важнейшая информация телеграфом через полпреда В. Г. Деканозова, что обеспечивало ее срочное прохождение, была передана в Москву[193].

Но предупреждение «Брайтенбаха», как и другие аналогичные сигналы, не произвело впечатления на Сталина, считавшего, что летом 1941 г. Германия на СССР не нападет, а информация о подготовке этого нападения является возможной провокацией[194].

Утром 22 июня 1941 г. войска охранного батальона СС оцепили здание советского полпредства на улице Унтер-ден-Линден в Берлине. Контакты советской разведки с «Брайтенбахом» прекратилась окончательно. Все попытки восстановить с ним связь потерпели неудачу и, в конце концов, привели аресту Лемана[195].

В ночь с 4 на 5 августа 1942 г. под Брянском в районе действий партизан с борта советского дальнего бомбардировщика совершили прыжки с парашютами немецкие антифашисты – бывшие солдаты вермахта, перешедшие на сторону Красной армии, «Франц» (Альберт Хёсслер) и «Бек» (Роберт Барт)[196], оснащенные радиопередатчиками дальнего радиуса действия, батареями, шифровальными блокнотами. Они должны были под видом немецких солдат-отпускников через Белоруссию и Польшу проникнуть в Германию и выполнить ответственное спецзадание[197]. Барт направлялся на связь с «Брайтенбахом»; план-задание для «Бека» было утверждено лично Берией[198].

В десятых числах августа 1942 г. Барт и Хёсслер благополучно прибыли в Берлин. Но вскоре последовал провал: они были выслежены гестапо. Тайная полиция брала на учет всех пропавших без вести солдат и дезертиров, контролировала места их возможного появления в Германии. К тому же, «немцы уже держали под наблюдением группу, на связь с которой они были посланы»[199]. Группой, на связь с которой направлялся Хёсслер, была «Красная капелла». В конце сентября 1942 г. Хёсслер был арестован.

9 октября 1942 г., после того, как он передал в Москву три радиограммы подряд, в руки гестапо попал Барт. Он был арестован у постели больной жены, предусмотрительно помещенной в частную клинику, сотрудники которой были осведомителями гестапо[200].

Если Хёсслер отверг любое сотрудничество с германской контрразведкой, то Барта ей удалось «перевербовать». Эксперт РСХА Томас Амплетцер использовал Барта в радиоиграх против Москвы. Однако Барт 14 октября 1942 г. передал в Центр условный знак, означавший, что он работает под контролем противника. Согласно российской версии, «Центр по техническим причинам не смог его принять, и работа с агентом велась так, как если бы «Бек» находится на свободе»[201].

В конце октября 1942 г. руководство советской внешней разведки обратилось в центр радиосвязи за разъяснениями. Радиоцентр ответил, что «радиосвязь с корреспондентом 4–24 («Бек») проходила чрезвычайно напряженно по причине слабой его слышимости и плохой работе на ключе, вследствие чего прием каждой группы цифр радиограммы производился по нескольку раз. Установить точно, давал ли корреспондент повторения групп в смысле его работы под диктовку или же по причине плохого радиоприема невозможно»[202].

Анализ этого случая, проведенный в начале 1943 г., показал, что Барт 14 октября 1942 г. «работал в эфире неуверенно, не объявлял группы зашифрованного текста при их повторении и давал другие группы знаков. Можно предположить, что он таким образом предупреждал Центр, как было условлено, о том, что работал на рации под контролем германской контрразведки»[203]. Однако сотрудники радиоцентра не обратили внимания на сигнал Барта. На запрос внешней разведки они дали ответ, что, по их мнению, сигнал тревоги, поданный корреспондентом, «неудачен», особенно в виду слабой его слышимости. Вместе с тем «неизвестно, предупредила ли внешняя разведка радиоцентр о том, чтобы он фиксировал случаи поступления радиограмм с какими-либо отклонениями от принятых параметров»[204].

В итоге оплошность и бюрократическая неразбериха в Центре стоила жизни и Леману и Барту. Центр, полагая, что операция идет по