Стормберги - Лиза Марклунд

с Горластой улицы». Как будто она ребенок, а не невеста, которую скоро поведут к алтарю.

Все заснули на матрасах, набитых конским волосом, под ватными одеялами.

Рождественское утро выдалось морозным, все небо было усыпано звездами. В переполненной церкви пахло мокрой шерстью. Предвкушение.

Благословен будь, утра час,

Что нам святых пророков глас

Провозвестил – мы внемлем!

И дню сиять, вовек сиять,

Когда господня благодать

Вновь посещает землю!

Стар и млад хвалу поют,

Собираются, идут…

Звуки рождественского псалма отдавались эхом от темных окон, заставляя дрожать пламя свечей.

Здесь она будет идти по проходу с букетом, рука об руку с любимым.

В проповеди говорилось о новорожденном Иисусе – и как ангелы сообщили пастухам в полях о чуде.

В конюшню я явился

Наутро в Рождество

Господь уже родился —

Там вижу я Его.

Из церкви Стормберги возвращались домой все вместе – сплоченной группой посреди людского потока, это давало чувство защищенности.

Но едва Карин повесила пальто на вешалке в прихожей, как тетушка Агнес крепко схватила ее за руку выше локтя и потянула обратно к входной двери. Карин покачнулась и наступила на чью-то галошу.

– Ты знаешь, какие у нас правила в отношении Лонгстрёмов, – тихо, но твердо проговорила тетушка Агнес. – От них ничего хорошего не жди. Держись от них подальше.

Карин пыталась высвободиться.

– Это неправда, – попыталась она возразить. – Все совсем не…

– Ходят слухи, – отрезала тетушка Агнес. – О тебе и мальчишке Лонгстрёмов. Это должно прекратиться.

Карин сделала вдох, собралась с духом. Она не планировала рассказывать прямо сейчас – ей хотелось, чтобы все было по-другому, но…

– Если ты свяжешься с этим Лонгстрёмом, то ты больше не наша.

Слова Карин застряли в горле, не смогли сорваться с языка.

– Будешь ходить с ним, мы перестанем тебя поддерживать, – продолжала тетушка Агнес. – Ты поняла, что я сказала? Разом вылетишь отсюда, как миленькая.

«Ну так давай! – хотелось Карин крикнуть ей. – Выгони меня из дома! Мы и без вас не пропадем!»

Но тетушка Агнес уже развернулась и ушла обратно в квартиру. Карин слышала, как та, пощелкивая языком, выкладывает в тарелку хрустящие хлебцы.

От входной двери тянуло холодом, но Карин осталась стоять в прихожей. Обернула вокруг пальца локон.

Стормберги им не нужны. Карин знала, что существует «стокгольмский брак». Поначалу не требуется никакого венчания. Карл устроится сварщиком где угодно. И она может чистить картошку в любом другом месте. Жилье, учеба, будущее. Все разрешится, если только они будут вместе.

Она погладила пальцами свой локон.

Золото и бриллианты.

В промежутке между Рождеством и Новым годом Сив и Гуннар переехали в маленький домик на улице Нюбюггарвеген. В последний день старого года они созвали гостей, чтобы отметить новоселье и Новый год. Там были фаршированные огурцы и алкогольный пунш, из граммофона доносилась музыка. Мебель была современная, только что распакованная, закупленная в недавно открывшемся магазине Блума в Питео: книжная полка, кресло «летучая мышь», тиковый журнальный столик.

Посреди всех этих новых вещей Карин засмущалась, боясь что-то запачкать или испортить (они казались ей такими хрупкими и неустойчивыми). Но Карл смеялся и пил с друзьями, положив руку ей на плечи. Она почувствовала, что ей нехорошо.

– Знаешь, я, пожалуй, пойду домой, – шепнула

она.

Он бросил на нее встревоженный взгляд.

– Что с тобой? Ты заболела?

Она улыбнулась ему, чмокнула в щеку.

– Да нет, просто немного устала.

– Я провожу тебя.

– Нет-нет, оставайся с ребятами. Увидимся после Епифании [8].

Между тем на улице стало еще холоднее. Трескучий мороз, градусов тридцать. На небе сияли звезды, но от луны остался лишь узенький серпик. Улица была длинная, а дом Сив и Гуннара находился в самом дальнем конце. По случаю праздника Карин надела нейлоновые чулки, которые дала ей поносить Сив. Из желания казаться красивой она отказалась от брюк и теплых подштанников и теперь замерзла так, что зубы стучали.

Позади нее зазвучал нарастающий рев двигателя. Пропуская машину, она в своих лучших туфлях отошла к самому краю, где горой лежал счищенный снег. Пикап «Вольво» ночного сторожа притормозил и остановился рядом с ней. Опустилось стекло.

– Что случилось, дружочек? Ты, кажется, совсем замерзла?

Тепло из салона машины окутало ее, словно шарф.

Ей было так плохо, что она даже не смогла ответить.

Большой Нильс перегнулся через пассажирское сиденье и открыл дверь машины.

– Садись скорее, девчонка, пока не замерзла насмерть. Что за глупости такие – разгуливать по морозу с голыми ногами?

Теперь и на ее ноги и руки подуло теплом.

Она заколебалась лишь на секунду. «Лонгстрёмы – сам дьявол».

– Давай отвезу тебя домой. Ты живешь где-то в рабочих бараках?

Она кивнула, взялась за ручку и залезла в салон машины.

– В тридцатом, – сказала она.

Большой Нильс переключил передачу и рванул с места. Поток теплого воздуха из вентилятора овеял ее замерзшие посиневшие ноги, она перевела дух.

– Так лучше? – спросил Большой Нильс.

Она кивнула, улыбнулась. Ее будущий свекор, дедушка ее детей.

Он ответил на ее улыбку.

– Отлично. Мне надо только проверить здание администрации в Калтисе. Это займет не больше минуты. Потом отвезу тебя домой.

Закрыв глаза, она облегченно вздохнула, подавив тошноту.

Большой Нильс свернул влево на Калтисвеген, понесся прочь от поселка. Карин почувствовала, как от легких покачиваний машины расслабляются спина и ноги. Через несколько минут машина подъехала к длинному зданию, темный силуэт которого четко выделялся на фоне леса.

– Подожди здесь, я сейчас вернусь.

Он отключил двигатель, перегнулся через нее, чтобы добраться до бардачка, коснулся рукой ее бедра. Карин вздрогнула.

– Я случайно, – произнес он, открыл бардачок и достал большую связку ключей. Затем вышел, захлопнув за собой дверцы машины, отпер входную дверь длинного здания и скрылся из виду.

В салон тут же проник мороз. Ледяные ветра завывали в щелях дверей. Карин откинулась назад, начала засыпать.

Но Большой Нильс все не возвращался. А ведь он сказал, что будет отсутствовать всего минуту. Там что-то случилось?

У Карин снова застучали зубы. Она так жалела, что у нее нет часов.

Вскоре в машине стало холоднее, чем снаружи. Карин принялась топотать ногами по полу, чтобы восстановить кровообращение. Дыхание висело у лица белым облачком, превращаясь в лед на лобовом стекле.

После долгого ожидания – кажется, прошло целых полчаса, или же всего пятнадцать минут, – она открыла дверцу и подошла к зданию. Дверь была не заперта. Она вошла в темный теплый холл, закрыла за собой дверь, перевела дух.

– Нильс! –