Монристы (полная версия) - Елена Хаецкая

Эта ария исполнялась на мелодию танго «Дождь идет».

После «Садко» мы проходили оперу «Пер Гюнт», но это название переделывалось нами совсем непечатно.

– Сидди, – сказала Хатковская, – нас надо увековечить. Пошли фотографироваться.

– С ума сошла.

– Ничего не сошла, – обиделась Хатковская. – А ты совсем обленилась. Идем!

И вот мы идем. Хатковская безжалостно подталкивает меня и говорит:

– Ну вот, теперь ты будешь ковылять на ватных ногах, а я буду тебя толкать и бормотать: «Не бойся, подойди и скажи дяде свою фамилию и адрес!»

– Хатковская, нас заберут.

– Отставить пораженческие настроения! – картаво говорит бодрячка Хатковская. – Веселей надо смотреть! Мы скажем, что мы из школы милиции… Тогда посмотрим, кто кого заберет.

Некоторое время мы идем молча. Вдруг я представляю себе, как придется снимать пальто, и ежусь.

– Хатковская! Вдруг там какой-нибудь полковник?

– Мы пригласим его третьим.

Хатковская делает заказ, и мы исчезаем за занавеской. Надо снимать пальто. У зеркала причесывается какая-то молодая особа. Мы в замешательстве топчемся на месте. Вдруг Хатковская с безумно-решительным видом скидывает пальто и подходит к зеркалу. Я тоже вылезаю из своей шкуры. Мимо проносится фотограф. Я скрещиваю руки наполеоновским жестом над своим белым солдатским поясом. Хатковская шепчет:

– В случае чего толкнешь ему байку про сумасшедшего военрука.

Я глухо отвечаю:

– Я скажу, что у нас в школе такая форма…

В щели занавески появляются горящие любопытством глаза. Я подхожу к зеркалу и начинается: надвинуть пилотку на левую бровь, на правую бровь, на два пальца, на три пальца… Шепот у занавески: «Ты посмотри, посмотри…»

Фотограф, не моргнув глазом, усаживает нас перед объективом: подбородочек налево, глазки направо, головку повыше… Затем он вдруг улыбается и преувеличенно-бодро говорит:

– Служим, девушки?

Мой хриплый смешок:

– Нет, учимся.

Хатковская, деловито:

– У нас военрук чокнутый.

На следующий день я, стоя на парте, звенящим голосом выкрикивала в потрясенную толпу:

Зеленая рубашка,Белый передник.Эх, Саня-Ваня,приве-редник!

Эй, у кого майорскиепогоны на плечах?Трах-тара-рах-тах-тах,ох, божий страх!

Ребята, с ними кончено,Эх, красота!Майорские погончики,Тра-та-та!

Да как бы не случилсяБоль-шой кон-фуз!Кому сегодня снилсяБубновый туз?

Свобода, свободаВсему народу!Вставайте смело,Долой военное дело!

Раз-зойдись, брат-ва,Мы сегодня в ла-фе,Наплевать на все,Айда в ка-фе!

Загремела перебранка,Засвистела песня-пьянка:Эх, поганый Санька!Эх, поганый Ванька!

Отчего он стал так кроток?То орут двенадцать глоток:Наплевать, наплевать,Надоело воевать…

Подходили еще и еще, просили прочесть с начала… О, это был триумф!

Неделю потом боялась, что триумф доползет до директора. Лавры Дениса Давыдова жгли мой лоб.

Где ты, Денис Давыдов? Молодой казак с белой прядью на лбу, провожающий глазами оборванных французов, которые медленно идут к границе, утопая в русском снегу… Где та новогодняя ночь, пушка в бальном зале, стук сапог по лестнице, распахивается дверь – молодое улыбающееся лицо под треуголкой, легкое движение плечом – и шуба падает на пол… «Танцы, господа!» Где вся та жизнь – синий снег, кивера, французские марши? Наступила зима, но там, в маленьком домике на окраине, не горят окна, и хлопья не падают на эполеты, и никто не растапливает печку сырыми дровами. Нет клуба. Это фантазия наша…

– …Я вам говорю! Вам! Встаньте!

– А?

– Вы что – спите на занятии?

– Нет, почему сплю?

Саня-Ваня разгневан.

– Встаньте.

Я встаю. Пень еловый.

– Почему вы не соблюдаете дисциплину?

– Потому что… не считаю нужным!

Саня-Ваня берет меня за плечо и толкает к двери.

– Идите к директору, – говорит он, и голос его вздрагивает от гнева, – и без ее разрешения…

Класс сочувственно смотрит мне в затылок. Я закрываю дверь и медленно бреду по зловеще тихому коридору. «Что делать?» – как сказал Чернышевский. Мадлен, тебе труба. Какой пассаж!

У кабинета директора на подоконнике сидит полковник Головченко. Я немедленно заливаюсь горькими слезами. Их высокоблагородие удивлены и растроганы. Сквозь всхлипывания доносится мой противный жалобный голос:

– …А строевая подготовка – это тяжело… и не всякому дано… это нужно призвание… ы-ы-ы… Александр Иванович не понимает…

В тот момент, когда Саня-Ваня шел насладиться зрелищем моего унижения, я уже вытирала слезы, утешаемая директором, а полковник Головченко многозначительно сказал:

– Александр Иванович, можно вас на минуточку…

Саня-Ваня был посрамлен и уничтожен, но на душе у меня скребли прямо-таки саблезубые тигры, потому что я поступила достаточно подло, натравив их высокоблагородие на их благородие, тем более, что последнее, в сущности, желало мне добра.

Придя домой, я даже выдрала из конспекта по военке листы, исписанные изречениями Пруткова-младшего. Эти листы, нечто вроде фиги в кармане, утешали меня в тяжелые минуты, и я воображала, что протестую против муштры.

Оттого наши командиры лысы,Что прическу у них объели крысы.

И мое любимое:

Не нам, господа, подражать Плинию.Наше дело выравнивать линию.

Но на уничтожении этих листов мое раскаяние кончилось.

Наша школа ist eine Schule mit erweitertem Deutschunterricht, по каковому поводу ее часто посещают разнообразные иностранные делегации. Тогда лучших учеников снимают с уроков и отправляют беседовать с делегатами. Совсем недавно мы крупно оконфузили западных немцев: они проходили по лестнице в тот момент, когда стройная шеренга одетых в гимнастерки девушек дружно орала:

– Здра!!! жла!!! трищ!!! йор!!!

Саня-Ваня орлом прошелся перед нами и с видимым удовольствием произнес:

– Напра-во!

Никогда так четко мы не исполняли его приказаний, никогда так звонко мы не щелкали каблуками наших легкомысленных босоножек, никогда строевой шаг не печатался громче и резче, чем в тот раз, когда мы промаршировали мимо немецких гостей, с интересом проводивших нас глазами. Вышел медизанс, как говорили в XVIII веке, и наше школьное начальство усилило бдительность.

– Да!!! – кричала в трубку директор. – Да! Консул ФРГ! А во дворе баки с мусором. Немедленно! Да! Экстренно.

Я потихоньку вышла из канцелярии. Консул ФРГ – это не какие-нибудь студенты из Гамбурга. Это уже серьезно.