День курсанта - Вячеслав Миронов

Так держать темп, дышать! Раньше пытался бежать в ногу с теми, кто бежит впереди меня. Но построение по росту, и впереди меня бегут самые низкорослые из первого взвода. Я повыше буду. И где они делают два шага, у меня полтора получается. Не получается в унисон с ними бежать.

Весь батальон бежит по одной дороге. Первая рота старательно разбивает грунтовую дорогу, мы — за ней. А четвертой роте достается уже не дорога, а вязкий пластилин. В потом… Возвращаемся по той же дороге назад. Вот мимо нас несется назад сорок первая рота. Оно бы все ничего, но никому не хочется бежать по траве, по ямам, кочкам, прикрытыми травой. И встречный поток пытается вытолкнуть нас на траву, а мы не желаем этого, и крайние толкаются со встречными, еще немного и упадем в грязь. Злость вспыхивает внезапно. Ненависть. Хочется раскроить тупые морды этих орлов из сорок первой роты. И слышны маты с обеих сторон:

— Куда прете!

— В сторону, сучьи морды!

— Пидары гнойные!

— Не напирай!

— Сейчас в морду дам!

— Ну-ка, дай!

— «Давалка» еще не выросла!

Выстояли. Разминулись. И вот нужно разворачиваться! И мы бежим назад.

И вот уже сорок третья рота несется нам встречу. Первый взвод принимает вправо. И вот после относительно ровной грунтовой дороги мы бежим по кочкам, рытвинам, мокрой от росы и инея траве, ноги разъезжаются, как копыта у коровы на льду. Чувствую, что сапоги не то, что впитывают, а буквально всасывают росу. Сапоги, как два кирпича. Руки бы отгрызть тому, кто придумал такие сапоги! Ну, а портянки, чую, уже всосали всю жижу из сапог и вот-вот вылезут из голенищ сапог. Интересно, а немцы воевали, у них тоже были портянки в сапогах или носки? Эх! Где мои кроссовки? Любил же дома вечером пробежаться по лесопарку по асфальтированным дорожкам!

Добрались без потерь. Где стрелки на штанах-галифе, которые с таким трудом и тщанием наводил вчера ночью?

Умыться и построение на утренний осмотр.

Умывальник — две толстые трубы с вкрученными в них кранами-сосками. Для батальона — маловато. Некоторые бреются станком с холодной водой. Б-р-р-р! Морда потом — шкура ананаса. Шершавая, в коростах и ребристая.

Вот и утренний осмотр. Коль стрелки на штанах разошлись — бери две монеты и, зажав между ними след от стрелки, води вверх и вниз. Или расческу и между зубцами води, наводи стрелку.

У многих проблема. Пардон за столь интимные подробности — идешь в туалет, снимаешь штаны, зависаешь на «очком», а брюки-то пачкаются о тщательно начищенные голенища сапог. Вот и ходили некоторые в грязных штанах на заднице. Поэтому прежде чем усесться, необходимо в голенища сзади засунуть по куску газеты, которыми потом подтереться можно. Потому как с газетами были перебои.

Завтрак, все тот же клейстер (кому-то попадались куски картошки, кому-то — непроваренный овес) с кусками вареного сала, пустой чай и пиленый сахар.

И вот строевой смотр.

Построение батальона. Полковник Абрамов командует, чтобы приступили к проведению строевого смотра.

Первый строевой смотр. Старшины рот выходят на десять шагов из строя, замкомвзвода — на семь, командиры отделений — на пять. Всех их инспектирует сам лично полковник Абрамов. Не положено делать замечания в присутствии подчиненных.

Старшины были из войск, так к ним были замечания на предмет ношения формы. Чтобы солдатские финты были устранены, такие как воротник «стойкой», сапоги заломаны пассатижами на кубики, лишнее ушитое — расшить.

Такие же замечания были и к замкомвзводам из войск.

Зато к тем, кто стоял на сержантских должностях с гражданки, спрос был по полной. Смотрели клеймение формы, как сапоги подписаны, наличие расчески, носового платка, как подстрижены, как побриты шеи, виски как выбриты.

Правильно ли оборудована форма. Вроде, больших замечаний ни ко мне, ни к моим командирам отделений не было.

Командиры взводов проверяли личный состав. Когда смотрели сержантский состав, то Вертков, Тропин, Баров были рядом. Рядом с моим взводом никого не было. Не было у нас штатного командира взвода. Вертков совмещал должности командира двух взводов. Он, конечно, пытался что-то сказать про мой взвод, но больше защищал и уделял внимание своему — первому.

Когда закончили проверять меня, то на правах командира пошел проверять свой взвод. Шел за Вертковым.

Вот и полковник Абрамов направляется в нашу сторону. Ходит среди строя. Делает замечания.

Ну, вот, вроде, и все. К моему взводу было мало замечаний. Зато к сорок первой было много. И был слышен их скулеж:

— Мы не успели погладиться!

— У нас утюги украли!

— Я упал на физзарядке!

И жалко, и смешно.

Смотр закончился, Абрамов удовлетворен, кроме 41 роты.

И мы гордые. Первый строевой смотр. У нас тут все впервые, но строевой смотр — как смотрины. Все обошлось.

— Не зря мы утюги прятали, — шепчет Мазур.

— Да, и бессонная ночь не зря прошла…

Полковник Абрамов также был удовлетворен первым опытом первых смотрин, потом дали пятнадцать минут на туалет и «прочие ненужности», как говорил капитан Баров.

Развод личного состава на занятия. У нашей роты было четыре часа строевой подготовки, потом изучение уставов.

Опять не обошлось без казуса. Строевая подготовка. В каждом взводе свой барабанщик. Правдюков забыл барабан.

Вертков долго смотрел молча на барабан, потом выдавил:

— Правдюков, бегом в столовую!

— Зачем, товарищ капитан?

— Возьмешь две ложки и будешь стучать по своей пустой голове, чтобы ритм задавать! Бегом марш, товарищ курсант, за барабаном!

— Есть! — Правдюков бросился в сторону палаток.

— Ослина потная! Порву на части! — шипел Гуров вслед Правдюкову.

Потный Правдюков вернулся.

Тропин обратился с краткой речью к нам:

— Докладываю методику строевой подготовки! 1. Недолгий показ! 2. Хреновый рассказ! 3. Длительная, мучительная подготовка!

И… Начали!

Барабанщики стояли в центре квадратов и задавали ритм. Медленно, синхронно.

Раз — удар барабана. Сделал шаг и завис в воздухе с поднятой ногой и рукой, согнутой в локте, вторая рука отведена назад. Носок сапога оттянут, до земли 60–70 сантиметров. Рука, согнутая в локте, на уровне 3–4 пуговицы. Кулак параллельно корпусу. Рука, что ушла назад, строго назад, ни вправо, ни влево. Офицеры ходят и проверяют у всех, как выполнено упражнение. А ты стой в зависшем состоянии.

Если по утрам на траве иней, то ближе к обеду солнце жарит и палит. Пот бежит по спине, просачиваясь в трусы. Штаны прилипают к ляжкам. Хочется почесаться. А еще больше хочется плюнуть на все и махнуть домой. Не для того я поступал в военное училище, чтобы шагистикой заниматься! Вон, есть рота почетного караула, что Мавзолей охраняет, пусть они шагают. У них красиво получается, весь мир любуется их строевыми па. А нам скорее в училище удрать с этого полигона, там, говорят, и кормят лучше. В брюхе урчит сразу после завтрака. И мы уже не так брезгуем вареным салом. Пробуем, обильно посыпав красным перцем и солью. Если не нюхать его и не рассматривать, то, ничего, — сойдет за еду. При мысли о еде, живот жалобно пискнул.

На хрен! Смотреть прямо перед собой, подбородок приподнят. Пилотка уже перестала впитывать пот и он струится по лицу, шее, безбожно пачкя свежий подворотничек! А задирая голову вверх, поневоле трешься шеей о «подшиву».

Бум-бум! Шаг. Снова завис. Прямо как в театре пантомимы. Только все в зеленом. А не в черном, с белыми лицами. Лица у всех красные и потные. Скоро станут зелеными под цвет формы от злости. Кажется, что офицеры просто издеваются над нами. Но все без смеха. Только крик взводного, исполняющего обязанности ротного:

— Делай раз!

И барабан с бараном — барабанщиком Правдюковым («Правдоха-пройдоха»):

— Бум-тум-тум!

Хорошо барабанщику, стоит в сторонке, переминается с ножки на ножку и барабанит в пластик.

Закончив одиночную строевую подготовку, начинаем строевую подготовку в составе отделения, взвода. Если нормальные люди на гражданке командуют «налево, направо». А в армии все не так. Если нужно скомандовать строю в движении «налево», то командуют «правое плечо — вперед, марш!» И наоборот. Попробуй разберись со всеми военными премудростями нормальному парню с гражданки. А что уж говорить про нацменов со слабым знанием русского языка?

Многие помогали им. Особенно Кулиеву в моем взводе. Олег Алтухов через Бадалова взялся обучать Кулиева русскому языку. Попутно, осваивая узбекский.

Это в школе учат иностранному «меня зовут», «это — стол», «это — дом». В армии как разговаривают? На матах. Вернее, матом. Очень быстро и всем понятно. Недаром же старшие курсы нам рассказали армейский анекдот, что офицер, по выпуску из училища обязан владеть тремя языками: матерным — в совершенстве, командным — бегло, русским со словарем.