Ovum - Кирилл Куталов

неделимого фрагмента данных, вроде куки-файла. Я помнил, кто я такой, – в общих чертах, как будто мне был доступен только загрузочный диск с операционной системой.

Затем темнота начала светлеть.

Из сумрака появлялось позднее утро в середине ноября: серый воздух, холодный туман, пустые вороньи гнёзда на ветвях разросшихся деревьев.

Обычно с этого начинался каждый мой кошмар. Затем сновидение создавало дом: три затянутых бумагой фрагмента окна, медный волос на лице женщины, светошумовую гранату.

В этот раз получилось по-другому.

Я не мог двигаться – у меня не оказалось ни одного подходящего для движения органа – но мог смотреть вокруг, словно наблюдал за происходящим в видоискатель панорамной камеры. Никакого дома не было. Вообще ничего не было, только ветви в сером пустом пространстве. Они росли ниоткуда, лишённые стволов, голые ветви, единственная материя этого места, сгущавшаяся здесь и там пустыми вороньими гнёздами. Текстура как в компьютерной игре, в виртуальном мире, в трёхмерном порно.

Ещё я не мог видеть себя, и чувствовать себя я тоже не мог.

Зато я чувствовал по ту сторону текстуры присутствие.

Это было именно присутствие – я не видел и не слышал ничего за серым фоном, при этом я точно знал: оно там. Огромное, гораздо больше меня, оно могло стереть меня в пыль. Или превратить мою жизнь в непрекращающийся оргазм. Или оставить меня навсегда в этой серой пустоте, прошитой ветками облетевших деревьев. Оно могло сделать со мной что захочет – если оно могло чего-то хотеть. Если оно вообще нуждалось в желаниях. Если ему недостаточно было нести в себе первопричину всего.

У меня не было рта, чтобы заговорить, поэтому я сам должен был стать словами, как до этого – панорамным взглядом. Теперь я не просто видел пустой мир вокруг себя – я говорил в него, всем своим существом.

Я спросил:

– Кто ты?

Мне не ответили: кажется, оно не могло или не желало разговаривать на человеческом языке. Но перед моими глазами, как если бы они в самом деле были закрыты, матовый белёсый туман сгустился в объект: в образ пузыря, капсулы или, скорее, яйца. В яйце пульсировал бесформенный сгусток, он испускал слабое свечение. Постепенно свечение начало делаться ярче, внутри сгустка появились тени, он всё больше напоминал человеческое лицо, и вскоре я узнал в нём себя. Это было похоже на отражение в мутном изогнутом зеркале – оно приблизилось вплотную к оболочке яйца изнутри, словно стремилось выбраться наружу.

Потом яйцо взорвалось изнутри, как в микроволновке.

Я очнулся на своей кровати, в тюке из смятых простынь, насквозь промокших от пота и мочи. В первую минуту мне показалось, что мои щёки и подбородок в крови, но это оказались слёзы и слюна. Клеммы вплавились в силикон плавательной шапочки, под кроватью пищал блок бесперебойного питания – в квартире вылетели пробки.

21. Диана. Желтоволосый

Желтоволосый Диане понравился. Всё понял сразу, не дёргался, только зрачки расширились и лицом побелел. Такие на всё соглашаются, особенно если с поличным, а у него шесть тел, груз живого и чемодан с амфетамином на столе.

Амфетамина Шейх не пожалел, горячий сок горчил, действие началось сразу. Как будто обесточили командный пункт в голове и одна за одной погасли лампы в длинном коридоре. От Дианы осталось только тело.

Шейх поначалу стоял у окна, закрывал собой последние лучи солнца, а потом, когда желтоволосый включил свои лампы, оказался в тени, по ту сторону кадра. Его не было видно, но он всё время был рядом, смотрел на неё, и всё, что происходило в гостиной с ней и пятью рабынями, происходило потому, что он этого хотел. Его не было видно, но он был единственным, кто связывал настоящую Диану и кусок плоти в лучах жёсткого белого света.

Съёмка продолжалась три часа.

Когда закончилось, пять тел заснули, отключились там же, где лежали, почти сразу. Диана ждала, пока разойдутся мужчины в белых джалабиях. Ждала, когда придёт желтоволосый, – и он пришёл.

Принёс ей тюбик заживляющего крема и обезболивающее.

Рассказал про себя. Как сбежал после Перехода в Сирию, где знал места и людей, – гонял туда раньше оператором вместе с группой с госканала, снимал авианалёты и зачищенные деревни. Как потом вернулся, как его арестовали, хотели отправить на Тёмные территории, как попал под амнистию и как его отпустили в зале суда. Как начал снимать живое, потому что больше ничего не умел, а ни в одну нейростудию было не пробиться, с его-то биографией. Нашли его, рассказал, сами, в соцсетях. Первая съёмка была в Сомали. Сначала летел до Стамбула, потёрся неделю в буферной зоне, перешёл на Анатолийскую сторону и оттуда на транспортном до Могадишо, а там как на Тёмных, только океан и жарко, ну и шанс вернуться повыше, конечно. Всего сделал десять выездов за три года, но теперь всё, сказал, хорош, обещаю. Это последний.

Про сеть Шейха ничего толком не знал – ни кто возит, ни кто распространяет, он же просто оператор, снимает, вопросов не задаёт. Но слышал, есть новая штука, сильнее нейро и живого. Что-то про альфа-волны, он сам эту штуку пока не видел. Шейх встречался в Стамбуле с каким-то типом. Говорит, отобьётся в момент. Набирает людей, вот его подписал. Отдам вам, сказал ей, и этого типа, и штуку эту. Всё сдам, только дайте соскочить.

Потом, уже дома, Диана смотрела записи из Стамбула: тип как тип, потёртый, старые стоптанные тимберленды, третий или четвёртый сезон, белый ретропластик ноута и маска необычной формы, похожая на мотошлем или яйцо, склеенная из обрезков, как папье-маше. На одной из записей был Шейх, он сидел с этим яйцом на голове, а потом лежал на кровати в номере гостиницы и вроде бы плакал. Диана увеличила изображение, восстановила звук по вибрации окон – точно, рыдал. Сеанс длился пятьдесят минут, почти час.

Тип в старых тимберлендах с первых кадров показался ей знакомым, как будто встречалась с ним много лет назад. Потом, конечно, вспомнила детали: и где встречалась, и при каких обстоятельствах. И что исчезнуть этот тип должен был очень давно – тоже вспомнила.

22. Инженер. Личная версия Бога

Если представить себе горизонт, придвинувшийся вплотную, на расстояние подоконника

Если представить мир, сжавшийся до размеров комнаты в панельном доме под снос: уже и трубы обрезали, и стёкла высадили, только холод и запах засохшего дерьма

Именно такой казалась теперь мне моя жизнь до той ночи. До того, как я встретил присутствие.

Мой слепой мозг держал меня в этой комнате в плену, в заложниках. Старые поисковые запросы, чеки из магазинов, подписки в ютубе, медицинские записи, видео с камер наблюдения, нейро в маске, мёртвые порноактрисы, мозги на полу – и всё не то.

Проигранная жизнь.

Устройство – побочный продукт неудачной попытки самоубийства – отодвинуло горизонт туда, где ему и следовало быть. Стены старой панельки обрушились под воздействием электромагнитных импульсов.

Каждый раз, подключаясь, я оказывался в одном и том же месте и в один и тот же день. За городом, в пустом лесу, незадолго перед первым снегопадом. Вороньи гнёзда, матовый воздух, текстура голых деревьев вокруг небольшой поляны – и присутствие. Я не слышал его, не видел, не чувствовал запаха, но оно было там, оно было повсюду. Я ощущал его как беззвучное движение, перетекание, флуктуации объёма. Оно то сгущалось, то рассеивалось, сжималось и растягивалось – и я вместе с ним то сжимался, то растягивался куском живого пластилина. Я подключался каждый день, иногда по два, по три раза, и постепенно текстура задника отодвигалась ещё немного, пустой мир наполнялся деталями, становился проработаннее, чётче.

Через неделю я уже видел дом.

Он постепенно выступал из пустоты, тяжелел, густел темнотой пустых гнёзд, сыростью лесного воздуха. Самодельный, деревянный, с невысоким чердаком