Хорошо жить на свете! - Вера Новицкая

Вместо тети я пошла его кормить. Пенку он, глупый, пропустил через лапку и уронил на пол, a подымать не захотел; сухарь же весь съел, a потом подставил свою головку, чтобы я его чесала пальцем. Я щекочу, a он повторяет: «попочка, хор-роший, хор-роший». Такой душка!

В доме суета была порядочная: все снимали, выбивали, чистили серебро, перетирали посуду и стекло. Мы с Володей помогали серебро чистить и бокалы перемывать. Поговорить у нас было о чем: я ему все-все рассказала: про театр, про елку, — одним словом все, и показала письмо Андреева. Володя очень жалеет, что не был у нас это лето, и мы решили упросить дядю Колю и мамочку, чтобы после свадьбы Володя к нам поехал.

Мамочка, вероятно, успела всем рассказать про наш спектакль и про наши картины, потому что вечером за чаем дядя Коля мне покою не давал, все приставал: — Ну-ка, Мурка, расскажи, как ты в маминой ночной рубашке ангелом была?

Не понимаю, что тут смешного? Ведь ангелы никогда иначе на картинах одеты не бывают, как в длинных рубашках. Ужасный он насмешник, дядя Коля, a только он веселый, за это я его люблю. Стал он нам рассказывать анекдот, как чухна рака хотел купить, да не знал, как он называется, и все просил «такова маленького черного риба, глаза шустрова, уси длинного, ноги много, и востиком так» — и показывал, как рак хвостом делает. Ему предлагают налима. «Нет, то не малин, малин — ягод, a это»… — и опять сначала, и так раз десять. Вот я хохотала! Злая мамочка возьми да и расскажи, как я в этом году раков ловила… Теперь мне житья не будет, и дядя, и Володя до смерти задразнят, ну да и мой новый дядюшка тоже не упустит случая посмеяться надо мной.

На другой день свадьба была назначена в четыре часа. После завтрака пришел парикмахер причесывать невесту; в это время и мы все пошли одеваться. На мне было белое вышитое платье на розовом чехле, розовый шарф, розовые чулки, розовые туфли, в волосах розовая лента и… чудный розовый веер и белые лайковые перчатки; это уж мне подарила для этого торжества тетя Лидуша. Настоящий веер, не игрушечный какой-нибудь.

Мамочка моя была просто красавица в светло желтом, как канареечка, шелковом платье с белыми цветами на лифе и с крохотной шляпкой из белых цветов на её малюсенькой головке. Я не могла воздержаться, чтобы не поцеловать ее. Бабушка была в сером шелковом платье. Тетя Лидуша была премиленькая, вся в белом, с вуалью и цветами на голове. Нам с Володей тоже прикололи по маленькой веточке таких цветов, только, конечно, не на голову.

Шафер — какой-то долговязый офицер — привез тете чудный белый букет. Потом приехал мой любимец Петр Ильич, который у невесты посаженным отцом. Я его ужасно люблю: физиономия у него такая славная, круглая, толстая, усы мягкие, a иногда, когда он улыбается, то ужасно бывает похож на толстого доброго кота. Уж на что я не люблю целоваться, a его всегда целую; и пахнет он всегда так хорошо, от его духов голова не болит. Он тоже меня очень любит и всегда мне шоколад привозит, но, если бы он мне никогда ни одной конфетки не привез, я бы все равно не меньше его любила. И мамочка его любит, всегда так потешно поддразнивает его, что все кругом смеются. Он уж не очень молодой, его сыну уже двадцать два года. Петр Ильич и бабушка благословили тетю, для чего она встала на колени на коврик. Тетя была такая красная-красная, и слезы у неё были на глазах.

Что дальше было — не знаю, мы поехали в церковь раньше.

Леонид Георгиевич был уже там и много-много гостей, все такие шикарные. Вдруг со всех сторон зашептали: «невеста приехала»… «невеста идет»… Певчие запели что-то про голубицу, и в церковь вошла тетя под руку с Петром Ильичем, a впереди их шел какой-то малюсенький карапузик лет четырех-пяти, в белом матросском костюме с голубым бантом и с длинными светлыми волосиками, белый, розовый; в руках он нес образ.

Когда все встали по местам, и венчание началось, у него кто-то хотел взять икону, но он ни за что не отдал.

В церкви Володя стоял рядом со мной. Когда перед женихом и невестой положили на пол какой-то розовый кусочек, Володька шепнул мне: «Смотри, кто первый на атлас станет, тот и будет в доме голова». Хорошо, что он мне это сказал, если я в самом деле когда-нибудь замуж буду выходить, надо это запомнить. Мите я, понятно, ничего не скажу, a сама первая на атлас ступлю.

Тетя и Леонид Георгиевич разом на него стали. Пo-моему, это не хорошо: что ж за порядок в доме у них будет?

Потом священник надел им кольца и водил за собой вокруг церкви, a затем велел поцеловаться. После этого все бросились поздравлять молодых, потом сели в кареты и поехали к бабушке на квартиру. Там подавали шампанское, мороженое, фрукты и конфеты. Этот раз уж мамочка за мной присмотрела, и второго бокала я не получила.

Гости стали скоро разъезжаться, к обеду остались самые близкие и, конечно, мой любимец Петр Ильич. Тут дядя Коля не вытерпел: «А вы знаете, Петр Ильич, племянница-то моя на все руки мастер: и ангелов изображает, и про „попирание прав“ толкует, и раков преисправно сеткой от бабочек ловит; только раки такие невежи, что от неё пятятся, находят для себя обидным вместо бабочек в их сетке сидеть».

Противный дядька! Еще при ком конфузит меня!.. И пошел-пошел про меня всякую всячину рассказывать. Спасибо, Петр Ильич добрый, хоть и похохотал да ведь правда, теперь и мне вспомнить смешно, — но потом говорит: «А все-таки моя Муся молодец, из неё чудо, что за барышня выйдет! A если хочется раков половить, проси мамусю ко мне с тобой в имение приехать, уж мы их там много наловим».

Хорошо бы очень, да и просить не стоит, ни за что мамочка не согласится, ведь через десять дней экзамен. Так я ему и объяснила. «Ну, так после экзамена! Я сделаю бал в честь новоиспеченной гимназистки. — На том и порешили».

Почти сейчас же после обеда молодые стали собираться на железную дорогу, и мы все поехали их провожать. Там опять пили шампанское, так что я все-таки немножко пьянёнькая была.

При прощании тетя Лидуша плакала. Я не могу смотреть, когда другие плачут, и у меня слезы выступили, хотя мне вовсе грустно не было, напротив!

Нет, положительно весело выходить замуж! Это хорошо, что у меня жених есть, a то надумаюсь венчаться, — ищи тогда жениха, может меня никто и взять не захочет, a тут готовый есть. Митя вырастет — молодец будет.

Весь следующий день мы с Володей провели в бабушкином саду, a вечером пустились с мамочкой в обратный путь, уговорив дядю отпустить с нами и Володю. Дядя долго упирался, но, наконец, согласился с условием, что Володька ежедневно будет заниматься по два часа, готовиться к переэкзаменовке по русскому языку; весной на экзамене двойку хватил. Ох, только бы со мной такой беды не приключилось!

Выехали мы вечером, было уже темно, так что мы улеглись спать, a на другое утро были дома.

Возвращение. — Синяя тетрадь

Первый, кто меня встретил по возвращении, — это мой милый Ральфик; уж как он радовался, как прыгал, как визжал!

В день приезда у нас с Володей, конечно, занятий не было, и я воспользовалась этим, чтобы всюду облететь и все показать ему. Очень мне хотелось свезти Володю на «Круглый остров», уж мы даже и в лодку сели, но потом я одумалась: ведь это будет нечестно, я обещала мамочке никогда больше одной в лодку не садиться, лучше пойду, попрошу ее, пустит хорошо, нет — ну, тогда уговорим старших всей компанией отправиться туда как-нибудь.

Побежала я в мамину комнату, влетела, как всегда, пулей; смотрю, мамы на её обычном месте нет, оглянулась — a мамуся моя спит на кровати, свернувшись клубочком, как раз, как я, — это самое удобное, я всегда лягу и так скорчусь, что у меня колени около подбородка приходятся, страшно хорошо, и так тепло-тепло! В этом отношении мамуся совсем в меня пошла!

Что тут делать? Не повезло! Хотела уже уходить, в это время вдруг через открытое окно ветер так сильно подул, что какие-то бумажки, которые у мамочки на письменном столе лежали, сдуло на пол. Я подошла, подняла и положила на стол, a тут вижу, с левой стороны столика лежит синяя тетрадь, a ветер ее так и треплет; мне даже и открывать не надо было, чтобы увидеть, что в ней стихи написаны, да еще и рукой мамочки.

Взяла я тетрадку, смотрю стихотворение «Слезы»; я и стала читать. Вот прелесть! как Бог ангела послал на землю, чтобы вытереть слезы тому человеку, который самый несчастный и горше всех плачет. Вот он летит и ищет такого, a кругом все плачут, и дети, и большие, и нищие, и какой-то человек в церкви пред Распятием. Я чуть сама не заплакала. Посмотрела — там еще много-много стихов; все равно всех разом не перечитаешь, a Володька верно ждет меня и злится, да и мамочка может проснуться, еще рассердится.

Так вот мамусенька! Изволите стихи пописывать! Разлакомилась мамочка на похвалы, еще бы, — как ее тогда у Коршуновых восхваляли. Да разве и со стихами, и без стихов можно ею не восхищаться?.. Ведь она такая прелесть, такая прелесть!..