Страшные сказки о России. Классики европейской русофобии и не только - Наталия Петровна Таньшина

Прадт вовсе не возлюбил Россию. Он лишь полагает, что Европа преувеличивает степень «русской угрозы», а на самом деле Россия не является столь грозной и могучей, как это может показаться на первый взгляд. Более того, он защищает политику России буквально по всем направлениям. Он оправдывает ее действия в Польше, более того, обосновывает притязания России на Польшу, подчеркивая, что требования России были справедливыми, а Польша благодаря ей получила конституцию. Прадт отмечает, что Франция симпатизирует Польше, поэтому долгое время было невозможно говорить о Польше объективно, а ее защита является своеобразным комплексом левых политиков. Для Прадта же (подчеркнем, в этом тексте!) Россия – естественная защитница Польши, более того, это ее настоящий ангел-хранитель.

Он оправдывает даже подавление польского восстания 1830–1831 годов и речь императора Николая, произнесенную в Лазенковском дворце в Варшаве. По словам Прадта, Европа буквально предала императора Николая анафеме. Приводя на страницах своей книги полный текст речи, он подчеркивает, что поляки подняли восстание безо всякой причины, низложили власть императора, вынудили брата императора великого князя Константина бежать и убили русских военных, ставших жертвами собственной верности. Поэтому, задается вопросом Прадт, «как после этого должен был действовать и что должен был говорить Николай? Неужели он должен был чувствовать и говорить, как лондонский или парижский журналист, как член европейских клубов и участник европейских банкетов?»

Также Прадт не видит для Европы никакой угрозы в Ункяр-Искелесийском договоре, значительно усиливавшем позиции России в зоне Проливов. По его словам, российский император лишь пришел на помощь султану, после того как другие державы эту просьбу проигнорировали (что, собственно, и было на самом деле. – Н. Т.). Россия пошла на этот шаг исходя из соображений рациональности и предусмотрительности, в целях сохранения слабой Турции вместо другого сильного соседа. Кроме того, Прадт успокаивает читателей и тем, что договор не закрывал Черное море для прохода торговых судов, а запрет касался только военных кораблей. Цель же договора, по его словам, заключалась «лишь в пацификации Черного моря, поэтому Европа должна не протестовать, а радоваться этому договору». Да и завоевывать Константинополь Россия вовсе не собирается.

Прадт упрекает европейцев в короткой памяти и подчеркивает, что Европа забыла о том, чем она обязана России, которая освободила ее от диктата Наполеона и проявила великодушие по отношению к Франции после ее поражения, выступая против ее превращения во второстепенную державу. Именно Александру I, подчеркивает Прадт, Европа обязана восстановлением европейских тронов на основе принципа легитимизма. Императору Александру, этому «Агамемнону Европы», она обязана своим будущим. Очень мудрые слова, жаль только, что у самого Прадта весьма короткая память и в искренность его суждений верить не приходится.

На страницах работы «Восточный вопрос» Россия представляется аббату Прадту страной рациональной. Исходя из принципа рационализма, она прекратила свой рост, поскольку «уже имеющиеся завоевания не позволяют ей делать новые».

Как видим, Прадт очень расчетлив и прагматичен как в своих страхах перед Россией, так и в деле ее защиты. Неприязнь к России, как и ее оправдание, глубоко просчитаны и рациональны, это лишь механизм внутриполитической борьбы, очередной этап формирования идеологии, в которой Россия используется как козырная карта.

Работа Прадта важна еще и тем, что в ней автор вплотную приблизился к проблеме формирования на Западе образа Другого. Он отмечает, что Европу захлестнула политическая ненависть в отношении России, однако подчеркивает, что точно такую же ненависть можно наблюдать и к Англии, Германии, Священному союзу, то есть объектов ненависти было достаточно. Тем более, подчеркивает Прадт, все это относится к пропаганде левых сил, признающих легитимными лишь правительства, произошедшие от народа, в результате только бунтов и потрясений. Поэтому Англию уже двадцать лет именуют «мрачным Альбионом», «коварной Англией», англичан – «меркантильным народом», правительство – «макиавеллевским». Характерно, что ведь и в России Англию в это время называли «мрачным Альбионом», англичан – «нацией лавочников», не говоря уже о хрестоматийном выражении «англичанка гадит». Как видим, иногда Прадт, почти как исследователь проявляет известную долю здравомыслия, рассуждая о страхах и неприязни, которые одни нации испытывают по отношению к другим. В иных же случаях он выступает как типичный пропагандист, воздействуя на чувства и эмоции, а не на разум.

Действительно, объектов приложения страхов насчитывалось много, но именно Россия была традиционным европейским пугалом, которое стращало всех с завидным постоянством, а не время от времени. Хотя как только с ней было выгодно сблизиться, этот кошмар тут же отступал или аккуратно убирался в кладовую европейских идеологий, поскольку страх был не реальный, а сконструированный, придуманный, воображаемый, этакий рабочий инструмент, который можно использовать. Так, отмечал Прадт, одна из французских газет избрала объектом своей ненависти Англию, считая, что вселенское зло приходит оттуда. Другие обрушивают свою ненависть на Россию. Причем, по его мнению, именно англичане ненавидят Россию больше всех. Но и во Франции, продолжает Прадт, наблюдается та же враждебность по отношению к ней. Однако нас интересуют в первую очередь причины этой ненависти, которые выделяет Прадт. Они вполне корректны и опять-таки вполне соотносятся с современными трактовками. Ненависть к России Прадт объясняет прежде всего поражением наполеоновской Франции и утратой ею лидерства на континенте, когда первое место заняла Россия. Для постнаполеоновской Франции «комплекс превосходства» был своеобразной компенсаторной реакцией на утрату ее позиций в Европе. Кроме того, продолжает Прадт, французы никогда не простят Русскую кампанию, не простят русским того, что именно в России «разбился скипетр, занесенный Францией над всей Европой» (и здесь мы можем вспомнить про Berezina – слово, ставшее для французов синонимом национального унижения и вошедшее во французские словари как обозначение полной катастрофы и сокрушительного поражения). Хотя, замечает Прадт, «если эта боль справедлива, то обида на Россию – вовсе нет, поскольку Россия не звала Великую армию ни в свои пустыни, ни под свое ледяное небо». Опять же, «пустыни», «пустыни Севера» – это тоже один из непременных атрибутов России и штамп из «Завещания Петра Великого».

Прадт даже отмечает, что, по словам некоторых публицистов, «варвары Севера дважды пришли в Париж, столицу цивилизации». Однако кто их туда привел? – задается он вопросом. Разве они туда пришли сами по себе? А мы помним, что в 1828 году Прадт сам пугал своих соотечественников новыми варварами, стоявшими в двух шагах от Вены и Берлина, но теперь «очень правдивый» аббат все это, вероятно, старательно забыл.

Однако главная задача Прадта заключается в том, чтобы не просто успокоить читателя относительно завоевательных амбиций России, но и доказать, что она является только внешне могущественной, а в реальности ее потенциал гораздо слабее, ведь все в