Закат Аргоса - Энтони Варенберг

— Что? — поразился рыцарь.

— Так орут павлины, обхаживающие своих самок. Никогда не слыхал?

— Нет, — признался лэрд, — не доводилось. Павлины? Это надо же!.. Никогда бы не подумал, что такие красивые создания способны столь мерзко вопить.

Павлин важно прошествовал наперерез небольшой процессии, обиженно покосившись в его сторону.

Сам дворец, возраст которого насчитывал триста лет, поражал своими размерами, но выглядел несколько обветшалым. Окна с витражными стеклами, в выступающих эркерах, были заключены в свинцовые переплеты. По каменным стенам вверх поднимался плюш, образуя ярки над оконными проемами и дверями.

Ступив за высокую массивную дверь парадного входа, Конан и его спутники не могли не заметить, что изнутри резиденция аргосских правителей не блистала роскошью.

Неровные каменные полы были застланы коврами, хранившими следы былой красоты: когда-то они, разумеется, были дорогими и роскошными, однако теперь выглядели потертыми и требующими замены. Здешний повелитель, похоже, не обращал на это внимания. Треворус вообще мало на что обращал внимание с тех самых пор, когда его молодая и горячо любимая жена умерла при родах, произведя на свет дитя, которое, в отличие от нее, к несчастью выжило и было поражено, как говорили, неким невероятным уродством, так что отец, увидев его впервые, вскрикнул и едва не лишился чувств. Ужасное несчастье так потрясло его, что Треворус вроде как слегка повредился в уме, забросил дела на радость многочисленным охотникам погреть руки возле казны и большую часть времени проводил в крытых оранжереях, поглощенный одними лишь экзотическими растениями и почти безучастным к собственным обязанностям государя.

Во дворце имелось не менее двух сотен комнат, а использовалось едва пара дюжин. Остальные не открывались и не проветривались голами. Коридоры, узкие и извилистые, были освещены весьма скудно, так что с непривычки в них легко можно было заблудиться.

Холод и сырость стен смягчали гобелены, однако тоже столь древние и пыльные, что на них с трудом можно было разобрать изображение.

— Ну и кошмар, — негромко произнес Паллантид, — лучше жить в тюрьме, чем в подобном, с дозволения оказать, дворце.

Его никто не поддержал, и далее шествие продолжалось в полной тишине. Коридоры походили на лабиринты крысиных ходов всё больше и больше, они пересекались, возникали внезапно, ответвлялись друг от друга, переходили в тупики и казались мрачными черными бесконечными тоннелями, не имеющими никаких примет. Разве что гобелены сменялись портретами прежних царствующих особ. Иногда можно было заметить зеркала с факелами с каждой стороны, свет их, отражавшийся в зеркале, освещал коридор впереди, пока идущие не заворачивали за следующий угол.

Наконец впереди показались широкие двойные двери, серебряные ручки которых в форме горгулий блестели в свете свече. Дворецкий, церемонно распахнул двери, и Конан первым шагнул вперед.

От размеров парадного зала захватывало дух. Потолок высотой не меньше чем в двадцать футов был украшен прихотливой росписью. Казалось, что смотришь на огромное полотно с изображением покатых холмов, покрытых деревьями, под куполом синего неба.

Из центра потолка свисала огромная люстра. В этом сооружении из золота и хрусталя сверкало не менее двухсот свечей. Свет их добирался до всех углов зала, пространство потолка, освещенное лучше всего, изображало восход солнца, в дальних углах, где свет был более тусклым, был написан закат.

Конан и король Аргоса Треворус обменялись положенными по этикету приветствиями.

Ринальд тем временем пристально разглядывал этого человека, коего видел впервые. В тунике из алой шерсти с тонким черно-золотым позументом и массивными золотыми браслетами на руках, он выглядел вполне подобающе для правителя.

Лицо, достаточно красивое, с правильными чертами, хотя и несколько обрюзгшее, оставалось, однако совершенно неподвижным, а глаза казались не просто холодными, но какими-то совершенно мертвыми, что производило почти пугающее впечатление.

— Я рад приветствовать властителя Аквилонии на своей земле, — произнес Треворус, и надеюсь, что ты и твои люди останутся довольны этим визитом. Увы, дела в Аргосе обстоят не лучшим образом… да, далеко не лучшим! Мы переживаем скверные времена, которым конца не видно, и я не собираюсь этого скрывать.

— Уныние — дурной советчик для правителя, — заметил Конан, — никогда не следует опускать руки.

— Когда сами боги ополчаются против человека, титул ни от чего не спасает, — возразил Треворус.

— И на самих богов можно найти управу, — уверенно проговорил киммериец. — Им тоже ведомы поражения. Они устают противодействовать упорству и неутомимому желанию человека настоять на своем.

— Не знаю… когда жрецы кричат на всех углах, — о том, что правитель едва ли не наводит порчу на собственный народ, с этим трудно бороться!

— И не нужно, — отозвался Конан. — Жрецам надо только вовремя заткнуть их смрадные пасти, и многое встает на свои места. В государстве может быть лишь одна власть, а все те, кто только посмеет поднимать вой против нее, подлежит смерти.

Треворус неожиданно пошатнулся и едва не упал, его спасло от позорной потери лица лишь то, что его поддержал вовремя подбежавший оруженосец.

— Я… прошу извинить, — с усилием выдавил он. — Вынужден просить перенести нашу встречу на более позднее время… — голос Треворуса звучал совсем слабо. — Нынче же вечером мы продолжим ее. А пока мои люди помогут вам разместиться и окажут все подобающие и необходимые услуги.

В отведенных ему покоях Ринальд ощущал такой холод, что зуб иа зуб не попадал.

Пребывание в резиденции Треворуса нравилось ему с каждой минутой все меньше и меньше, он чувствовал гнетущую тяжесть, исходившую, казалось, от самых стен. Даже свет от огня в камине казался тусклым, и этот огонь почти не давал тепла, что было уж и вовсе невероятно. Скверное место! Повезло Айгану, оставшемуся в Тарантии. Отсюда хотелось сбежать, и немедленно.

Какое-то время он нервно мерял шагами комнату, пытаясь отделаться от этого ощущения.

И это — Аргос?! Поверить невозможно! Аргос, в котором за целый год ненастные дни по пальцам пересчитать, и то только одной руки довольно? А сейчас, говорят, уже которую луну тучи не расходятся, одни дожди, и эта сырость и холод, от которого сводит всё тело. Снова противной, не сильной, но ноющей болью напомнила о себе рана в груди. Ринальд приблизился к огню и опустился на медвежью шкуру, расстеленную на полу, подогнув одну ногу и обхватив руками колено другой. Ему хотелось спать, и голова казалась тяжелой, но лэрд знал, что, стоит только приклонить голову, и вместо сна начнется сплошное мучение в сумятице самых разнообразных мыслей и воспоминаний; лучше так перемаяться!