Убью кого хочу - Алексей Тарновицкий

Не знаю, на что он рассчитывал. В чем я теперь нисколько не сомневалась, так это в том, что передо мной сидит очень умный и расчетливый враг. Он вроде бы допрашивал Катьку, но целил определенно в меня. Его изощренная тактика преследовала вполне определенное намерение: выбить меня из равновесия, запугать, заставить паниковать. Наверно, он надеялся, что в этот решительный момент я не выдержу, зареву, ударюсь в истерику и так, в перерывах между рыданиями, выложу ему всю подноготную. Его водянистые глаза плескались вокруг меня, как меленькие воды Финского залива, и я брела к неведомому горизонту в их холодной и липкой влаге, зная и помня лишь одно: я должна уехать с Лоськой на Кавказ, я должна сделать это, я должна, я должна, я должна…

Сколько времени он выжидал – полминуты?.. минуту? Я не опускала глаз, ведь я должна была выдержать во что бы то ни стало, я должна, я должна… Наконец в водянистом тумане залива что-то дрогнуло – то ли облако, то ли берег; Павел Петрович удивленно качнул головой и опять перевел взгляд на Катьку. С трудом удержавшись от вздоха облегчения, я тоже посмотрела на подругу. Та сидела с открытым ртом, не зная, что сказать.

Знаменский взял со стола свое удостоверение и спрятал его во внутренний карман.

– Бывает, – задумчиво произнес он, обращаясь в пространство. – Если уж на старуху бывает проруха, то что же тогда сказать про старика?

– П-п-погодите, Павел Петрович, – выдавила из себя Катька. В минуты особенного волнения она начинала запинаться. – Как это в квартире? К-к-как это нашелся? Саня, да что же это? Павел Петрович?

Оперуполномоченный поморщился.

– Ох, сколько сразу вопросов, гражданка Расторгуева. Не слишком ли много? Нет, не слишком? В этом мы с вами удивительно похожи, любезная Екатерина Сергеевна. У меня вот тоже уйма вопросов… – он поднялся со стула и отпер дверь. – Можете идти.

Мы с Катькой вскочили, с грохотом отодвинув стулья. За открытой дверью кабинета маячил институтский коридор… – свобода, Лоська, Кавказ.

– Впрочем, Александра Родионовна, подождите минутку…

Катька вдруг прыснула, уже стоя в дверях:

– А вас, Штирлиц, я попрошу остаться!

Но опер не поддержал шутку – по-видимому, он был немало раздосадован тем, что беседа пошла не по плану.

– Не волнуйтесь, Екатерина Сергеевна, – проговорил он с кислой улыбкой. – Я скоро верну вам вашу забывчивую подругу. Всего несколько вопросов. До свидания, Екатерина Сергеевна.

Взяв Катьку под локоток, Знаменский выдворил ее за порог и снова запер дверь на ключ.

– Садитесь, Александра Родионовна, садитесь. Я вас не съем.

Он задумчиво прошелся взад-вперед по комнате, постоял у окна и, наконец, остановился передо мной.

– А вы крепкий орешек, гражданка Романова.

– Не понимаю, о чем вы, – ответила я как можно спокойней.

– Всё вы понимаете…

Он сел за стол, открыл папку и минуту-другую листал подшитые там документы.

– Романова… Романова… Хорошая фамилия, правительственная, можно сказать.

– Вы что-то имеете против моей фамилии?

– Нет-нет, что вы, голубушка. Против фамилии – ничего. Вы ведь ее унаследовали от деда по материнской линии, не так ли? А он от кого?

– От своего отца, нет?

Знаменский нехорошо усмехнулся.

– А вот и нет, любезная Александра Родионовна. Тогда ведь, знаете, многие выбирали себе фамилии по вкусу. Раскольников, Каменев, Литвинов, Романов… а если копнуть, оказывается какой-нибудь банальный Ильин, а то и вовсе что-то неудобоваримое… – он хихикнул. – Вот, к примеру, ваш дедуля…

– Вы меня в чем-то обвиняете? – перебила его я.

Оперуполномоченный пристально посмотрел на меня и пожал плечами. На сей раз я выдержала его взгляд без всякого труда. Теперь в нем уже не было и следа от того смертельного финско-заливного холода, который едва не задушил меня десять минут тому назад. Чего он хотел от меня сейчас? Наверно, пытался понять, как действовать дальше, на каком фундаменте следует построить новый план, где расставить силок, капкан, ловушку… Да-да, похоже, в тот момент он еще не решил, как со мной быть, и потому просто тянул время.

– Я? Обвиняю? Вы, наверно, шутите, дражайшая Александра Родионовна. Если бы я собирался вас в чем-то обвинить, то мы разговаривали бы не здесь, а совсем в другом месте.

– Тогда чего вы от меня хотите?

Он снова пожал плечами.

– Задать несколько вопросов, только и всего.

– Ну, так задавайте. И пожалуйста, оставьте в покое моего деда, он тут совершенно ни при чем.

– Хорошо, хорошо. Вы правы… – он вздохнул и посмотрел в окно. – Вопросов у меня всего два. Первый: как ваш тубус оказался на месте преступления?

Теперь настала моя очередь пожимать плечами.

– Понятия не имею. Я забыла тубус в автобусе. Наверно, кто-то подобрал его и принес в эту квартиру.

– Кто?

– Не знаю. Я просто высказываю предположение.

– Александра Родионовна, голубушка, – устало проговорил опер, по-прежнему глядя в окно. – Вы ведь видели этих алкашей. Ну зачем им ваш тубус – бутылки носить?

«Отчего же, молодому еще не поздно было и поучиться!» – едва не выпалила я, но вовремя опомнилась, заменив этот чреватый катастрофой ответ на правильный:

– С чего вы взяли, что я кого-то видела? Никого я не видела. Я забыла свой тубус в автобусе.

– Хорошо, хорошо. Как хотите. Никого вы не видели, ладно. Тогда второй вопрос, он же последний… – Знаменский смотрел на меня чуть ли не с мольбой. – Александра Родионовна, дорогая, помогите мне понять. Только проясните мне этот маленький моментик, и я обещаю, что больше никогда – слышите, никогда! – не нарушу вашего драгоценнейшего спокойствия. Ну, пожалуйста. Что вам стоит?

Он замолчал и с ожиданием уставился на меня.

– Да, но какой вопрос-то? Вы забыли задать вопрос, Павел Петрович, – напомнила я.

– Ах, да! – он всплеснул руками. – Видите? Эта проблема так меня мучает, что я сам не свой. Вопрос таков: отчего умер Алексей Иванович?

– Кто-кто? – опешила я.

– Алексей Иванович, – повторил оперуполномоченный. – Алексей Иванович Плотников, старик, хозяин квартиры. Что с ним случилось?

Он вдруг схватил меня за обе руки и сильно сжал их. Я не на шутку перепугалась.

– Пустите! Мне больно!

– Ну, пожалуйста, ну что вам стоит… – поспешно, словно в бреду, бормотал он. – Расскажи мне, ты ведь там была, ты видела… Ну, пожалуйста! Видишь, я прошу, не требую, не угрожаю. Отчего бы не рассказать, а?

К счастью, он был не так уж и силен, так что мне удалось вырваться и вскочить на ноги.

– Что вы делаете?! – выкрикнула я, отскакивая к двери. – Немедленно выпустите меня отсюда! Сейчас же!

Знаменский остался стоять на том же месте, зато глаза его блуждали, а круглое желтоватое лицо пошло красными пятнами. Он был страшен, просто страшен. Я принялась барабанить в дверь кулаками.

– Перестаньте, – проговорил он, глядя в сторону. – Я сейчас вас выпущу.

– Не сейчас, а сию секунду!

– Да-да, сию секунду… – он вынул ключ и положил его на край стола. – Вот, возьмите. Вы свободны.

Я схватила ключ. Руки мои дрожали, и оттого мне не сразу удалось просунуть его в замочную скважину.

– Вы думаете, это наш последний разговор, Александра Родионовна? – сказал капитан Знаменский, адресуясь к моей скрюченной спине. – Вы думаете, что я не соберу нужные улики? Не надейтесь, голубушка. Если понадобится, я приду к вам домой с обыском. То-то мама порадуется…

Ключ наконец-то попал в нужное место. Я распахнула дверь, выскочила в коридор и пустилась наутек. Перед моими глазами стояло простое широкое лицо доцента Татьяны Антиповны Куликовой, в ушах эхом отдавались сказанные ею слова: «Я смотрю на вас, девоньки, и мне делается страшно».

Теперь я понимала их смысл. В этом мире нельзя быть уверенным ни в чем, ни в чем, – вот что имела в виду наша Кулиса. Даже в тот момент, когда тебе кажется, что твоя жизнь наконец-то встала на нужные рельсы и неуклонно катится к счастливому будущему – даже тогда с тобой может случиться все, что угодно. Буквально. Все, что угодно.

5

Как-то нечувствительно закончился май – весь в зачетах и курсовых, в беготне и заботах о выходе на последнюю сессию. Я никогда не боялась сессий – ну, разве что, самая первая заставила меня немного поволноваться. Учеба давалась мне легко, да и экзамены тоже: редко когда я тратила на подготовку больше двух дней. Но этот мой студенческий июнь явно стоял особняком в ряду других таких же. Что бы я ни делала, чем бы ни занималась, я ни на минуту не оставалась одна. Рядом постоянно ощущалось присутствие двух мощных объектов космического масштаба: ожидание предстоящей поездки в стройотряд и страх перед угрозами оперуполномоченного Знаменского.

Путешествие вместе с Лоськой на Кавказ светило мне днем и ночью, как путеводная звезда, обещая так много счастья, что когда я думала об этом, мне становилось неловко перед другими людьми, родными и близкими – перед мамой, перед Катькой. В каком-то стихе есть такая строчка: «как скопидомкой-мильонершей средь голодающих сестер» – именно так я себя и ощущала, скопидомкой-мильонершей. Но, с другой стороны, что я могла с этим поделать? Ничего. Ведь счастье не пирог, который можно нарезать ломтями и раздать дорогим людям. Счастье заглатывают целиком, как шпагоглотатель – обоюдоострую шпагу, осторожно и тщательно, чтоб не пораниться.