Убью кого хочу - Алексей Тарновицкий

– А ты проверь, – вдруг посоветовала доселе смущенно помалкивавшая умная-я. – Если уж ты вообразила в себе такие убийственные способности, то испытай их еще разок. Если сработает, то…

Бимуля смирно шла рядом, время от времени, словно бы невзначай, подталкивая меня плечом под колено.

– Слышала, Бимочка? – сказала я. – Мне уже рекомендуют записаться в киллеры. А ты говоришь – фантазии…

Дома было тихо, мама спала. Я положила собаке поесть, налила себе чаю и легла. Не знаю как у кого, но у меня усталость бывает такой страшной, что отпугивает даже сон. Сначала я долго ворочалась, безуспешно пытаясь определить, что именно мешает мне уснуть. Жажда? Холод? Тепло? Потом поняла: часы – вернее, их тиканье. Тиканье часов в доме напоминало о ходиках с кудрявым Ильичом. Я встала, повынимала у всех часов батарейки и легла опять. Но проклятое тиканье слышалось по-прежнему, черт его знает откуда: то ли из соседней квартиры, то ли из моей собственной башки.

Уже после полуночи, окончательно осознав, что шансов заснуть нет, я достала ватман и стала чертить. Никогда – ни до, ни после – я не занималась скучным предметом «Детали приборов и машин» с таким изощренным удовольствием: вдумчиво, не торопясь, посвящая работе все силы и помыслы. К четырем утра курсовая была полностью восстановлена. Без прежних помарок, притирок и исправлений она выглядела как минимум на балл лучше утраченного варианта.

– Вот видишь? – победно сказала я-глупая себе-умной. – Все в этом мире поддается восстановлению. Все можно исправить. Вон он, курсовик, на столе, полюбуйся!

Умная благоразумно промолчала, что ей, вообще-то, несвойственно.

Я залезла под ватное одеяло, позвала Биму, прижала к ее теплому боку свои ледяные ноги и провалилась в сон.

4

Курсовую работу принимала доцент Куликова, известная также под злым и даже, можно сказать, гадким, но при этом удивительно точным прозвищем «Кулиса». Прозвище прилипло к этой пожилой тетке по трем причинам: созвучности с фамилией, тематической близости к преподаваемому предмету и, главное, благодаря походке. То ли вследствие врожденного порока, то ли из-за травмы правый тазобедренный сустав доцента Куликовой был сильно вывихнут вбок, отчего при ходьбе преподавательница постоянно раскачивалась туда-сюда, издавая при этом тихий, но явственный скрип – ну точь-в-точь кулиса из какого-нибудь плохо смазанного механизма.

Лоська подошел, когда мы с Катькой ждали своей очереди в коридоре, – подошел сам, без предварительного уговора или какой другой инициативы с моей стороны. Это выглядело настолько необычно, что я даже на минуту забыла о своих тревогах. В те дни я частенько тревожилась по разным пустякам, хотя с момента резни в квартире № 31 прошло больше недели, и моя паранойя могла бы уже и поутихнуть. Могла – но не утихала. Должен же был когда-то проявиться мой проклятый тубус, забытый в самом неподходящем месте!

И все же – неделя есть неделя, время лечит любые тревоги.

– Перестань трястись, – успокаивала саму себя я-умная. – Менты могли и не обратить внимания на какой-то тубус с чертежами. Да даже если и обратили – подумаешь, орудие преступления! Зачем им привлекать к расследованию этот посторонний предмет? Больше им заниматься нечем! Причина смертей ясна и без твоих дурацких чертежей: вот хлебный нож, вот инфаркт… По идее, милиция должна закрыть это дело, не открывая тубуса.

Но это – по идее. А на практике я всякий раз вздрагивала при виде человека в форме, а уж, заслышав милицейскую сирену, и вовсе впадала в ступор. Это заметила даже Катька, которая, как правило, настолько занята собой, что почти не смотрит на других.

– Какая-то ты напряженная, Санька… – говорила она. – Случилось что?

Я отмахивалась:

– Ерунда. Последняя сессия, вот и дергаюсь.

И вот – такой нежданный подарок… Мы с Лоськой вышли покурить на лестничную площадку. То есть курила я – ему мама не разрешает. Мы немного помолчали.

– Что новенького, Лоська? – спросила я, дойдя до середины сигареты.

– Да вот…

Произнеся эту содержательную речь, он замолчал и некоторое время собирался с мыслями. Я бы охотно помогла любимому, если бы имела хоть малейшее понятие, о чем он собирается поведать. Но я не имела.

– Вот? – переспросила я с максимальной осторожностью, чтобы не сбить мыслителя с панталыку. – И… что?..

– Валерка Купцов. Знаешь Купцова?

– Это кто-то с механического? Он еще какая-то шишка в профкоме…

– В спорткомитете, – поправил меня Лоська. – Вот.

Мы снова немного помолчали.

– Милый, ну говори что-нибудь, – не выдержала я. – Там у нас с Катькой очередь подходит. Ну, знаю я этого Валеру. Мельком, конечно. На субботнике метлы раздавал. А чего ты его вспомнил?

– Он стройотряд набирает, – сказал Лоська. – Поедем?

Я поперхнулась дымом.

– Ты чего, Лоська? Я – да в стройотряд? Ты как это себе представляешь? Туда ребята зарабатывать едут. Девчонок если и берут, то только поварихами, одну-две на весь отряд. И правильно – не фиг женщине кирпичи таскать.

Он помотал головой.

– Не, Саш. Тут другое. Интеротряд.

– Интер – в смысле с иностранцами? – удивилась я.

Лоська кивнул:

– Немцы, чехи, румыны…

– Немцы, чехи, румыны – в Коми? На севере? Ты серьезно? Там ведь это… повсюду лагеря натыканы, иностранцам на это смотреть…

– Не на север, – перебил меня Лоська. – На юг. На Кавказ. В город Минеральные Воды. Валерка говорит, работа не пыльная, на консервной фабрике. Говорит, этот отряд не для заработка, а для общения. Для укрепления международных связей. Так что девчонок берут много. Два месяца, Саш. Мы бы с тобой целых два месяца… вместе…

И тут до меня наконец дошла прекрасная суть Лоськиного замысла! В самом деле: два месяца вместе! На юге! Вдали от пристального наблюдения крашеной гиены, его мамаши! За все это время нам пока еще ни разу не удалось провести вместе хотя бы несколько дней. Катька с Мишкой по два-три раза в год катались то в Таллин, то в Ригу, то в Москву… Да и другие пары тоже то и дело оттягивались по полной. Нам же с Лоськой оставалось лишь завидовать: проклятая мамаша всегда находила причину не выпустить его из своих когтей. А тут – целых два месяца! С ума сойти!

– Ай!

Я так обрадовалась, что забыла про сигарету, и та, догорев до самого фильтра, обожгла мне пальцы.

– Что, тебе не нравится? – уныло осведомился Лоська.

– Ты что, милый?! Как это может не понравиться?! – выпалила я, хватая его за руки. – Роскошная идея! Конечно, поедем!

Его лицо прояснилось.

– Значит, я тебя запишу?

– Погоди. Ты уже говорил об этом с Валентиной Андреевной?

– Пока нет.

– Ну-у… – протянула я. – Тогда еще ничего не известно. Вот увидишь: она тебя снова никуда не отпустит.

– Отпустит, – возразил Лоська. – Я все продумал. Ты же знаешь: перед распределением нужны баллы по общественной работе. А для парней – хотя бы одна поездка в стройотряд.

– А у тебя еще нет ни одной, и это лето – последний шанс… Умница!

Лоська приосанился: такой похвалы он удостаивался нечасто. И ведь действительно, теперь гиене просто некуда деваться. Во-первых, сыну и в самом деле необходимы эти дурацкие общественные баллы. Во-вторых, она отпускает его не куда-нибудь в Коми, убиваться на бетонных работах, а на Кавказ, в почти люксовые условия. Что тут возразишь?

– Тогда, Саш… – он опять замялся. – Я хочу попросить… Мать, сама понимаешь… Ну, это…

– Проси чего хочешь, – милостиво разрешила я. – После таких новостей…

Меня переполняла радость. Такой подарок, такой подарок! Все прошлые тревоги отодвинулись далеко-далеко, жизнь внезапно обрела сияющую перспективу, рядом с которой любые неприятности казались незначительными мелочами.

– Давай не будем говорить ей, – сказал он, глядя в сторону.

– Как это? – не поняла я. – Как это не говорить? Ты ведь все равно должен известить Валентину Андреевну, так или иначе. Но, милый, бояться нечего: ты и в самом деле всё замечательно придумал. Баллы, распределение и прочее. Она точно согласится.

– Да нет, ты не поняла. Не будем говорить ей, что ты тоже едешь.

– Что?

Меня будто сбросили с небес на землю.

– Саш, ну пойми: это только усложнит, – заторопился Лоська. – Ты же знаешь, она не очень тебя… Ей и так будет трудно согласиться. Или что – лучше вообще не ехать?

– Нет, – отозвалась я. – Вообще не ехать, конечно, хуже. Ты снова прав. А я не права. Ей и так будет трудно согласиться.

– Не обижайся, ну пожалуйста…

Он стал торопливо сыпать словами – короткими рублеными предложениями, одно за другим, одно за другим. Я слушала и не слушала: какая разница? Все его аргументы понятны и известны заранее. Лоська есть Лоська. Точка, конец сообщения. Что не очень понятно, так это почему я так расстроилась? Ведь перспектива нашей поездки по-прежнему светит в не столь большом отдалении.