Страшные сказки о России. Классики европейской русофобии и не только - Наталия Петровна Таньшина

с Европой, прежде всего с Францией, были предельно ограничены; государь опасался «тлетворного влияния» Запада, говоря словами шефа Третьего отделения графа А. Х. Бенкендорфа. Император был против того, чтобы французы активно посещали Россию, а его соотечественники – Францию и особенно Париж, поэтому паспорта выдавались крайне неохотно. А паспорт тогда был – как нынешний загранпаспорт, без него невозможно было выехать за границу. Дворянам разрешение на пребывание за границей выдавалось на срок до пяти лет, а для более длительного пребывания нужно было получить разрешение императора. Да и стоило оформление паспорта весьма дорого, но при желании любой запрет можно было обойти, причем легально: по тогдашним правилам от уплаты пошлины освобождались, помимо прочего, лица, нуждавшиеся в лечении за границей. Достаточно было предоставить медицинский документ, в котором указывалось, что вам было необходимо пребывание на водах Баден-Бадена, а тогда просто Бадена, – именно тогда лечение на водных курортах становится модным. Поэтому русские аристократы сплошь оказывались «хворыми»; как писала Авдотья Яковлевна Панаева, «понятно, что все богатые люди добывали себе легко такие свидетельства и даром получали паспорты». Например, князь Петр Андреевич Вяземский, долгие годы бывший «невыездным», только в 1838 году получил разрешение поехать в Европу. И отправился он, конечно, «на воды», в Германию, для лечения глаз. На курорте он, естественно, побывал, но его заветной целью был Париж, и там он за время путешествия трижды сумел «подлечиться».

Столь же непростым делом было для иностранцев оказаться в России: путешественники должны были получить в российском посольстве визу, а потом пройти сложную процедуру на таможне, включая пребывание в карантине.

Но запретный плод сладок, поэтому, несмотря на все ограничения, иностранцы приезжали в Россию и делились своими впечатлениями, весьма разнообразными, как резко негативными, так и восторженными. Например, французский граф Поль де Жюльвекур, несколько лет проживший в России, писал, что европейцы запрашивают «паспорта в Петербург и Москву. Рим и его былое величие их больше не интересует. Будущее находится на берегах Невы». Другой француз, Шарль де Сен-Жюльен, долгие годы проработавший в Санкт-Петербурге, написал первый путеводитель по российской столице, анонимный, которым пользовался Оноре де Бальзак во время своего путешествия в Россию в 1843 году. О России, как известно, прославленный писатель ничего не написал, кроме «Письма о Киеве». Почему не написал, ведь он стремился обрести в России славу и признание? Потому, что приехал не вовремя, а именно сразу после публикации книги маркиза де Кюстина.

Астольф де Кюстин (1790–1857), отец и дед которого были гильотинированы в эпоху якобинского террора, прибыл в Россию, по его собственным словам, с искренним желанием найти здесь веские аргументы для борьбы с либерально-конституционными принципами Июльской монархии. Ведь Кюстин, как и Токвиль, не поддерживал «короля баррикад» Луи-Филиппа, не считал его легитимным монархом и был в стане легитимистов, то есть сторонников легитимного, по их мнению, короля Карла Х, а потом его внука, графа Шамбора. Поездка в Россию, если верить Кюстину, явилась для него своеобразным экспериментом: он хотел понять, способна ли абсолютная монархия оправдать надежды, возлагаемые на нее французскими легитимистами. Существует также версия, согласно которой Кюстин отправился в Россию хлопотать за своего интимного друга, поляка Игнатия Гуровского, вовлеченного в польское восстание (нетрадиционная ориентация Кюстина была хорошо известна; Кюстин до конца своих дней фигурировал в сплетнях всех злых языков как самый знаменитый гомосексуалист Франции). Гуровский был братом известного панслависта Адама Гуровского. Адам Гуровский принимал участие в польском восстании 1830–1831 годов; после его подавления, как и многие лидеры восставших поляков, обосновался в Париже и, видимо, желая получить разрешение вернуться в Россию, начал писать в пророссийском духе, возлагая на нашу страну миссию панславизма. В итоге император Николай простил Гуровского и разрешил ему вернуться в Россию. Кроме того, Кюстин был уже известен как автор популярных путевых заметок, а его работу об Испании похвалил сам Бальзак. Поэтому, отправляясь в Россию, он, возможно, хотел повторить успех Токвиля и обрести славу (эти версии подробно рассматриваются в книге Дж. Кеннана). В компании своего итальянского слуги Антонио и И. Гуровского, предположительно в конце мая 1839 года, Кюстин отправился в Россию.

Итог путешествия маркиза, которого радушно принял император, хорошо известен. Сказать, что ему не понравилось, значит ничего не сказать. Когда французский аристократ побывал в России, он, по его собственным словам, отказался от своего первоначального замысла и написал обширный четырехтомный памфлет, в котором его впечатления от путешествия были облечены в форму сатирической публицистики. Он писал: «Уезжая из Парижа, я полагал, что лишь тесный союз Франции и России способен внести мир в европейские дела; но, увидев вблизи русский народ и узнав истинный дух его правительства, я почувствовал, что этот народ отделен от прочего цивилизованного мира мощным политическим интересом, опирающимся на религиозный фанатизм; и мне думается, что Франция должна искать себе поддержку в мире тех наций, которые согласны с нею в своих нуждах». Представляется, тут Кюстин лукавит, поскольку он увидел в России именно то, что хотел увидеть. Он знал о том, что увидит, даже если этого вовсе не видел, поскольку это отлично укладывалось в его мифологию. Поэтому, несмотря на то что его преследовала «африканская жара», он испытывал инфернальный холод; в Петропавловской крепости рабы, как им и положено, любили свое рабство, опьянялись им, а Сибирь начиналась от Вислы. Как справедливо отмечала отечественная исследовательница К. Г. Мяло, «принято верить де Кюстину на слово, будто он, роялист и легитимист по убеждениям, прибыл в Россию для того, чтобы найти здесь дополнительные аргументы против представительной, демократической системы правления <…> Это на все лады повторяют и его комментаторы. Так что тезис приобрел статус некой самоочевидной истины и дополнительно свидетельствует против России».

Маркиз де Кюстин был верным католиком и имел множество контактов в особняке Ламбер, центре польской эмиграции. Его встречали в салоне княгини Чарторыйской, супруги лидера польской эмиграции. Он был знаком с Фредериком Шопеном, который тоже не жаловал Россию; с Генрихом Гейне его свел поляк Евгений Бреза; он знал Эвелину Ганскую, возлюбленную Бальзака. Кюстин был также знаком со знаменитым польским поэтом Адамом Мицкевичем[4], возможно, присутствовал на его лекциях в Коллеж де Франс и точно встречался с ним перед поездкой в Россию. Первый том сочинений Мицкевича на французском языке появился в Париже в 1841 году, когда Кюстин начал работать над своей книгой. Как отмечал американский дипломат и автор книги о маркизе де Кюстине Дж. Кеннан, многие темы оказались общими для обоих произведений, и эта общность чувствуется не только в поразительных совпадениях, но