Степные Волки (СИ) - Василий Сахаров

— Сам понимаешь, пока Папашу Бро в гроб не загоним, мне лучше у вас перекантоваться. Вы не против?

— Это не проблема, на втором этаже номера свободные, на любой лежак падай и отдыхай.

Дори ушел, а Штенгель еще некоторое время сидел за кружкой пива, зорко окидывая всех входящих и выходящих цепким взглядом. Приютских нигде не было видно и он уже начал сомневаться, правильно ли поступил, придя сюда. Всякое может быть, Поэтому оборвыши, которых прикрыл Кривой Руг, могли быть обычными уличными босяками, а не приютскими мальчишками. И вот, когда капитан уже решил, что сейчас надо пройтись по таверне, внутреннему двору и гостевым номерам, в общем зале появились те, кого он искал.

Сбежавшие из приюта подростки были веселы и бодры. Им здесь явно нравилось, и одеты они были пусть не с иголочки, но добротно. На каждом плотная серая рубаха, крепкие штаны по росту и размеру, а так же шерстяная безрукавка. Кроме того, у всех на широких кожаных ремнях висели отличные охотничьи кинжалы в ножнах. Это все дорого стоило, и говорило о многом, ибо так здесь могли ходить только свои, то есть люди, в ком местные хозяева были полностью уверены.

К столу, за которым сидел капитан, подлетела добродушная толстушка Марта, ключница таверны «Отличный Улов», и спросила:

— Лысый, детишек покормить надо. Ты не против, если они с тобой сядут? А то у нас сегодня, сам понимаешь, наплыв посетителей.

«Очень кстати», — подумал Штенгель и ответил:

— Конечно, Марта, пусть присаживаются. Заодно и я с ними поем, принеси что погорячей.

— Сделаем, Лысый, — толстушка кивнула и умчалась в свою вотчину, на кухню.

Мальчишки, весело болтавшие о чем–то своем, присев за стол, резко замолчали, и только переглядывались. На стол подали горячий рыбный суп, с большими кусками плавающего в жирном вареве мяса и теплый свежий хлеб. После чего все присутствующие, включая капитана Штенгеля, вспомнившего, что он не ел уже сутки, с аппетитом принялись за еду. Сметав все, что было на столе, парни засобирались уходить, но капитан их остановил:

— Не торопитесь, сейчас Марта горячий взвар принесет.

Действительно, принесли взвар, густой горячий кисель из сушеной вишни. Пить его дело не быстрое, обжигающий напиток сразу не выхлебаешь. И Штенгель решил, что пора завязать с мальчишками знакомство:

— Что–то раньше я вас здесь не видел, парни. Из людей Одноглазого что ли будете?

— Ха, дядя! — один из мальчишек, кажется Пламен, заводила всей тройки, усмехнулся. — А ты сам–то кто будешь? На этих, — он покосился в сторону сидящих за столами бойцов Одноглазого и Кривого Руга, — ты совсем не похож.

— Глазастый, посмотрю, — усмехнулся капитан, — и ты прав, из местных я. Зовут Лысый, сейчас под руку Кривого Руга отошел.

— Пламен, — представился заводила.

— Звенислав, — отозвался второй.

— Курбат–горбун, — бросил третий.

Капитан повернулся к увечному и, глядя в его глаза, смотрящие с вызовом всему миру, сказал:

— А ты не дерзи, малой. Думаешь, у тебя горе и ты его можешь на весь свет изливать? Нет, бывают ситуации в жизни и похуже. Когда не то что горб, а валяется обрубок человека без рук–ног, и живет. Он и рад бы умереть, а не может, не дают ему этого сделать. Вот это плохо и настоящее горе.

— Это где же так было? — спросил хмурый горбун. — Может быть, расскажешь?

— Легко, — что умел делать капитан, так это истории рассказывать, пусть не талант, а практику имел большую, не один зимний месяц подряд этому у Перстня учился. — Двенадцать лет назад это было. В Старой Гавани, именно в этой таверне, жил один удачливый вор по кличке Бочонок. А почему его так звали, знаете?

— Нет… — нестройным хором протянули мальчишки, хоть и потаскала их судьба–злодейка, но все же многое от детства в них еще осталось, в том числе интерес к историям.

— Так вот, звали его Бочонком, потому что люди знали, есть у него заветная кубышка доверху набитая золотом. Где он ее прятал, неизвестно. Но что она была, точно вам говорю. И проведал про это тогдашний начальник Городской стражи маркиз Ускеро, и повелел он стражникам схватить трактирщика и пытать, дабы вызнать, где тот богатство свое хранит. Полгода его в подвалах пытали, но так и не смогли узнать, где Бочонок золото спрятал. Потом куски его тела в крепостном рву нашли, это и смогли схоронить. Такой вот огромной силы воли был человек, малой, — капитан хотел потрепать горбуна по плечу, но увидев, как тот на него смотрит, не решился, — а ты говоришь, горб. Чепуха это. Вон, предыдущий герцог тоже горбатым был, а державу на треть увеличил и трех жен пережил.

— Я ведь не герцог, — усмехнулся Курбат.

— Как знать, как знать, — несколько загадочно произнес Штенгель. — Вот по вам сразу видно, что вы дромы. Следовательно, приютские, а среди них и благородных кровей потомки есть.

— Это откуда же ты об этом знаешь? — в разговор вступил Пламен.

— Друг у меня есть, купец из Квирингорда, тоже из дромов, между прочим. И он кое–что рассказывал. Хотите, и вас с ним познакомлю, если интерес есть.

Парни явно заинтересовались. Но общение прервал обвешанный с ног до головы оружием Кривой Руг.

— Братва! — входя в таверну, выкрикнул он. — Дело к вечеру, пришла пора проредить воров Папаши Бро!

— У–у–у… — одобрили его слова бойцы. — Бей черную масть! Воров на сталь оденем!

— Полчаса на подготовку и выдвигаемся! — продолжил Кривой Руг. — Старая Гавань станет нашей!

Люди Одноглазого и наемники принялись облачаться в доспехи и вооружаться, а мальчишки–дромы встали из–за стола и отправились куда–то наверх. На прощание Пламен повернулся к Штенгелю и, серьезным, совсем недетским тоном, явно, вкладывая в свои слова какой–то непонятный смысл, сказал:

— Мы еще продолжим наш разговор, Лысый.

На что капитану Штенгелю оставалось только согласно кивнуть в ответ.

Глава 9

— Дети! — голос нового учителя, звучал звонко и разносился по учебному классу. — Внимание! Повторяем за мной алфавит!

Он сделал паузу и продолжил:

— Альфа!

Все сто двадцать воспитанников приюта, которые находились в учебном бараке, эхом повторили за ним:

— Альфа!

— Что есть буква — альфа, дети? Это начало всей азбуки и сказано было богом Белгором — я есть альфа и омега всего сущего. Внимайте этому, дети, ибо невозможно постичь что–то, не зная изначальных истоков. Еще раз!

— Альфа! — выдохнули мальчишки и девчонки.

— Хорошо, — одобрил учитель, — Продолжаем.

Перемены в приюте произошли через три дня после нашего набега на притон извращенцев. Резко и быстро.

Подъем никто не объявлял, но по укоренившейся за десять лет привычке мы проснулись как обычно. И когда вышли на построение, то обнаружили, что власть в приюте поменялась. Ни одного прежнего воспитателя и даже самой мадам Эры, на территории не было. Они испарились вместе с вещами, словно и не было их здесь никогда. А новые воспитатели, все как на подбор, подтянутые крепкие мужчины лет под сорок и три женщины, мало чем отличающиеся от них. Словно солдаты, они выстроились перед крыльцом, и вскоре появилась наша новая хозяйка.

Надо отметить, что впечатление она произвела странное. По крайней мере, на нашу тройку. С виду, обычная добрая тетка, но если присмотреться становилось немного жутковато. Такое ощущение, что ей настолько на все плевать, что без разницы, улыбаться или убивать. Звенислав тогда так и сказал: — «Думаю, что даже мадам Эра, по сравнению с этим чудовищем, невинный агнец». Мы с Курбатом были с ним полностью согласны и готовились к любому развитию событий.

Осторожность и внимательность — жизнь приучила нас к этому крепко, и мы все время были настороже. Наше чувство самосохранения просто кричало о том, что беда ходит рядом, что не бывает так, все плохо, а тут вдруг — раз, и все наладилось. Это может произойти с простыми людьми, но не с нами, не с приютскими детьми, выживавшими десять лет кряду в самых нечеловеческих условиях. И чем больше мы присматривались к нашим новым наставникам, тем больше находили в них странностей, а рукам хотелось зажать что–то увесистое и ударное, на всякий тревожный случай.

Остальные наши приютские уже на второй день восприняли все перемены как должное и были счастливы. Про воспитателей молчу, воспитанники в них души не чаяли. Тем более новая мадам в первые же минуты знакомства объяснила, что герцог Конрад Четвертый и верховный жрец Хайнтли Дортрас разобрались в том, что происходит в приюте. Поэтому на замену старому персоналу, ворам и негодяям, прибыли они, лучшие воспитатели детей в герцогстве. Оно–то, конечно, понятно, что разобрались. Вот только с детьми эти люди, если имели раньше дело, то со своими. Да и то, вряд ли. Видели мы сержантов Городской стражи, каждый год гоняющих своих новобранцев. Так нашим новым воспитателям, эти ветераны и в подметки не годились. Слабаки они, по сравнению с нашими попечителями и учителями. И это не домыслы, а факты.