Лед - Лалин Полл

10

Сидя на скамейке в парке, Шон послал электронные письма Кингсмиту, Рэдианс и Тому. Он позвонил Мартине и сказал, что скоро будет, а также Гейл – сказать, чтобы она его не ждала. Он поделился с ней новостью, и она сначала поздравила его, а потом попросила о разводе. Она знала, что Мартина входила в новый консорциум и что она не была одной из его мимолетных привязанностей, так что теперь его отношения с ней обретут надежную основу. Гейл желала разойтись с ним достойно и быстро. Она назвала ему имя своего адвоката и закончила разговор. Шон испытал облегчение и потрясение одновременно оттого, что она настолько серьезно подготовилась к разводу.

Когда он приехал к Мартине, его ждало охлажденное шампанское «Крюг» и ее ключи от дома. Этот момент они лелеяли в своем воображении, и, хотя ее воодушевление в связи с их общим триумфом было приятно ему, он почувствовал странную отчужденность. Возможно, ему просто разонравилось шампанское. Возможно, когда винтажный «Крюг» превращается в обычную шипучку – это признак успеха. Не то что благородная пинта пива в прокуренном пабе, среди пестрой публики, рядом с твоим верным корешем.

Мартина опустилась перед ним на колени и расстегнула ширинку, игриво улыбаясь. Он закрыл глаза. Дело было сделано – он добился успеха. И жизнь во лжи с Гейл подошла к концу. И Том пришел и сделал именно то, зачем Шон позвал его: он сделал его победителем. Но Шон не чувствовал себя счастливым. Мартина отстранилась и посмотрела на него вопросительно. Он, не открывая глаз, запустил пальцы ей в волосы и кивнул. Она продолжила свои старания, и он сосредоточился на ощущениях. Он попытался сильнее возбудиться, подумав о тех девушках в пабе и об одной недавно просмотренной порнушке (ни одна женщина не могла отучить его от этого пристрастия, даже если знала о нем, в отличие от Мартины). Но ничего не помогало. Он мягко поднял ее на ноги и обнял.

– Почему я не чувствую себя счастливым?

– Ты получил то, чего хотел. Теперь ты ощутишь пустоту.

Он кивнул. Это было правдой, и проницательность Мартины наполнила его нежностью к ней. Он молча погладил ее по волосам в знак примирения с их первой сексуальной неудачей. А потом они стали вместе смотреть телевизор, тоже впервые.

– Приличный человек довольствуется выгодой. – Кингсмит нередко говорил ему это первое время. – Только дураки хотят чего-то большего, дураки могут быть пешками, но не партнерами.

И Шон – или Шон, мальчик, как называл его Кингсмит – смеялся и смотрел, как растут капиталы, и, когда было нужно (а нужно было часто), работал по семь дней в неделю, привыкая к особым методам своего патрона, усваивая его финансовые схемы, напоминавшие русские матрешки, путешествуя с ним и запоминая его маршруты: с Каймановых островов в Панаму, из Монако в Джерси и в Цюрих и так далее. Очень часто со стола Кингсмита Шону перепадали крохи от доходов – иногда в виде наличности, но чаще в виде неожиданного первичного размещения акций некой прежде неизвестной компании, которую Кингсмит тщательно окучивал до ее дебюта на фондовой бирже, как правило, связанной с горнодобывающей промышленностью, одной из главных сфер его интересов. Шон проявил себя превосходным управляющим финансовой машиной Кингсмита, используя часть дохода для роста своего портфеля недвижимости и всегда реинвестируя по рекомендациям патрона.

Оба понимали, что Шон никогда не будет играть с Кингсмитом на равных, но он был способным учеником и сумел нажить такое богатство, о каком и не мечтал в двенадцать и даже в двадцать один год. Он стал достаточно богатым, чтобы признать, что одних денег мало. О чем он всегда мечтал, так это о том, чтобы вписать свое имя в историю. В буквальном смысле. Как Баренц или Беринг или – ну, ладно, пусть не как Сесил Родс[11], – в общем, как отважный, благородный первопроходец, чьим именем могут назвать горы и моря.

Теперь же, после сделки с Педерсенами, в глубине души, которая тайно жаждала славы, он возликовал. Он, Шон Каусон, без всякой посторонней помощи поднялся наверх и сумел стать владельцем крохотного кусочка Арктики в этот важнейший для ее истории момент. Лед отступал, и заполярное судоходство становилось активнее с каждым днем, перемещая глобальные рынки от кассовых стоек супермаркетов к строительным контрактам по мере того, как понижались цены на товары. Уйма полезных ископаемых, еще никем не охраняемых, ждала хозяев. Даже в воздухе, казалось, витало предчувствие чуда; действительно, пришел новый золотой век коммерции и возможностей, и Шон был пиратом новейшего образца, но действовал он не ради наживы, а ради признания. Он был известен как человек, умеющий сводить нужных людей, и именно этим он собирался заняться в Арктике, на новой деловой арене, где коммерция и логистика столкнулись с экологией. Такая роль несомненно заслуживала определенного признания.

Мидгард стал его величайшим завоеванием, хотя в душе он всегда знал, что его ждет победа. Еще за несколько месяцев до того, когда шансы на успех с этим тендером были ничтожно малы, он нашел одного норвежского архитектора и выплатил ему авансом крупный гонорар, чтобы уложиться в узкие временные рамки, необходимые для этой работы. На следующее утро после того, как ему сообщили о решении Педерсенов, когда Мартина ушла на работу, он позвонил из ее дома в свой офис в Осло, и восторженные поздравления, обрушившиеся на него, наполнили его счастьем, гревшим душу, пока он шел через Кенсингтонские сады.

Он направлялся в универмаг «Селфриджес», чтобы убить время перед встречей с Джо за ланчем. Он еще не знал ни места, ни времени, но это было в порядке вещей. Недавно Шон даже не знал, в Лондоне ли Джо, но утром получил электронное письмо, в котором тот сообщал, что будет в Собрании Уоллеса[12] прямо за универмагом, и они смогут пересечься и наскоро перекусить. Шон вспомнил, что Джо нравилось любоваться старинным оружием. Обычно старик предавался этой забаве, когда у него был порядок в делах. Он тешил себя мыслью приобрести что-нибудь, принадлежавшее древнеримскому полководцу Крассу[13]; Шон все время собирался почитать о нем, чтобы быть в теме, но никак не мог выкроить времени.

Небо было белесо-голубого цвета, и держалась такая жара для февраля, что, несмотря на облетевшие деревья, бегуны были одеты по-летнему. Шон шел через парк, подавляя раздражение из-за того, что его патрон, которого он глубоко уважал, все еще, как ему казалось, относился к нему как к безусому практиканту, готовому с благодарностью потакать всем его прихотям. С тех пор прошла вечность, но Кингсмит, в отличие от прочих смертных, похоже, был неподвластен времени.

Шон прошел вдоль верхней части Серпентайна, глядя, как два лебедя опускаются на воду. Если Кингсмит продолжал относиться к нему как к мальчишке, значит, такова была плата за доступ к его капиталу. Ни много ни мало сто пятьдесят миллионов долларов, которые при содействии Тома сделали его хозяином виллы «Мидгард». Когда-то он называл Кингсмита стариком, и многие думали, что тот действительно его отец. Шон не разубеждал их, ведь он ощущал себя в большей степени сыном Кингсмита, чем своего безвестного отца. И пусть даже из Кингсмита этого было не вытянуть никакими клещами, поскольку он был очень сдержанным человеком, но Шон в глубине души не сомневался, что старик испытывает к нему отеческие чувства. Так что он закрывал глаза на его причуды. Шон решил убить немного времени в универмаге «Селфриджес», в отделе часов, и подождать его звонка.

Это место с давних пор умиротворяло Шона, и он часто бывал здесь еще до того, как смог приобретать желанные вещи. Здесь ничего не менялось: фланирующие состоятельные покупатели, сверкающие витрины и его собственное умноженное отражение в высоких зеркалах с подсветкой мягкого абрикосового цвета.

Ему следовало отметить свое долгое путешествие, начавшееся в служебном коридоре интерната, перед картиной с айсбергами и приведшее его к обладанию частью Арктики, – отметить, разумеется, новыми часами. Настал новый этап его жизни, и ему требовалось что-то подходящее для его новой роли гуру финансов и защитника экологии. Часы замысловатые, но строгие, походного вида, высокая стоимость которых будет очевидна только знатокам. Никакой вульгарности. Шон не представлял, что это может быть. Он только поражался, как по мере его продвижения вдоль витрин, заполненных сияющими циферблатами и экзотическими ремешками в атласных футлярах, за ним все больше увеличивался хвост продавцов-консультантов. Он заметил новую витрину, которой здесь не было в прошлый раз, над ней красовались слова: «Зал славы». А под стеклом лежал, поблескивая, платиновый «Ролекс космограф дайтона» с циферблатом холодного голубого цвета, цвета ледника. Шон примерил часы и взглянул на свое отражение. Ему не захотелось снимать их, так что он их купил, а свои «Патек Филипп» положил в карман. Это было в его характере – коллекционировать прекрасные наручные часы.