Жизнь в стёклах (сборник) - Елена Кочергина

– А откуда они узнали, что у вас есть деньги?

– А они и не знали. Ни с того ни с сего взбрело в голову, вот и всё. Бесы нашептали. Это Бог меня вразумлял, сынок. Помысл мне внушал, чтобы я мотоцикл у игумена выпросил (он всё для меня сделает). А я чуть было не послушал. Тяжело мне пять километров ходить, спина болит, все кости ломит. Да надо уж, видно, потерпеть. Всего несколько лет осталось. Бог сам терпел и нам велел! За грехи за мои!

– Какие же у вас грехи, вы живёте святой жизнью…

– Я ж тебе, сынок, только сейчас рассказал, какие. Смиряться немощи плотской не хочу. Иконки свои больше Бога и Пресвятой Девы любить я стал. Работать ленюсь… У каждого свой уровень битвы. Для одного грабить и убивать грех. Для другого дурной помысл в голову допустить – ещё больший грех, чем для того – убить. Первый Бога не знает, второй знает, да нарочно забывает, чтобы своим прихотям потакать. Это – гораздо хуже.

Старец помолчал.

– Да, и по поводу поста! – вдруг сказал он, пронзительно посмотрев на Алексея. – Пока не постись, родной. Вообще.

– Как не поститься? – задохнулся неофит [7] . – И по средам и пятницам? Это – долг каждого православного…

– Долг христианина – с прелестью бороться! Другие пусть постятся, а ты не постись годок, даже в Великий пост. Сейчас тебе вредно. Ешь, что душа пожелает, только не переедай. Через год придёшь, я ещё жив буду, я с тебя епитимийку-то эту сниму. Духовнику так и скажешь, что я запретил.

– А почему вы не открыли мне дверь тогда? Правило читали?

– Ты имеешь в виду, молился? – поправил старец, блеснув глазами. – Видать, молился. Только, если ко мне посетители, я всегда открываю, даже если молюсь. Правило у меня такое.

– Но разве можно прерывать Богообщение?

– А я когда с людьми разговариваю, то в них образ Божий вижу. Вот Богообщение и не прерывается. А тебе специально не открыл, видел, что мужички скоро придут. И ещё: много будешь знать, скоро состаришься!

– А ещё один, последний, вопрос можно? Этот урод (прости, Господи!) про вас статью мерзкую написал… Там со мной ещё один стоял, журналист. Имена и какой монастырь не называется, но можно догадаться…

– Алексей! Я вот тебя попрошу: зови уродом лучше меня, это соответствует истине. А его Александром звать. Я с ним уже говорил. Он сейчас Игнатия Брянчанинова читает.

– Как? Он? – Студент вытаращил глаза.

– Очень образованный человек, – сказал старец. – Стеснительный слегка для своих лет, но хочет развиваться. Что, если он у нас игуменом станет? – И старец посмотрел Алексею в глаза.

«Станет, – подумал юноша, – как пить дать, станет!»

– Ну вот и не хули никого!

Старец поцеловал Лёшу в лоб, вывел за руку во двор, благословил и сел на лавочку. «Увидимся ещё!» – произнёс он тихо, сливаясь с сумерками и безмолвием.

Когда Алексей последний раз обернулся, белоснежный голубь уселся на тёмное плечо старца. Но откуда он взялся и что делал на плече, так и осталось неизвестным.

Глава 2 Отец Симон и призраки

– Батюшка! Я только что говорила с отцом Дамианом! – дрожа от волнения, сказала игумения матушка Феодора.

На лице отца Симона не дрогнул ни один мускул. Но глаза его смеялись. Он был духовником и основателем монастыря святой мученицы Сиры в Екатеринбургской области.

– Батюшка, вы строго запретили употреблять слово «святой» в отношении вас. Но Господь дарует нам многочисленные свидетельства, а противиться истине – грех…

– Господь дарует? – строго вопросил отец Симон. – А может, не Господь, а кто-то с копытами и с рожками? Кто просил тебя, матушка, звонить отцу Дамиану на мобильный именно сейчас? А за грех любопытства кто на Суде отвечать будет? А зачем сестёр стала звать и растрепала им?

Надо сказать, все двенадцать сестёр были здесь. Некоторые пребывали в состоянии эйфории.

Матушка Феодора сделала то же, что и всегда – упала на колени и зарыдала.

– Ещё кто-нибудь узнает, помолюсь, чтоб Господь разогнал вас по домам. Будете детишек рожать!

Никогда ещё сёстры не слышали более страшных слов от отца Симона. После массового покаяния и «обетов молчания» старец достал из рюкзака большой пакет овсяного печенья и повёл их в трапезную отпаивать чаем. Печенье убедило матушку Феодору, что батюшка всё знал заранее.

* * *

Обычно отец Симон подъезжал к монастырю на стареньком дребезжащем «жигулёнке», устало вылезал из-за руля и, тяжело вздыхая, говорил: «Только что из аэропорта!» На прошлой неделе одна из сестёр, пойдя в лес по грибы, обнаружила в чаще машину «точь-в-точь как у отца Симона», о чём немедленно рассказала игумении. Вчера вечером батюшка позвонил и сказал, что прибудет в монастырь часов в десять утра. Ровно в половину десятого (службы сегодня не было) матушка Феодора набрала номер отца Дамиана…

– Матушка, ты в своём уме? – кричал в трубку вспыльчивый отец Дамиан, несший послушание эконома. – Мне в половину десятого никто не звонит, разве что апокалипсис начнётся! Я выбегаю из алтаря, как сумасшедший, а ты спрашиваешь, когда уехал отец Симон! Да никуда он не уехал, до половины Литургии исповедовал стоял, щас вот, правда, куда-то делся. Он к вам, наверно, во вторник обещал прилететь…

Без пятнадцати десять на дороге появился «жигулёнок» отца Симона. Логическая цепочка в голове у матушки Феодоры выстроилась следующая: самолёт летит больше двух часов, плюс дорога до аэропорта; итого – минимум три с половиной часа; даже если бы была ранняя Литургия (а это не так), у батюшки оставалось бы меньше двух часов на дорогу; но Литургия началась в восемь, и в половине Литургии (то есть около девяти) его ещё видели в храме около ста человек. Либо отец Дамиан помешался, но более педантичного и здравомыслящего человека свет не видывал, либо…

Феодора с ужасом представила, как за две тысячи километров отсюда рядом с монастырским храмом опускается истребитель вертикального взлёта, пилот уступает своё место отцу Симону, и тот, невинно улыбаясь, со сверхзвуковой скоростью несётся к их монастырю, чтобы приземлиться рядом с «жигулёнком»…

Пока отец Симон парковал машину, все сёстры узнали об очередном чуде своего духовника.

* * *

– Я повторяю, ничего не было! – сердился отец Симон. – Отцу Дамиану просто показалось, вот и всё!

Но получалось у него совсем ненатурально.

– Батюшка, вы думаете, мы жития не читаем?! – плаксиво причитала матушка Игнатия, расплёскивая чай. – И житие Серафима Саровского читали. Сохраним в сердце, никому не скажем! Вот поклялась бы, если б Господь клясться не запретил!

– Ну, хорошо, пускай будет чудо, – смирился отец Симон. – Только это для вас, несмысленных, чудо. Богу же всё возможно. Мы бы и горы двигали, если б веру хоть с напёрсток имели. Чудо – оно неожиданно всегда, а это – что? Неужели не понимаете, что мне проще так? И билеты нынче дороги, и посетители меня у кельи по трое суток дожидаются. Я во время Литургии раз – и был таков. Никто ничего не заметит. Кроме отца настоятеля, никто ничего и не знает. Вот теперь из-за вас, дурочек, и правда придётся на самолёте летать! Языки бабьи длинные! Укороти их, Господи!

Несколько сестёр почему-то опять зарыдали.

– Вы же всё наперёд знали, что я согрешу! – всхлипывала матушка Феодора.

– Не знал, а предполагал. Надеялся, что удержишься. Пророки – до Иоанна Крестителя. Мы же все вместе, всей Церковью будущее творим, вместе с Господом. Согрешить или не согрешить – это от тебя самого зависит, а не от пророчеств каких-то.

– Батюшка, дорогой! – вопросила послушница Анна. – Ну скажите вы нам, грешным, как это происходит? Что вы чувствуете?

– Много будешь знать, скоро состаришься! Я тебе лучше один случай расскажу, у Чуковского читал. Спрашивают мальчика: как же ты упал с кровати? Он отвечает: а я ночью спал-спал и на себя не смотрел, а потом посмотрел на кровать и вижу – меня там нет. Вот так же и я. А ты думала – нетварный свет, огненная колесница, свист ветра в ушах? Десница высовывается из облака и меня за шкирку сюда, так? У Господа всё тихонько делается. Вышел из храма, зашёл за угол, стал молиться и как будто соснул малёк. Встряхнулся, смотрю – уже в лесочке вашем, рядом с автомобилем. Христа поблагодарил – и за руль. Петлю сделал для конспирации, выехал на шоссе – и к вам. Никакого чуда и не было, всё, как обычно. Ангелу-хранителю человека с места на место перенести – раз плюнуть. Надо только любить его от всей души, и Спасителя любить. А мы только себя любим.

– А когда с вами впервые такое было? – не выдержала Игнатия. У неё в келье был спрятан блокнот, куда она записывала всё, что говорил старец. Впоследствии оказалось, что такие блокноты были почти у всех сестёр.

– Ну вот, опять вы за своё! Что же это за безобразие такое?! «Преподобный чудотворец отец Симон»! А у этого преподобного спина пополам разламывается, что хоть кричи! И не могу вымолить прощение за свои грехи. Вот Феофан Затворник сказал: «все болезни от грехов», и не он один. Тут и судите сами: кто из нас больнее, тот и грешнее… Что ж, пожалуй можно и рассказать. Греха не будет, раз вы и так уже всё знаете. А теперь – марш мыть келии!