Состояние аффекта - Ева Львова

– Если исключить меня, Ольгу и Иду, то, скорее всего, речь пойдет о Максе Фишмане. В нашем отделе он был самый красивый. Да что там в отделе – во всем институте. Ну, что тебе сказать про Макса? В конце восьмидесятых Владлен Генрихович привел к нам в лабораторию высокого, похожего на испанца парня. До этого мы работали над расширением границ памяти. Макс тут же взял дело в свои руки и сначала провел серию экспериментов на животных. Опыты прошли успешно – никто из свиней не умер, и интеллект прооперированных хрюшек увеличился на восемьдесят три процента. Макс вдохновился и задумал провести исследование на мозге человека. Это, кстати, основная черта его характера: если он что задумает – ни за что не отступится, любыми способами добьется своего. Владлен Генрихович обещал найти подходящую кандидатуру для эксперимента, но особо не торопился. Тогда вызвался лечь под нож Лева Рудь, хотя Ида и была категорически против такого решения. Владлен, кстати, тоже не давал своего согласия на операцию.

– И почему же они были против? – удивилась я, ведь, по-моему, расширить возможности мозга – это так здорово, я бы уж точно не отказалась от такого подарка.

Моя собеседница на секунду замялась, перестав жевать и прикидывая, стоит ли рассказывать больше, чем мне положено знать, но я сделала строгое лицо и требовательно произнесла:

– Если я не буду знать всей правды, я не смогу вас защитить. Беременная Ткаченко настроена очень решительно, а вы у нее единственная подозреваемая.

Бывшая сослуживица моих стариков отложила вилку и, пробормотав «в конце концов ты все равно когда-нибудь узнаешь», стала рассказывать.

– У Иды и Владлена не было своих детей, и Лева стал для них спасением. Мы все были очень молоды, лаборатория существовала только первые годы. В то время Ида специализировалась на когнитивной психологии, а это, как ты, должно быть, знаешь, раздел науки, изучающий познавательные процессы человеческого сознания.

Еще бы я не знала! После статьи Фишмана мне казалось, что я могу защитить кандидатскую диссертацию по биофизике мозга. Исследования в этой области обычно связаны с вопросами памяти, внимания, чувств, представления информации, логического мышления, воображения, способности к принятию решений, ну и все в таком роде.

– Вообще-то когнитивные способности человека в информационных единицах не очень велики, – вводила меня в курс дела Меллина, – и, по нашим экспериментальным данным, составляют в среднем 120 бит/человека в час. Представь себе, что психика – это устройство с фиксированной способностью к преобразованию сигналов. Тогда главная роль отводится внутренним когнитивным схемам, а также активности организма в процессе познания. Представь себе действия, которые выполняет компьютер: получение, манипуляция с символами, сохранение в памяти элементов информации, извлечение их из памяти и так далее. В этом случае когнитивная система человека рассматривается как система, имеющая устройства ввода, хранения, вывода информации с учетом ее пропускной способности, и, следовательно, все эти показатели могут измеряться.

– Так вот, в тот период Владлен искал по всей стране детей с необычными способностями и измерял их показатели, – продолжала Екатерина Андреевна. – И, насколько я помню, сначала к нему попал Коля Жакетов. Был он уже не ребенок, а скорее подросток лет шестнадцати, и Владлен с ним познакомился после того, как Николай в течение месяца обыгрывал в шахматы бывалых гроссмейстеров в парке Горького.

Эту историю я уже знала, поэтому вполуха слушала про подвиги бесподобного Жакетова.

– В то время спившиеся чемпионы частенько забредали туда сшибить по-легкому рублик, мастерски обштопывая простаков, – посмеиваясь, рассказывала Екатерина Андреевна. – Удивительный подросток, приходивший на пятачок к шахматистам вместе с младшим братом (Лёва года на три моложе Николая), привлек внимание правоохранительных органов. Двенадцатилетний парнишка не оставлял бывалым игрокам ни единого шанса. Когда «братьев» задержали и привели к полковнику Рудю, Владлен в два счета раскусил Николая и выяснил, что Жакетову принадлежит только идея, а мозги в шахматных партиях используются Левины.

– Вы помните папу? – как можно спокойнее спросила я, наконец-то услышав то, что по-настоящему меня волновало.

– Конечно, – улыбнулась Меллина. – Я отлично помню, как Лева в первый раз пришел к нам в лабораторию. Он все время жевал хлеб, а потом лепил из него что-нибудь интересное. Лева был так застенчив, что постоянно за все извинялся, хотя его способности составляли 240 бит в час, то есть ровно в два раза превышали среднестатистические. При этом Лева казался очень скромным, и Ида не могла в него не влюбиться. После первого же занятия она подошла к мужу и попросила разрешения взять Леву к ним в дом. У Иды только что умерла от сердечного приступа мать, отец погиб задолго до этого, и Владлен не мог отказать жене. У них уже воспитывалась младшая сестра Иды, Вере тоже было около двенадцати лет, и Ида, помню, еще радовалась, как интересно и весело будет детям развиваться вместе. Супруги Рудь усыновили Леву, хотя мне кажется, Владлен больше хотел бы видеть своим сыном Колю Жакетова.

– Почему вы так думаете? – ревниво осведомилась я, обидевшись за отца.

– Жакетов тоже был уникален в своем роде, – усмехнулась Екатерина Андреевна. – Такого проходимца еще поискать! Владлен с первой минуты знакомства проникся к Коле симпатией и всячески помогал Жакетову. К нам в отдел Николай пришел после военно-медицинской академии, куда его взяли исключительно с подачи твоего деда. Помимо нашего проекта, Владлен Генрихович курировал еще и курсы подготовки специалистов внешней разведки, и, сдается мне, Жакетов и там отметился. В лаборатории Николай был ушами и глазами Владлена Генриховича. Закладывал всех, даже своего детдомовского дружка Леву. В то время Лев как раз учился в институте и работал у нас лаборантом. Лева влюбился в Верочку и частенько сбегал пораньше, чтобы сходить с ней в кино или просто погулять по Москве. Все об этом знали, но закрывали глаза, и только Жакетов доносил Владлену. Твоему деду их роман не нравился, он был категорически против того, чтобы Лева встречался с Верой. Но когда они поженились и родилась ты, Агата, Владлен Генрихович сменил гнев на милость и простил ребят.

– А потом была эта чертова конференция, – поморщилась я. – И Лева вместе с Максом Фишманом и Колей Жакетовым отправились в Израиль. Лева и Макс попросили там политического убежища, а моя мать собралась бросить вырастивших ее людей и ребенка и ехать к мужу, но попала в аварию и разбилась. Так я осталась у дедушки с бабушкой.

– Откуда ты все знаешь? – оторопела моя собеседница.

– Из дневников бабушки, – соврала я, ловко выкручиваясь из щекотливой ситуации, в которую сама себя поставила.

Что я такое несу? Ведь отец просил меня никому не говорить, что он в Москве, а я тут хвастаюсь обширными познаниями истории своей семьи! Подумала бы головой, откуда им взяться, этим познаниям? Кто мне расскажет такие вещи? Дед? Или, может быть, бабушка?

– Про трех мужчин из вашей лаборатории я поняла. С Фишманом, Жакетовым и папой мне все более-менее ясно, – сообщила я. – А что вы скажете о Головине? Как вы думаете, способен Ростислав Саввич на убийство?

– Ростик Головин способен на что угодно, – убежденно сказала Екатерина Андреевна. – Головин считает себя обворованным, еще до появления в лаборатории Макса он работал над проблемой усовершенствования человеческого мозга оперативным путем, но когда появился Фишман и принес с собой элегантное решение вопроса, у Головина в голове что-то замкнуло. Он перестал работать и принялся строчить жалобы в различные инстанции, обвиняя Макса в плагиате. Лабораторию уже хотели закрывать, но Владлен Генрихович вовремя пристроил спятившего Ростика в пансионат в Кратово, только поэтому мы до сих пор и работаем.

Хозяйка отодвинула от себя опустевшую тарелку, отложила приборы и, поднявшись с места, налила из бутылки минеральной воды.

– Екатерина Андреевна, что было после того, как папа и Фишман сбежали на Запад? Деду сильно попало? – глядя, как Меллина неторопливо пьет из высокого стакана, осведомилась я.

– Ты же сама знаешь, что Владлена вышибли со всех постов, отправив на пенсию. Ида ушла сама – она работала дома, совершенствуя свои методики раннего развития способностей у детей. Место Макса Фишмана заняла я, но никакого прорыва в науке до сих пор не сделала, – отпив половину минералки, проговорила моя доверительница.

– А что случилось с остальными прооперированными?

– Что бывает со слабеньким компьютером, к которому подключают с десяток процессоров, на которые он не рассчитан?

– Комп сгорит, – догадалась я.

– Вот именно. Так и ничем не защищенный человеческий мозг, в котором открыты все заслонки, перегорает раньше времени. Во всяком случае, так было тогда. Теперь, должно быть, все совершенно по-другому. Я слежу за публикациями, читаю статьи Фишмана и думаю, что на сегодняшний день Макс решил эту проблему.