Наркомпуть Ф. Дзержинский - Самуил Зархий

Гразкин ушел. Нарком задумался о неотложных делах. Как выполнить решение правительства о помощи голодающему Поволжью? Предстояло срочно доставить в пострадавшие районы 36 миллионов пудов хлеба и пять миллионов пудов семян для осеннего сева. А оттуда — вывезти в другие губернии около полутора миллионов крестьян, главным образом женщин и детей…

По подсчетам Цужела,[7] для выполнения этого срочного задания не хватит исправных паровозов и вагонов. Вся надежда на ускоренный ремонт подвижного состава. Отдел тяги готовит приказ по этому поводу. Но приказ может остаться бумажкой, как и многие другие приказы. Надо обратиться через газету к мастеровым, этим уставшим и недоедающим рабочим, рассказать им, в какую страшную беду попали миллионы людей и чем они, транспортники, могут помочь голодающим.

Дзержинский вызвал машинистку и начал диктовать:

«Товарищи железнодорожники и водники! На нашу социалистическую Родину надвинулось страшное несчастье. Поволжье — житницу России — постиг небывалый неурожай. Под палящими лучами солнца хлебороднейшая местность превратилась в пустыню…»

Мысленным взором Феликс Эдмундович видел опухших от голода людей, несчастных матерей, которые в отчаянии суют пустую грудь орущим младенцам, истощенных детишек с потухшими глазами, собирающих на пустырях бледно-зеленую лебеду…

И он продолжал диктовать:

«Миллионы трудовых крестьян Поволжья с их женами и детьми обречены на голодную смерть, а их хозяйства — на разорение.

Рядом с голодом идет страшная его спутница — холера, уничтожающая тысячи человеческих жизней беднейших крестьян и рабочих.

Нужна немедленная помощь!..»

С душевным волнением обращался Феликс Эдмундович к добрым чувствам тружеников транспорта, к совести и солидарности рабочих людей:

«Товарищи! От вас зависит усиленный выпуск из ремонта паровозов и вагонов для перевозки семян и хлеба голодающим. Только вы можете без малейшей задержки продвигать продовольствие и семена на поддержку умирающих…»

Когда машинистка ушла, секретарь доложил, что в приемной ждет сотрудник отдела тяги Гришин, вызванный на одиннадцать часов утра.

Здороваясь с Гришиным и как всегда внимательно вглядываясь в лицо собеседника, Дзержинский уловил в его облике что-то отдаленно знакомое.

— Скажите, — спросил он, — мы с вами не встречались когда-нибудь в прошлом?

— Встречались, Феликс Эдмундович, — улыбаясь, ответил Гришин. — Это было много лет тому назад. Мы некоторое время вместе сидели в одном тюремном коридоре Варшавской Ратуши, а затем в тюрьме Павиак.

— Да, да, теперь вспоминаю. Зрительная память меня не подводит. Я вызвал вас по такому вопросу, товарищ Гришин. Мне рекомендовали вас как очень опытного котельщика и старого коммуниста. Вам известно, что по указанию Ленина заказано 1000 мощных паровозов в Швеции и 700 — в Германии. Так вот имеются сигналы, что шведские капиталисты, хоть и дерут высокую цену, все же пытаются всучить нам локомотивы плохого качества. На заводе Нюдквист-Гольм приемщиком готовых машин служит швед Свенсон. Оказывается — он раньше жил в России и эмигрировал после Октябрьской революции. Его следует немедленно отстранить, так как доверять ему ни в коем случае нельзя. И вот мы решили послать вас в Швецию главным приемщиком паровозов. Согласны?

Гришин молча кивнул головой.

Однако нарком увидел в глазах своего собеседника какое-то беспокойство, озабоченность.

— Вы я вижу не очень-то довольны моим предложением. Скажите прямо — в чем дело?

— Беспокоюсь я, Феликс Эдмундович. У меня в Москве останется трое малых детей… Как проживут они без меня в такое голодное время?..

— Не волнуйтесь. Ваш паек будет полностью им доставляться на дом. Я лично дам поручение заботиться о ваших детях. Можете быть совершенно спокойны. Счастливого пути!

Дзержинский крепко пожал Гришину руку, а когда он ушел, что-то записал в своем блокноте.

Заседание «малой коллегии»[8] началось, как всегда, в 12 часов.

— Прежде чем перейти к текущим делам, — сказал Дзержинский, — хочу сделать несколько срочных сообщений.

— Первое — о наших вопросах, обсуждавшихся на Пленуме ЦК РКП (б). Вы знаете, что 7 августа я представил в ЦК докладную записку, в которой положение на транспорте охарактеризовал как тяжелое, внушающее большие опасения. В докладе особо выделил мысль, что без подъема активности коммунистов — железнодорожников и водников — нам транспорт не поднять.

— Пленум ЦК, — продолжал нарком, — утвердил мои предложения с дополнениями и изменениями, внесенными Владимиром Ильичей. Все наши просьбы удовлетворены, в том числе о создании в ЦК и губкомах РКП (б) транспортных подотделов, которые будут объединять и направлять партийно-политическую работу на транспорте. Это очень важно…

— А как насчет передачи необходимых нам предприятий из ведения ВСНХ в НКПС? — спросил Емшанов.

— И в этом вопросе нам пошли навстречу, — ответил нарком. — Далее я хотел сообщить, что 2 августа написал Владимиру Ильичу записку с изложением двух схем построения аппарата НКПС — наш проект и проект Цектрана. Я дал краткую характеристику обеих схем, подчеркнув, что Цектран против сохранения должности Главного начальника путей сообщения и за то, чтобы все управления возглавлялись только членами коллегии, а не специалистами, как теперь. Затем я просил Владимира Ильича ускорить утверждение структуры НКПС, так как оглашение в «Гудке» позиции Цектрана вносит неуверенность в среду спецов. Для наглядности я нарисовал обе схемы, приложил номер «Гудка» и направил Ленину.

5 августа мне передали телефонограмму такого содержания:

«Получил Вашу записку с изложением двух схем. Вполне согласен с Вами, что надо отстоять схему НКПС с сохранением должности и самостоятельности главного начальника. Мне сообщили, что Рудзутак приезжает к 15—VIII, надо бы ускорить его приезд.

Черкните, довольны ли Вы теперешним путейским главкомом и каких имеете еще на всякий случай кандидатов на этот пост.

— Это прямо-таки поразительно, — бросил реплику Фомин, — насколько Владимир Ильич интересуется деятельностью «путейского главкома».

— Потому что, — подчеркнул Дзержинский, — никто так близко не принимает к сердцу все, что касается транспорта, как Ленин. Помните, я в конце апреля зачитывал вам записку Владимира Ильича относительно беседы, которую он имел со Скворцовым-Степановым, утверждавшим, что железнодорожники это сплошь-де мешочники и спекулянты.