Я – легенда (сборник) - Ричард Матесон

Новая мысль: а что, если именно бактериям обязан своей силой настоящий вампир?

По его спине пробежала дрожь. Возможно ли, чтобы один и тот же микроб убивал живых и давал энергию мертвым?

Он должен это узнать! Невилл вскочил со стула и чуть не выбежал из дома. Но в последний момент с нервным смешком попятился от двери.

«Господи ты боже мой, – подумал он, – я что, спятил? Ночь на дворе».

Он ухмыльнулся и стал беспокойно мерить шагами гостиную.

Могут ли бактерии объяснить прочее? Например, эффект вбивания кольев? Невилл изо всех сил попытался всунуть его в прокрустово ложе бактериальной теории.

«Давай, жми!» – нетерпеливо покрикивал он на свой разум.

Но ему ничего не приходило в голову, кроме того, что колья вызывают кровотечение, а это не объясняет случая с той женщиной. И сердце здесь ни при чем…

Он выбросил эту проблему из головы, боясь, что его новорожденная теория начнет разваливаться раньше, чем он успеет ее развить.

Ну а крест? Нет, этого бактериями не объяснишь. Земля… тоже нет ответа. Текучая вода, зеркала, чеснок…

Роберт Невилл почувствовал, что безудержно дрожит, и ему захотелось громко разрыдаться, чтобы остановить ту взбесившуюся лошадь, в которую превратился его мозг. Он должен хоть до чего-нибудь додуматься!

«Будь все проклято! – вскричал он про себя. – Я не упущу ключ к разгадке».

Он заставил себя сесть. Дрожащий и неподвижный, он методически опустошал свое сознание, пока не пришло успокоение.

«Господи, – подумал он наконец, – что же со мной творится? Меня озарила идея, а я бешусь, потому что она объясняет не все нюансы. Идея, существующая лишь одну минуту. Похоже, я схожу с ума».

Теперь Невилл вспомнил про коктейль – ему требовалось выпить. Он поднял стакан, но тот затрясся в руке.

«Ладно, малыш, – попробовал он сам себя отвлечь, – успокойся и больше не плачь. К нам едет Санта-Клаус, у него за плечами мешок, в мешке – разгадки всех загадок. Ты больше не будешь чокнутым Робинзоном Крузо, прикованным за ногу к острову ночи в океанах смерти».

Невилл сам расхохотался над этой фразой, и напряжение как рукой сняло.

«Красочно и изящно», – подумал он.

Последний на свете человек оказался гениальным журналистом, не хуже Эдгара Геста.

«Ну ладно, – приказал он себе, – теперь баиньки. Нечего рваться с цепи, да еще в двадцати разных направлениях одновременно. Это больше не для тебя – ты даже со своими эмоциями управиться не можешь».

Первый шаг – раздобыть микроскоп.

«Это первый шаг», – настойчиво твердил он себе, пока раздевался, игнорируя стоящий в горле тугой комок нерешительности и почти болезненную жажду взяться за опыты безо всякой там занудной подготовки.

Он чувствовал себя почти больным, лежа в темноте и стараясь думать не дальше чем на один ход вперед. Но он знал, что именно так и надо действовать.

«Это первый шаг, это первый шаг. Клянусь моими костями, это первый шаг».

Он ухмыльнулся в темноте, радуясь, что впереди определенность, дело.

Прежде чем уснуть, Невилл позволил себе еще одну мысль. Укусы, насекомые, передача болезни от человека к человеку – достаточно ли всего этого, чтобы объяснить ужасную скорость распространения эпидемии?

Он заснул с этим вопросом, крутящимся в голове. А часа в три утра проснулся, обнаружив, что по дому молотит кулаками очередная пыльная буря. И нежданно, в мгновение ока, обо всем догадался.

11

Первый добытый им микроскоп оказался никуда не годным.

Плохо нивелированное основание дрожало от любого сотрясения. Движущиеся части скорее вихлялись, чем двигались. Зеркало закреплено кое-как – ходит ходуном. Подставки для конденсора или поляризатора не было. Бинокулярная насадка – всего одна, чтобы поменять увеличение, приходилось переставлять линзы. А сами линзы – вообще тихий ужас.

Но тут, конечно, пенять не на кого – в микроскопах он ничего не понимает, вот и схватил первый попавшийся. Спустя три дня Невилл с придушенным проклятием швырнул им в стену и каблуками раздавил обломки в порошок.

Потом, успокоившись, поехал в библиотеку и нашел книгу о микроскопах.

В следующий раз выйдя на тропу поиска, он вернулся домой лишь тогда, когда раздобыл приличный прибор: тройная бинокулярная насадка, подставка для конденсора и поляризатора, надежное основание, плавный ход движущихся частей, ирисовая диафрагма, качественные линзы.

«Вот еще один пример того, как глупо лезть в воду, не зная броду, – сказал он себе. И ответил себе же сквозь зубы: – Ну да, ну да».

Он заставил себя потратить уйму времени на то, чтобы перейти с микроскопом на «ты».

Крутил зеркало на оси, пока не научился за несколько секунд направлять луч света на объект. Свел знакомство с линзами: увеличение от трех до двенадцати с половиной раз. Работая с максимальным увеличением, выучился, капнув на предметное стекло кедрового масла, опускать окуляр, пока тот не коснется масла. В процессе обучения этой операции он разбил тринадцать стекол.

Через три дня упорных трудов Роберт Невилл мог проворно манипулировать головками настройки, управлять ирисовой диафрагмой и конденсором, чтобы предметное стекло было освещено не сильнее и не слабее, чем требуется. И скоро во всех подробностях увидел готовые образцы, прилагавшиеся к микроскопу.

Раньше он и представить себе не мог, что у блохи такой омерзительный вид.

Затем он взялся за приготовление препаратов. Этот процесс оказался куда сложнее.

Сколько бы он ни старался, ему никак не удавалось удалить с предметного стекла все пылинки. В окуляре микроскопа они казались валунами.

Особенно затрудняли дело пыльные бури, еще случавшиеся в среднем раз в четыре дня. В конце концов он был вынужден устроить над верстаком полог.

Эксперименты с препаратами заодно привили ему систематический подход к делу. Невилл обнаружил, что, пока он отвлекается на поиски чего-то нужного, у пыли есть масса возможностей запачкать его предметные стекла. Нехотя, почти ради развлечения, он скоро разложил все по местам. Покровные стекла, пипетки, пинцеты, кюветы, чашки Петри, иглы, химикаты – все было размещено в надлежащем порядке.

К своему удивлению, он обнаружил, что упражнения в аккуратности приносят ему настоящее удовольствие.

«Похоже, во мне все же течет кровь старого Фрица», – в шутку подумалось ему однажды.

Потом он взял у одной женщины кровь на анализ.

Ему понадобился не один день, чтобы правильно разместить несколько капелек в ячейке, а ячейку расположить точно в центре стекла. Первое время казалось, что он никогда не справится с этой задачей.

Но наступило утро, когда он небрежно, словно нечто пустяковое, положил на предметный столик свой тридцать седьмой препарат крови, включил прожектор, отрегулировал окуляр и зеркало, опустил и настроил диафрагму и конденсор. С каждой проходящей секундой его сердце, казалось, билось все сильнее, – каким-то необъяснимым образом он понял, что именно сейчас это и случится.

Момент настал; у него перехватило дух.

Значит, это не вирус. Вирус увидеть невозможно. А то, что трепетно бьется на стеклышке, – бактерия.

«Сим нарекаю тебя vampiris». Эти слова проползли по извилинам его мозга, пока он стоял, глядя в окуляр.

Сверившись с одной из книг по бактериологии, Невилл выяснил, что представшая его взору цилиндрическая бактерия именуется бациллой. Палочка из протоплазмы, плавающая в крови, шевеля тоненькими ниточками, которые отходят от оболочки клетки. Волосоподобные жгутики энергично хлещут жидкую среду, толкая бациллу вперед.

Он долго не отнимал взгляда от окуляра, не в состоянии ни размышлять, ни продолжать опыт.

Он мог думать только о том, что здесь, на стеклышке, находится причина, порождающая вампиров. Целые века пугливых суеверий обратились в прах в тот момент, когда он увидел бактерию.

Тогда получается, что ученые были правы – бактерии все-таки причастны к болезни. Понадобился он, Роберт Невилл, тридцати шести лет, единственный выживший, чтобы завершить следствие и объявить имя убийцы – это бактерия, живущая внутри вампира.

Неожиданно отчаяние тяжело пригнуло его к земле. Сокрушительный удар – найти разгадку сейчас, когда уже слишком поздно. Невилл изо всех сил пытался не поддаваться тоске, но тщетно. Он не знал, с чего начать, чувствовал себя беспомощным младенцем перед выпавшей ему задачей. Разве он может даже надеяться, что вылечит хотя бы оставшихся в живых? Он ведь ничего не понимает в бактериях.

«А вот возьму и пойму!» – взорвался Невилл. И заставил себя учиться.

«Некоторые виды бактерий в момент, когда условия жизни становятся неблагоприятными, способны порождать тела, именуемые спорами.

Делают они это так – сгущают содержимое своих клеток в овальные тельца с толстыми оболочками. Сформированное тельце отделяется от бациллы и становится свободной спорой, неподвластной физическим и химическим воздействиям.