Поймать хамелеона (СИ) - Юлия Цыпленкова

приподнял брови Воронецкий. — На вы, да еще в третьем лице? — После вновь прищурился и тихо хмыкнул: — Хорошо, сестрица, я сделаю, как ты просишь, хоть не понимаю и не желаю этого. Однако же ты ответишь мне любезностью на любезность. Я и без того выписываю вокруг тебя всяческие коленца, попляши и ты под мою дудочку.

— Чего ты хочешь? — сухо спросила Глаша.

— Я хочу, чтобы ты поговорила с доктором, которого я найду, — ответил Михаил. — Ты сильно переменилась. Я хочу, чтобы тебя осмотрел врач. И если что-то сдерживает тебя, возможно, с ним тебе будет легче разговориться и наконец вернуться в свое прежнее состояние.

Воронецкая на миг поджала губы. Было видно, что с ее языка готова сорваться новая дерзость, и брат напомнил:

— Мы называемся супругами, ты соглашаешься на визиты к доктору. Я же в свою очередь перестаю терзать тебя расспросами, пока ни будешь сама к ним готова.

— Будь по-твоему, — все-таки согласилась девушка. — Я готова посетить доктора. — Она чуть помолчала и выпалила: — Я не сумасшедшая!

— Но тебя что-то угнетает, и это очевидно, — парировал Михаил.

— Стало быть, ты исполнишь, о чем я прошу, — уже утвердительно произнесла она, и Воронецкий кивнул:

— Исполню. А ты подготовь объяснение причины столь возмутительному «супружеству», если эта история всплывет наружу.

Они немного помолчали, и первой вновь заговорила Глаша.

— Так как мы назовемся?

— Если уж менять фамилию, то вовсе уйдем от птичьей, — чуть ворчливо ответил брат. — Будем Светлины какие-нибудь. Я — Максим Аркадьевич, а ты…

— Софья Павловна, — опередила его сестрица.

— Давно придумала? — усмехнулся Михаил. Она кивнула, и Воронецкий, вновь усмехнувшись, покачал головой. — Ну, стало быть, Соня.

— Стало быть, — ответила Глаша и впервые улыбнулась знакомой задорной улыбкой. — Люблю тебя, братец.

— И я тебя, сестрица, — снова проворчал Михаил.

Возможно, в просьбе сестры и имелся некий смысл. Он ведь и сам готов был увезти ее именно потому, что подозревал наличие того, кто был причастен к ее исчезновению. Даже Полянского заподозрил. Впрочем, он и сейчас не пришел к единому мнению в отношении случайного знакомого.

Куда они едут, Воронецкий от прислуги не скрывал, в этом и смысла не было, потому что отправились в Петербург брат и сестра на собственном экипаже, которым правил их кучер. Еще и Афанасию Капитонычу Михаил написал, что отбывает на некоторое время в Петербург. Наверное, надо было ехать на дилижансе и не называть конечной цели путешествия…

Хотя компаньону Воронецкий доверял. Да и гостиницу, куда они направлялись, похвалил когда-то именно Афанасий Капитонович. «Старым фениксом», который располагался на Александринской площади, владел его знакомец — купец Иванов. Не близкий, но отзывался о нем компаньон Михаила хорошо. Он и сам останавливался в «Фениксе», когда наезжал в Петербург. Туда же направлялись и Воронецкие,

Столицы ни брат, ни сестра, ни тем более их кучер не знали. Потому сейчас на козлах рядом с Петром сидел юркий отрок, который согласился показать дорогу за некоторое вознаграждение. И после того разговора, который произошел только что между родственниками, Михаил радовался, что решил ехать в закрытом экипаже, иначе бы их подслушали. Хотя, наверное, в ином случае Глаша завела бы эту беседу еще в дороге, а не держала выдумку в себе до последнего.

В эту минуту карета остановилась, после качнулась, затем второй раз, но уже в другую сторону. Похоже, сначала на землю спрыгнул паренек, затем слез кучер. Это догадка тут же подтвердилась, потому что Петр открыл дверцу и сообщил:

— Добрались, барин.

Михаил первым выбрался из кареты, после подал руку сестре, и когда она вышла, сам уместил ее ладонь на сгибе своего локтя.

— Отнеси багаж в гостиницу, — велел Воронецкий, — оставь там и уезжай в поместье.

Петр заметно удивился.

— Так вам же карета будет нужна, — ответил он. — Если думаете, что города не знаю, так я пройдусь, запомню улицы. Чего на наемных деньги тратить?

— Наемные мне дешевле обойдутся, чем содержание лошади и тебя вместе с ней, — ответил Михаил. — Вернешься через месяц за нами. Думаю, за это время управимся.

— А если раньше управитесь?

— На дилижансе вернемся, — отмахнулся Воронецкий. Он полез во внутренний карман и достал кошелек, после вынул из него несколько ассигнаций и протянул кучеру: — Вот, держи, голубчик. Это тебе на обратную дорогу, что останется, будет на дорогу до Петербурга через месяц. Не прогуляй, смотри.

— Как можно, Михаил Алексеевич, — возмутился кучер, но блеск в его глазах, появившийся при виде денег, заметно померк. Петр расстроился.

— Смотри мне! — потряс пальцем Воронецкий, и кучер, прежде истово ударив себя в грудь, после перекрестился:

— Вот вам крест, барин, не подведу.

— Я тебе верю, — кивнул Михаил. — А теперь бери багаж и неси в гостиницу, только вот что… — он чуть помолчал и продолжил, — не называй нашей фамилии. Барин и всё, понял?

— Понял, барин, — кивнул Петр.

Однако ничего нести ему не пришлось, потому что из дверей гостиницы выскочил лакей. Он поклонился и взялся за один из саквояжей. Петр сгрузил ему остальные вещи, затем поклонился Воронецким и забрался на козлы.

— Счастливо оставаться, барин! — воскликнул он.

— Скатертью дорога, голубчик, — махнул ему Михаил, и они с Глашенькой направились следом за лакеем. За оставшимся вещами уже спешил следующий.

Вскоре «супруги Светлины» поднимались за служащим гостиницы в снятый ими номер. Пришлось сэкономить, чтобы не нарушить выдуманную историю про частного учителя с супругой, хотя по средствам им были комнаты и получше.

— Внизу у нас ресторан, — говорил им служащий. — Там кухня на любой вкус. Хотите французская, хотите русская. Господа артисты и прочая богема любят зайти сюда закусить. Театр-то вон он, рядышком совсем. Если захотите сходить, очень рекомендую. Слышно там хорошо даже на галерке, и представления разные.

— Благодарим, — ответил Миша, но вышло несколько сухо. Ему всё еще было не по себе от того, что назвал женой родную сестру. Служащий, кажется, этого не заметил, потому что продолжал рассказывать, что находится рядом со «Старым фениксом».

А вот Глаша не расстраивалась, она даже с интересом слушала их проводника и кивала, запоминая всё, что он говорил. Девушка с явным интересом рассматривала обстановку холла, увешенного картинами, лестницу, а после и коридор, пол которого был застелен ковром, скрывшего звук шагов. И пока служащий открывал дверь, младшая Воронецкая подошла к картине, висевшей на стене.

— Г… голубушка, — едва не позвав сестру ее настоящим именем, произнес Михаил, — Соня, не отходи.

— Конечно, Максимушка, — отозвалась она и улыбнулась.

Вышло у нее это столь естественно, будто Миша всегда носил именно это имя, и он ощутил новый виток раздражения.