Русский литературный анекдот XVIII - начала XIX веков - неизвестен Автор

Москва была всегда обильна девицами. В Москве также проживали три или четыре сестрицы. Дом их был на улице - нет, не скажу на какой улице. Всякий день каждая из них сидела у особенного окна и смотрела на проезжающих и на проходящих, может быть выглядывая суженого. Какой-то злой шутник - может быть, Копьев - сказал о них: на каждом окошке по лепешке. Так и помню, что в детстве моем слыхал я о княжнах-лепешках. Другого имени им и не было. [29, с. 467.]

Рассказывают, что известный Копьев, чтобы убедить крестьян своих внести разом ему годовой "оброк, говорил им, что такой взнос будет последний, а что с будущего года станут они уплачивать все повинности и отбывать воинскую одною поставкою клюквы. [28, с. 365.]

Известно, что в старые годы, в конце прошлого столетия, гостеприимство наших бар доходило до баснословных пределов. Ежедневный открытый стол на 30, на 50 человек было дело обыкновенное. Садились за этот стол кто хотел: не только родные и близкие знакомые, но и малознакомые, а иногда и вовсе не знакомые хозяину. Таковыми столами были преимущественно в Петербурге столы графа Шереметева и графа Разумовского. Крылов рассказывал, что к одному из них повадился постоянно ходить один скромный искатель обедов и чуть ли не из сочинителей. Разумеется, он садился в конце стола, и также, разумеется, слуги обходили блюдами его как можно чаще. Однажды понесчастливилось ему пуще обыкновенного: он почти голодньщ встал со стола. В этот день именно так случилось, что хозяин после обеда, проходя мимо него, в первый раз заговорил с ним и спросил: "Доволен ли ты?" - "Доволен, Ваше Сиятельство,- отвечал он с низким поклоном,- все было мне видно". [29, с. 371.]

Стр. 84

А. В. СУВОРОВ

Один иностранный генерал за обедом у Суворова без умолку восхвалял его, так что даже надоел и ему, и присутствующим. Подали прежалкий, подгоревший круглый пирог, от которого все отказались, только Суворов взял себе кусок.

- Знаете ли, господа,- сказал он,- что ремесло льстеца не так-то легко. Лесть походит на этот пирог: надобно умеючи испечь, всем нужным начинить в меру, не пересолить и не перепечь. Люблю моего Мишку повара: он худой льстец. [5, с. 91.]

Кто-то заметил при Суворове про одного русского вельможу, что он не умеет писать по-русски.

- Стыдно,- сказал Суворов,- но пусть он пишет по-французски, лишь бы думал по-русски. [5, с. 115.]

Суворов уверял, что у него семь ран: две, полученные на войне, а пять при дворе, и эти последние, по его словам, были гораздо мучительнее первых. [5, с. 51.]

Один храбрый и весьма достойный офицер нажил нескромностью своею много врагов в армии. Однажды Суворов призвал его к себе в кабинет и выразил ему сердечное сожаление, что он имеет одного сильного злодея, который ему много вредит. Офицер начал спрашивать, не такой ли N.N.?

- Нет,- отвечал Суворов.

- Не такой ли граф В.?

Суворов опять отвечал отрицательно. Наконец, как бы опасаясь, чтобы никто не подслушал, Суворов, заперев дверь на ключ, сказал ему тихонько: "Высунь язык". Когда офицер это исполнил, Суворов таинственно сказал ему: "Вот твой враг". [1, с. 26.]

Однажды к Суворову приехал любимец императора Павла, бывший его брадобрей граф Кутайсов, только что получивший графское достоинство и звание шталмейстера. Суворов выбежал навстречу к нему, кланялся в пояс и бегал по комнате, крича:

Стр. 86

- Куда мне посадить такого великого, такого знатного человека! Прошка! Стул, другой, третий,- и при помощи Прошки Суворов становил стулья один на другой, кланяясь и прося садиться выше.

- Туда, туда, батюшка, а уж свалишься - не моя вина,- говорил Суворов. [1, с. 10.]

В другой раз Кутайсов шел по коридору Зимнего дворца с Суворовым, который, увидя истопника, остановился и стал кланяться ему в пояс.

- Что вы делаете, князь,- сказал Суворову Кутайсов,- это истопник.

- Помилуй Бог,- сказал Суворов,- ты граф, я князь; при милости царской не узнаешь, что это будет за вельможа, то надобно его задобрить вперед. [88, с. 347.]

Приехав в Петербург, он (А. В. Суворов) хотел видеть государя, но не имел сил ехать во дворец и просил, чтоб император удостоил его посещением. Раздраженный Павел послал вместо себя - кого? гнусного турка Кутайсова. Суворов сильно этим обиделся. Доложили, что приехал кто-то от государя. "Просите",- сказал Суворов; не имевший силы встать, принял его, лежа в постеле. Кутайсов вошел в красном мальтийском мундире с голубою лентою чрез плечо.

- Кто вы, сударь? - спросил у него Суворов.

- Граф Кутайсов.

- Граф Кутайсов? Кутайсов? Не слыхал. Есть граф Панин, граф Воронцов, граф Строганов, а о графе Кутайсове я не слыхал. Да что вы такое по службе?

- Обер-шталмейстер.

- А прежде чем были?

- Обер-егермейстером.

- А прежде? Кутайсов запнулся.

- Да говорите же.

- Камердинером.

- То есть вы чесали и брили своего господина.

- То... Точно так-с.

- Прошка! - закричал Суворов знаменитому своему камердинеру Прокофию,ступай сюда, мерзавец! Вот посмотри на этого господина в красном кафтане

Стр. 87

с голубою лентой. Он был такой же холоп, фершел, как и ты, да он не турка, так он не пьяница! Вот видишь куда залетел! И к Суворову его посылают. А ты, скотина, вечно пьян, и толку из тебя не будет. Возьми с него пример, и ты будешь большим барином.

Кутайсов вышел от Суворова сам не свой и, воротясь, доложил императору, что князь в беспамятстве. [37, с. 172-173.]

Сидя один раз с ним (А. В. Суворовым) наедине, накануне его отъезда в Вену, разговаривал о войне и о тогдашнем положении Европы. Граф Александр Васильевич начал сперва вычитать ошибки цесарских начальников, потом сообщать свои собственные виды и намерения. Слова текли как река, мысли все были чрезвычайного человека: так его говорящего и подобное красноречие я слышал в первый раз. Но посреди речи, когда я {Ф. В. Ростопчин) был весь превращен в слух и внимание, он сам вдруг из Цицерона и Юлия Кесаря обратился в птицу и запел громко петухом. Не укротя первого движения, я вскочил и спросил его с огорчением: "Как это возможно!" А он, взяв меня за руку, смеючись сказал: "Поживи с мое, закричишь курицей". [117, с. 227.]

Ф. В. РОСТОПЧИН

Ростопчин сидел в одном из парижских театров во время дебюта плохого актера. Публика страшно ему шикала, один Ростопчин аплодировал.

- Что это значит? - спросили его,- зачем вы аплодируете?

- Боюсь,- отвечал Ростопчин,- что как сгонят его со сцены, то он отправится к нам в учители. [116, с. 116.]

Куракина собиралась за границу.

- Как она не вовремя начинает путешествие,- сказал Ростопчин.

- Отчего же?

- Европа теперь так истощена. [30, с. 11.]

...Планом князя Т. было сделать революцию, как во Франции. Граф Ф. В. Ростопчин вслушался и сказал примечательные сии слова: "Во Франции повара хотели стать принцами, а здесь принцы захотели стать поварами". [114, с. 342.]

Рассказывают, что однажды, находясь с Ростопчиным в многочисленном обществе, где было много князей, император Павел спросил его: "Скажи мне, отчего ты не князь?" После минутного колебания Ростопчин спросил императора, может ли он высказать настоящую причину, и, получивши утвердительный ответ, сказал:

- Предок мой, выехавший в Россию, прибыл сюда зимой.

- Какое же отношение имеет время года к достоинству, которое ему было пожаловано? - спросил император.

- Когда татарский вельможа,- отвечал Ростопчин,- в первый раз являлся ко двору, ему предлагали на выбор или шубу, или княжеское достоинство. Предок мой приехал в жестокую зиму и отдал предпочтение шубе. [68, с. 144.]

Вариант.

Он же рассказывал, что император Павел спросил его однажды:

- Ведь Ростопчины татарского происхождения?

- Точно так, государь.

- Как же вы не князья?

- А потому, что предок мой переселился в Россию зимою. Именитым татарам-пришельцам летним цари жаловали княжеское достоинство, а зимним жаловали шубы. [28, с. 502.]

Граф Ростопчин рассказывает, что в царствование императора Павла Обольянинов поручил Сперанскому изготовить проект указа о каких-то землях, которыми

Стр. 89

завладели калмыки или которые у них отнимали (в точности не помню). Дело в том, что Обольянинов остался недоволен редакцией Сперанского. Он приказал ему взять перо, лист бумаги и писать под диктовку его. Сам начал ходить по комнате и наконец проговорил: "По поводу калмыков и по случаю оныя земли". Тут остановился, продолжал молча ходить по комнате и заключил диктовку следующими словами: "Вот, сударь, как надобно было начать указ. Теперь подите и продолжайте". [29, с. 123-124.]

Отец декабриста, Иван Борисович Пестель, сибирский генерал-губернатор, безвыездно жил в Петербурге, управляя отсюда сибирским краем. Это обстоятельство служило постоянным поводом для насмешек современников. Однажды Александр I, стоя у окна Зимнего дворца с Пестелем и Ростопчиным, спросил: