Облака - Дмитрий Щербинин

Мальчик стал забираться по мшистым ступенькам и тут его нагнал измученный женский окрик:

- Сашка! Да куда ж ты?! Слезь, обвалиться! Ты смотри - развалюха какая!

"Медведь" же захрипел ругательства, бросился к своему сыну - при этом он споткнулся - весь побагровел...

Мальчик уже спрыгнул на землю и, привыкший уж, видно, к таким сценам, выставил свои тоненькие ручки, вздрогнул, простонал:

- Папа... Не надо! Я больше не буду! Пожалуйста!

Затрещина - от которой многие, притаившиеся в кустах собаки вздрогнули, а тот двухметровый дог, который пытался когда-то напасть на Томаса, обнажил клыки, зарычал негромко, но с настоящей яростью.

Щека мальчика заплыла красным; он стоял, потупивши голову, тихонько плакал. "Медведь" схватил его за руку и, судя по тому, как исказилось лицо мальчика, сильно ее сжал.

- Ты у меня смотри! Еще раз такое устроишь - отделаю тебя так, что мамаша не узнает! Ты понял меня!

- Слышь, Кирюха, да иди ты сюда! Давай костер разводить! - окрикнул "медведя" один из его дружков.

Что же касается матери мальчика, то она, привыкшая к таким сценам - едва заметно вздрогнула, когда "медведь" ударил мальчика, но вот подавила в себе что-то, отвернулась - затараторила о чем-то со своей подружкой...

В лесу, почувствовав боль мальчика, и клубящееся вокруг "медведя" напряжение, заскулили щенки - однако, тут же и замолчали - повинуясь своей няньке старушки-колли.

На поляне, тем временем, "медведь" распыляясь все больше, грызся со своей женой:

- Говорил - надо было к берегу! Здесь же тень! Ты слепая совсем, что ли?!

- А чего нам на солнце печься?! - в тон ему, визжащим голосом, надрывалась жена. - Хочешь загорать?! Ну и иди!

- Да иди ты сама загорай!... - ну и так далее.

"Медведь" не воспринимал, да и не хотел воспринимать леса, неба - всего этого, открывающегося к нежному златистому сиянию. Так же мог ругаться он и дома, и на какой-нибудь далекой планете - окружающее его нисколько не трогало. Он был погружен в своей мир болезненной раздражительности. Он постоянно накапливал в себе боль, потом выплескивал ее в приступах безудержного гнева (уж сын его знал, что это). И все то ему казалось, либо враждебным, либо каким-то однобоким - так или относящимся к нему...

Однако теперь, рядом были приятели - они поторапливали его:

- Давай, выгребаем запасы! Слышь, Кирюх, помоги, а?..

Из грузовичка вынесли скатерти; затем - большие пакеты с едою.

А двое удальцов, взявши пилы, забрались по стволу дуба, и усевшись на древесных развилках принялись пилить две самые большие ветви.

Листья старого дерева зашумели печально, и все лежавшие на земле собаки услышали горестный стон, который, передаваясь от корней дуба, дошел и до них.

"Вжжих - ввжжих!" - пронзительно врезались в живую плоть пилы, и дерево шумело, стонало, перекатывалось лиственными волнами уж непрестанно - но никто, кроме мальчика, не замечал этого - ведь, дул довольно сильный ветер.

Мальчик же, чувства которого, от несчастного его существования, были обострены чрезвычайно, все почувствовал - и без страха, но с жалостью посмотрел на живое, страдающее древо.

"Медведь" заметил его, одиноко стоящего, сжавшегося - так похожего на побитого щенка. В постоянной своей болезненной злобе "медведь" подошел к нему и раздраженно, сам от того лишь боль чувствуя, прохрипел:

- Ты чего тут встал?! Ты чего бездельничаешь?! А ну-ка быстро собирать дрова! Чтобы набрал сухих и тонких веток! И быстро! Ты понял?!

Мальчик кивнул и поспешил к кустам. Он был рад, что хоть ненадолго убежал от всей этой компании. Он, вообще, хотел остаться в лесу навсегда... И вот он шел среди стволов, придумывая, чтобы сказать в оправдание, если он задержится.

Вот средь стволов стремительно промелькнуло серенькое пятнышко - мальчик тут же присел на корточки, вглядываясь. Котенок!

Такой забавный пепельно-серый котенок! Ах, как тут обрадовался мальчик! Он то, ведь, так давно хотел такого друга! Такого маленького, доброго, забавного - такого, который согревал бы его, утешал в трудную минуту. Такого игривого, в котором нет этой постылой злобы, такого мягкого мурлыку... Отец его ненавидел животных, - особенно кошек и собак и, конечно, о таком друге нечего было и мечтать. А подумав как-то мальчик решил, что и не надо - что за житье ему будет?! Свое раздражение "медведь" примется вымещать и на нем...

Но как же ему хотелось такого маленького друга, которому можно бы доверить все свои тайны; который все выслушает, все поймет, утешит своей ласкою.

И вот теперь он, желая хоть бы немного подержать котенка на руках, позвал его:

- Кис-кис-кис!

А Томас, которому претило лежать в укрытии с собаками, и который вышел поохотиться на птиц, услышав этот печальный зов, повернул мордочку к мальчику, замер, разглядывая его.

Он сразу почувствовал Одиночество мальчика. И он, хоть и успел уже несколько одичать за эти проведенные в лесу дни, тут же и подбежал к нему подпрыгнул - вцепился коготками в поясок, и вот уже перебрался на ладошки.

- Мурка! Мурка, маленький! - восторженно воскликнул мальчик, и осторожно прижавши котенка к груди принялся его гладить.

А Томас замурлыкал.

Но, хоть приятна было Томасу теплота этих рук, мурлыкал он вовсе не от удовольствия, а желая, передавая добрый свои чувства, хоть на время остановить то, что почувствовал он в груди мальчика. А там - от напряжения, от постоянных обид, разросся некий ком, что-то потресканное, изломленное. И совсем не так, как надо бы стучало его сердце - и Томас знал, что растущий этот, охватывающий незримый паутиной ком, года через два приведет к смерти.

И он все мурлыкал, пытаясь хоть ненадолго скрутить этот, взращенный окружением недуг.

А мальчик, против обычного своего, опустошенного состояния, почувствовал тепло...

- Котеночек, котеночек... - шептал он, не зная, как оставит его, и вернется назад к ним, в тот Болью пронзенный мир.

И тут он увидел лисицу! Точнее - он сначала подумал, что - это рыжая лисица, загораясь пышно-облачным пламенем в солнечных колоннах бежит прямо к нему. В его голове даже успела зародиться сказка о житье, дружбе котенка и лисица.

Однако, когда "лисица" подбежала поближе, мальчик понял, что вовсе это и не лисица, но маленькая рыжая собачка, с черной мордочкой и пушистым, приветливо ему помахивающим хвостом.

Джой остановился в двух шагах от мальчика и поднял ушки топориком, ожидая, что тот скажет.

А он и впрямь хотел сказать что-то о том, какие они замечательные, хотел погладить этого забавного песика, хотел поиграть с ними, однако, тут с поляны раздался крик "медведя".

- Ты! Сын! Ты что?! Я же сказал - не задерживаться! Мне долго тебя звать?! - в голосе уже слышались хмельные нотки...