С миру по нитке - Анатолий Эйрамджан

– Моя горбуша, хочу вывожу, хочу ввожу обратно. Это что, запрещено законом? – стал раздражаться я.

– Нет, – сказали пограничники и взяли несколько банок горбуши и унесли куда-то, очевидно, на рентген. Вскоре вернулись, возвратили мне горбушу и на всякий случай, отпуская меня, все же спросили:

– Значит, ничего запрещенного не везете?

– Только мысли! – с удовольствием сказал я и прошел через зеленый коридор.

Режиссера, который посоветовал мне везти горбушу, я, как-то встретив в Доме кино, спросил:

– Слушай, как ты продал в Берлине горбушу? Все мои попытки окончились неудачно, и сейчас вся наша семья через день ест горбушу или суп из горбуши.

– А как ты продавал ее? – спросил меня этот довольно известный режиссер.

– Зашел в магазин, показал банку и назвал цену по-немецки, – сказал я.

– Ты что?! – расхохотался режиссер. – Конечно, так не получится. Они ведь не знают, кто ты. А я попросил знакомых немцев, и они мне написали маленький плакатик такого содержания: «Я – турист из СССР, кинорежиссер, у меня остались лишние консервы, и я готов продать их по бросовой цене». Вот с таким плакатом я ходил и предлагал. И в одном магазине хозяева клюнули. Ты что, без языка там трудно.

Я даже не переживал по поводу того, что не знал ничего о плакате, поскольку точно знаю, что с плакатом я бы не ходил. Жалел, что не доехал до Будапешта, и даже не потому, что там мог бы продать телевизор и дрель, а просто слышал, что город красивый. Ну, ничего, надеюсь, еще попаду туда. А отец мой стал тогда понемногу поправляться, дрель и телевизор «Шилялис» так и остались у меня. Когда приходится сверлить дырку в стене, обязательно вспоминаю эту поездку. И телевизор «Шилялис» летом вытаскиваем на балкон и смотрим. А горбушу в банках я уже давно видеть не могу.

Памятник 26-ти бакинским комиссарам

С детства я привык к памянику 26-и Бакинским комиссарам на площади Свободы. Площадь эта представляла собой сквер, по обеим сторонам которого симметрично стояли два барельефа, в центре которых выступал как бы из стены один из комиссаров, выиянув впреред руку с сжатым кулаком. А в центре сквера был фонтан в виде земного шара с осью, из которой била вода. На шаре стоял огромный рабочий и изо всех сил тянул земную ось на себя.

Идеологический смысл композиции легко угадывался -рабочий пытался перестроить мир. В пятом классе, не имея ничего особенного против Советской власти, мы с моим школьным товарищем Вилькой Певзнером снялись по очереди на этом земном шаре, только тянули ось в другую от рабочего сторону. Эта фотография до сих пор хранится в моем альбоме и удивительно, что нам никто не помешал сделать эти снимки – был ведь не то 49-й, не то 50-й год. Кстати, продолжу эту мысль, в Баку, теперь я это понимаю, можно было делать многое, за что в Москве смело можно было угодить на 10 лет без права переписки. Например: любимая игра школьников в 164-й, «хулиганской» школе, откуда меня потом исключили, называлась «За власть Советов!» В чем был ее смысл?

Ты мог спокойно разговаривать с кем-нибудь на перемене, и вдруг подходил твой одноклассник, крепко хватал тебя всей пятерней за яйца и говорил: «Кричи «За Власть Советов!» И ты вынужден был выкрикнуть эти слова, иначе одноклассник не разжал бы руку. Это была игра, и никто по этому поводу драк не устраивал. Зазевался, схватили – значит кричи! И все кричали. И потому на переменах (учились мы без девочек) то и дело в разных концах коридора раздавался клич: «За власть Советов!»

Как-то я дома решил поиграть в эту игру – был я тогда в 4-ом, не то 5-ом, классе и схватил за яйца своего отца:

– Кричи за власть Советов!

– Отпусти, дурак! – отец оторвал мою руку и начал вдруг хохотать.

– Кто тебя этому научил? – спросил он.

– Вся школа у нас в эту игру играет на переменах.

– Это – опасная игра, не играй в нее, – стал на секунду серьезным отец и опять расхохотался.

– А почему тебе смешно? – спросил я.

– Потому что остроумно придумали, – сказал отец. – Пока человека не схватят крепко за яйца – он не закричит «За власть Советов!» Понял?

Теперь я понимаю, какой антисоветской игре мы предавлись на школьных переменах. У всех своих московских друзей-одногодок я интересовался, играли ли они в «За Власть Советов!» в школьные годы, но никто об этой игре ничего не слышал. Да и выражение – «Не голова, а Дом Советов!» – сказанное человеку, давшему дурацкий совет, я слышал только в Баку. Так что Баку был относительно «вольным» городом. Я писал уже, что когда тотально был запрещен джаз и западные танцы, в Баку можно было послушать отличный джаз и танцевать танго, фокстрот и даже свинг и рок-н-ролл. А в детском кинотеатре «Ватан» перед сеансами играл оркестр под руководством Владмимира Рубашевского (позже ставшего руководителем Московского мюзик-холла, известным композитором, написавшим, кстати, музыку к фильмам по моим сценариям – «Самой обаятельной и привлекательной “ и к «Вите Глушакову – другу апачей».) Так вот, Рубашевский в те «страшные» годы в детском кинотеатре по вечерам играл со своими музыкантами джаз: гамму – до-ре-ми и т. д. – все в синкопированном виде и в прекрасной джазовой аранжировке, детские песенки вроде «Дедушка сапожник сшей нам сапоги», «В лесу родилась елочка». А заканчивали они одесской песней «Папа-мама, что мы будем делать, когда наступят зимние холода.

У меня нет зимнего пальтишка, у меня нет зимнего пальта!»

Этот куплет они пели в начале номера и в конце, а между пением была отличная джазовая импровизация на эту тему, выполненная в лучших традициях музыки, которую транслировал Виллис Кановер. Люди приходили вечером в кинотеатр «Ватан»

не на фильм, а на концерт и после «Папы-мамы» дружно покидали кинеотеатр. Неужели о таком безобразии не знали отцы города? Мир Джафар Багиров, может, и не знал, но те, кому надо было знать – знали, но закрывали глаза. Так мне кажется.

Ну, вернусь к площади Свободы и Бакинским комиссарам. Между бассейном с фонтаном и симметричными памятниками росли ровно подстриженные кусты лавра, из которых торчали бюсты всех 26-ти комиссаров. На площади по краям были скамейки и по вечерам это было место, где сидели влюбленные парочки. Надо сказать, что в целом этот ансамбль мне нравился – строгий, лаконичный, в чем-то торжественный, он явно был в духе конструктивизма, модного тогда стиля, в котром построены очень многие здания в Баку (Госбанк, Дом Печати) и даже целые районы -Арменикенд, например.

Перемены на площади Свободы начались с того, что сменили ее название -площадь стала называться Площадью им. 26-ти Бакинских комиссаров. И вскоре после этого демонтировали и увезли земной шар вместе с рабочим. (Спустя годы я обнаружил его во дворе какого-то нефтеперегонного завода в Черном Городе. Хорошо еще, что не переплавили, сохранили.) Одновременно, нарушив симметрию, убрали один из барельефов. Еще через несколько лет выкорчевали бюсты коммисаров из лавровых кустов, убрали из сквера скамейки, а взамен установили бетонный шатер, под ним фигуру нефтяника, склонившегося перед вечным огнем. Стиль был нарушен, новый памятник выглядел эклектично (к тому же, возвращаясь с вечеринок под утро, многие из нас были свидетелями того, как ночные сторожа варят на вечном огне чай или картошку в мундире) и, чтобы придать площади окончательно новый стиль, заказали московскому скульптору Меркулову композицию «26 бакинских комиссаров».