Последняя ночь у Извилистой реки - Джон Уинслоу Ирвинг

изгнание из Норт-Энда, настороженно относилась к идее возвращения в Бостон, хотя семейства Саэтта и Калоджеро уговаривали молодых вернуться «домой».

Дети знают разницу между настоящей и показной любовью. Чувства униженной и изгнанной Аннунциаты передались ее сыну. Рози никогда не сетовала на обстоятельства, побудившие ее выйти замуж почти за мальчишку, но она с содроганием вспоминала все, что предшествовало ее отъезду в Берлин.

И теперь оба семейства уговаривали их переехать в Бостон. Уговоры эти падали на глухие уши. Прощение виделось фальшивым. Как же, теперь они женаты, у них законный ребенок. Но Доминик и Рози знали, как в семьях Саэтта и Калоджеро относились к беременным незамужним женщинам.

— Пусть прощают кого-нибудь другого, — заявила Рози.

Доминик, помнивший чувства матери, согласился. Все мосты на дороге в Бостон были сожжены. И не ими, а их родней. В этом молодая пара не сомневалась.

Нетерпимость к отклонениям от норм морали не была для Новой Англии чем-то новым, во всяком случае в 1942 году. И хотя большинство людей предпочли бы Бостон захолустному поселку на реке Извилистой, решения, принимаемые молодыми парами, чаще зависят от эмоционального состояния в данную минуту, нежели от продуманности и здравого смысла. Семья Бачагалупо понимала, что едет в захолустье с примитивно обустроенным бытом, но зато там не будет вони бумажных фабрик. До приезда Доминика повара в поселке, где жили лесорубы и рабочие лесопилки, менялись через каждые несколько месяцев. Школы в Извилистом тоже не было, зато имелась возможность открыть школу в соседнем поселке на реке Филипс-Брук. Поселки разделяли всего несколько миль лесовозной дороги. По размерам Париж (в недавнем прошлом Западный Даммер) уступал Извилистому, но в нем ощущалось какое-то постоянство. Извилистый был грязнее и напоминал временный лагерь. Лесозаготовительная компания отказывалась строить там здание столовой, считая, что жители вполне обойдутся передвижной кухней и обеденными ваниганами. Однако все это ничуть не обескуражило Доминика и Рози Бачагалупо. Извилистый привлекал их перспективами новой жизни, хотя и отличающейся от городской.

Переезд не был спешным. Каждый из молодых супругов основательно подготовился к работе на новом месте. А потом молодой повар, молодая учительница и их совсем маленький сын поплыли по Андроскоггину до Милана. Дальнейший их путь лежал на северо-северо-запад, по лесовозной дороге до Понтукского водохранилища. Место, где Извилистая впадала в Понтук, тогда называлось просто тесниной. Лесопилку там еще не построили, а примитивная, неукрепленная плотина пока оставалась безымянной (плотиной Покойницы ее назвали потом). Вспоминая те времена, Кетчум обычно говорил: «Затей тогда было меньше».

К новому месту жительства молодые супруги добрались, когда начало смеркаться, и комарье еще не так зверствовало, как вечером. Сейчас в Извилистом уже мало кто помнил их приезд. Хромой парень, его симпатичная жена, которая выглядела старше мужа, и их совсем маленький ребенок — все это казалось обнадеживающим знаком. Супруги приехали налегке. Весь основной багаж прибыл раньше и дожидался их под брезентом в кузове грузовика.

Кухня и обеденные ваниганы нуждались не просто в основательной уборке. Они требовали полномасштабной реконструкции. Так заявил повар, поставив это условием своей дальнейшей работы в Извилистом. А если компания хочет, чтобы он доработал здесь хотя бы до следующей весенней распутицы, пусть изволят построить нормальное здание столовой с нормальными жилыми комнатами на втором этаже для повара и его семьи.

Требования Рози были скромнее. Ей для школы вполне хватило одного классного помещения. Как-никак это был 1942 год. В Париже (в недавнем прошлом Западном Даммере) семьи с детьми школьного возраста можно было пересчитать по пальцам (в Извилистом хватило бы пальцев одной руки). Но это пока. Кончится война, мужчины вернутся домой, поселки начнут разрастаться, и тогда… Однако Рози Бачагалупо (урожденной Калоджеро) не суждено было ни увидеть вернувшихся с войны мужчин, ни учить их детей.

Молодая учительница погибла в мартовские дни 1944 года — вскоре после того, как ее сыну Дэнни исполнилось два годика. Матери он не помнил и знал ее лишь по хранившимся у отца фотографиям. Еще от нее остались книги с подчеркнутыми фразами и целыми абзацами (как и Нунци, Рози любила читать романы).

С тех пор в поведении Доминика появилась заметная отстраненность, отрешенность, а черты лица обрели какую-то меланхоличность. Его пессимизм отмечали даже не слишком проницательные люди. Казалось, он так и не оправился после трагической смерти своей двадцатисемилетней жены. Единственным утешением для него оставался любимый сын. Впрочем, Доминик Бачагалупо получил и то, о чем просил: еще при жизни Рози для него построили здание столовой с жилыми комнатами наверху.

Здесь не обошлось без помощи «Парижской промышленной компании». Жена одного из управляющих была проездом в Берлине. Она слышала о замечательном поваре, и ей не терпелось отведать его кулинарных изысков. Оказалось, что повар теперь работает в поселке лесозаготовителей и кормит людей настоящей едой, а не варевом. Но вот условия, в которых ему приходится готовить… Словом кухню ему оборудовали не хуже, чем в Берлине. Теперь собрать вещи и уехать было бы проявлением неблагодарности. И Доминик с сыном остались… на десять лет.

Конечно, не это было главной причиной. Кое-кто в Извилистом (и прежде всего Кетчум) знал настоящую причину, удерживавшую повара здесь. Доминик, овдовевший в двадцать лет, считал себя главным виновником гибели жены. Его жизнь на берегу Извилистой была чем-то вроде сурового покаяния. В этом он был не единственным (достаточно вспомнить Кетчума).

В 1954 году Доминику Бачагалупо было всего тридцать. Редко у кого из мужчин в таком возрасте уже есть двенадцатилетний сын. Доминик производил впечатление человека, давно смирившегося с судьбой. Он был настолько спокоен и невозмутим, что его приятие жизни многие ошибочно считали пессимизмом. Однако в его внимании и заботе о Дэниеле не было ничего пессимистического. Только из-за сына повар вечно сетовал на трудности и ограничения жизни в Извилистом, где до сих пор так и не построили школу.

А в школе на реке Филипс-Брук, построенной «Парижской промышленной компанией», все еще пользовались тем, что осталось после Рози Бачагалупо. Качество преподавания было низким. В конце сороковых школу немного расширили, оборудовав несколько классов. Но хулиганский дух остался неистребимым. Всем заправляли ребята постарше, второгодники и третьегодники. Никто и не пытался их осадить: пожилая многострадальная учительница не обладала характером Рози. Великовозрастные оболтусы постоянно задевали Дэнни, и не только потому, что он жил в Извилистом и его отец хромал. Они не могли простить мальчишке, что речь его непохожа на их речь. Дэнни говорил правильно: он не проглатывал согласных и растягивал гласные, за что ему доставалось от