Безобразная Эйвион, или Сон разума - Робер Гольярд

Эйвион зажгла бронзовую лампу, на скорую руку ополоснула лицо водой из кувшина, расчесала волосы, завязала юбку – в доме носить платок было не обязательно, – и, вооружившись крохотной щёточкой, принялась подводить брови и глаза чёрной краской из масла и чернильных орешков.

Вместо Эйвион получилась Эйша – так на здешний манер произносили её имя.

Она придирчиво осмотрела своё отражение в зеркале – господин Тар’иик любил чистоту и аккуратность, – и немного расправила ниточки бус на груди.

За те без малого полтора года, что она провела в Гази, её тело почти избавилось от подростковой угловатости, бёдра чуть расширились, оставшись, однако, узкими и стройными, а груди превратились в округлые упругие холмики. Почти безупречные, если не считать родинки под левым соском. Раньше почти незаметной, но жаркое солнце Гази проявило это тёмное пятнышко. Даже не родинка, а что-то вроде родимого пятна в виде крошечной загогулины.

Закончив прихорашиваться, Эйвион подхватила небольшую склянку с заранее приготовленной мазью и почти бегом направилась наверх.

Ещё не закончилось время послеполуденного отдыха, и дом был пуст, только жаркий ветерок шевелил занавески на окнах, покачивая листья миниатюрных пальм в мозаичных горшках.

Эйвион скинула сандалии, аккуратно поставила их перед дверью – дальше запрещалось проходить в обуви, – и толкнула створку.

Она была просто потрясена, когда впервые попала в господскую часть дома, хотя тогда у неё не хватило времени, чтобы подробно рассмотреть окружающее великолепие. Полы, выложенные цветной плиткой, расписанной цветами и птицами, ковры с ворсом, в котором утопали ноги, витые деревянные колонны, поддерживавшие резные потолки, цветные стёкла в окнах, диковинные растения в больших красивых кадках, высоченные вазы, а в одной из комнат, через которые она проходила, в окружении тех же колонн и пальм, – фонтан. Струя кристально чистой воды из него поднималась почти до потолка и падала в четырёхугольный бассейн, рассыпаясь на тысячу брызг. И – никакой жары; каменные полы приятно холодили босые ступни.

Фаиза, нахмурившись, стояла у дверей мужской половины.

– Поторопись, – буркнула она, увидев Эйвион, – господин ждёт тебя.

Господская опочивальня была не особенно велика, но тиха и удивительно красива. Её свод цветными спиралями – красными, синими и зелёными, – уходил в сердцевину купола; арки в виде перевёрнутых сердец грациозно упирались на резные колонны. Вдоль оконных и дверных карнизов вились выложенные золотой мозаикой надписи на арканском языке, сплетаясь в одно целое с причудливыми арабесками из цветов, невиданных животных и сказочных чудовищ.

В середине опочивальни на широком ложе под синим шёлковым балдахином, расшитом серебряными птицами, лежал Тар’иик, Красный советник его высочества Мааг’сума, шейна Гази.

Роскошный Белый дворец шейна высился над городом – говорили, что там даже двери из золота, а в садах поют птицы, привезённые из Восточной империи. Множество советников окружало Властелина моря, и самыми высокопоставленными из них являлись Жёлтые. Как уже знала Эйвион, всего их было трое. Ступенькой ниже стояли шесть Зелёных, и, наконец, замыкали круг Совета мудрых девять Красных советников.

Никого из них, кроме господина Тар’иика, Эйвион никогда не встречала, только однажды за те полгода, что ей позволялось покидать дом, она видела, как по улице плавно проплыл паланкин Зелёного советника. Паланкин, тёмного с позолотой дерева, со всех сторон закрытый занавесками, несли восемь черных как смоль рабов, а впереди и сзади, будто не замечая жары, вышагивали солдаты в сверкающих на солнце кольчугах.

Фаиза поведала Эйвион, что Жёлтые и Зелёные советники не живут в Гази – их дворцы стоят на других островах Южного моря, – но лишь время от времени приезжают сюда по повелению шейна, зато пятеро из девятерых Красных постоянно находятся при своём господине.

– А далеко-далеко отсюда, – говорила старуха, – наверное, в месяце пути, в стране Аркаан, стоит дворец Великого Ал’иима, сайида всех шейнов Морского народа.

Эйвион опустилась на колени и, коснувшись лбом прохладного пола, замерла на несколько мгновений.

– Ты можешь подойти, – сказал Тар’иик.

В опочивальне царил полумрак, который едва рассеивали лучики света, пробивавшиеся сквозь цветную мозаику витражей. Эйвион на носочках подошла к кровати, ещё дважды остановившись, чтобы поклониться.

Тар’иик лежал, раскинув ноги, почти обнаженный, прикрытый лишь небольшой набедренной повязкой. Это был крупный мужчина лет около тридцати, мускулистый и с волосатой грудью. Голова его была гладко выбрита; лоб прочерчивала едва заметная чёрная горизонтальная полоска – единственная татуировка, указывающая на его высокий ранг.

Эйвион сняла бусы и аккуратно сложила их на пол рядом с кроватью – звяканье ожерелий раздражало господина, – затем нанесла себе на ладони немного лечебной мази и плавными движениями, сверху вниз, принялась втирать её в больное колено. Тар’иик лежал молча, внимательно наблюдая за ней из-под полуопущенных век. И вдруг, приподнявшись, положил ладонь на её руку.

– Моя нога сегодня не болит.

Эйвион подняла глаза.

– Я… не понимаю, господин.

Не отпуская руки, он, едва касаясь, провёл пальцами по гладкому полукружью её бедра, выглядывавшего из разреза тенуры. Она вздрогнула, внутренне сжавшись.

– Ты совсем расцвела, Эйша.

Она молчала, тяжело дыша.

– Сними это. – Он взглядом указал на её юбку.

Руки Эйвион путались в завязках. Наконец она встала прямо. Тар’иик, скользнув взглядом, удовлетворённо кивнул.

– Прекрасно. Скажи… какая-нибудь пчела уже пила нектар из твоего цветка?

Эйвион покраснела.

– Отвечай.

– Нет, господин, – едва слышно прошептала она.

Тар’иик откинулся на спинку кровати.

– Хорошо. Отправляйся к Фаизе.

Эйвион привалилась спиной к стене. Губы её дрожали.

– Глупая, – проворчала Фаиза, – любая другая на твоём месте визжала бы от счастья. И ты, с твоим-то лицом, ещё смеешь пускать слезу. Рано или поздно это должно случиться у всякой женщины. И лучше пусть это будет господин Тар’иик, который благоволит к тебе, чем кто другой. Или ты думаешь иначе?

Эйвион растерянно покачала головой.

– То-то, – буркнула старуха. – И знай: выбора у тебя нет. А если господину будет угодно, из его постели ты встанешь не рабыней, а харим – той, которую он выбрал. Сними эти тряпки.

Фаиза медленно обошла вокруг Эйвион, придирчиво её разглядывая. Пощупала грудь, ягодицы, живот, зачем-то велела поднять руки.

– Иди за мной, – буркнула она, наконец, – одежду оставь. Эта больше тебе не пригодится.

Они пошли вниз, узким коридором, потом через залу с ещё одним бассейном.

– Туда. – Эн’хариим указала на небольшую дверцу. – Там Мааруф, делай то, что он скажет. И не бойся – он н’арк.

Эйвион вопросительно подняла глаза.

– Не мужчина, – пояснила старуха. – Через час я заберу тебя.

Мааруф оказался толстым и розовощёким, с гладким лицом, лишённым каких бы то ни было признаков растительности. Из одежды на нём была лишь набедренная повязка.

– Пожалуйте, – нараспев произнёс он, поклонившись, – но сначала наденьте это…

Он указал ей на сандалии на деревянной подошве.

Зала была круглой и полутёмной, с насыщенным паром воздухом; в её середине стоял низкий мраморный стол. Мааруф завёл Эйвион в небольшую комнатку, очень жаркую. Дождавшись, когда с Эйвион сойдёт семь потов, он сказал ей прыгнуть в бассейн с такой прохладной водой, что у неё захватило дух. Эту процедуру Эйвион повторила три раза, и после третьего евнух велел ей залезть в небольшую ванную, наполненную странной на вкус кисловатой водой, а через четверть часа, уложив её на тот самый мраморный стол, принялся растирать шершавой перчаткой. Под конец он натёр её с головы до ног какой-то пеной, запах которой напомнил Эйвион оливковое масло.

Наверное, это было бы очень приятно, если бы голову Эйвион не переполняли беспорядочные мысли, которые, сшибаясь друг с другом и разлетаясь осколками, порождали невероятный сумбур. Под мягкими прикосновениями пухлых рук евнуха она то впадала в лёгкое забытье, то вздрагивала, лихорадочно представляя себе, что будет дальше. Навязчиво скреблась коготками безумная мысль о побеге. Вскочить прямо сейчас, и мимо банщика – в дверь. Он толстый, в жизни не догонит. Сердце заколотилось отчаянно, и Эйвион едва смогла взять себя в руки. Некуда бежать. С острова уплыть не получится, а в Гази её сразу же найдут. Ей даже негде спрятаться. А потом… Она знала, какое наказание ждёт сбежавшую рабыню: плети, и большая железная клетка на площади. Одна женщина в такой клетке сначала плакала и стонала, на следующий день только бессильно царапала пыльную землю, а на третий высохла под палящим солнцем. Эйвион видела её закатившиеся глаза и распухший язык, торчащий из открытого рта, а тощая рыжая псина с урчанием обгладывала вывалившуюся из клетки руку.