Киллер с пропеллером на мотороллере - Алексей Тарновицкий

Бима мельком взглянула на меня, шевельнула хвостом и отвернулась.

— Вижу, и ты так думаешь, — кивнула я. — В самом деле: я ведь там в жизни не была, в этой Сосновке. Казалось бы, съезди, осмотрись на месте, авось что-нибудь почувствуешь, что-нибудь разнюхаешь…

Собака с сомнением фыркнула.

— Ладно, — согласилась я, — по части разнюхивания мне с тобой не сравниться. Но почувствовать-то я могла!

— Что? — ответил мне вопросом презрительный собачий взгляд. — Что ты там могла почувствовать? Что вы, люди, вообще умеете чувствовать?..

Это была чистая правда. Чистая, но обидная.

— Знаешь что, сука-собака? — сказала я. — А чего бы тебе не съездить туда со мной, если ты такая умная? Поехали и посмотрим, чего ты стоишь. Что, слабо? Ну конечно, понимаю! Намного легче дрыхнуть весь день на коврике, пока твоя хозяйка загибается в поисках выхода из безвыходного положения!

Бима снова фыркнула, соскочила со скамейки и уверенно направилась к мусорным бакам. Она бежала легкой танцующей походкой, немного бочком, левое плечо вперед, и высоко задранный хвост торчал вверх, как отставленный средний палец, самым красноречивым образом свидетельствуя о том, что эта сучка думает обо мне и моих проблемах.

4

β субботу мы отправились в Сосновку — Бима и я. Путешествовать с собакой в городском транспорте хлопотно даже в выходной. Автобусы, троллейбусы и метро заранее выписывают тебе волчий билет — и поди объясни, что никакая это не волчица, а самая обыкновенная дворняга, добрейшее существо, которое кусает только кобелей, да и то не кусает, а покусывает с целью стимуляции близкого знакомства. Остаются трамваи — на задней площадке и непременно в наморднике. Последнее особенно мучительно для моей свободолюбивой псины, которая и ошейник-то переносит лишь постольку-поскольку. В общем, к тому моменту, когда мы наконец сошли на Тихорецком, Бимуля изображала из себя лоскутную тряпку, скроенную из всех великомучениц, какие только известны многовековой истории. Я подвела ее к входу в парк, присела на корточки и сняла намордник. Бима немедленно лизнула меня в нос и пустила слезу для пущего эффекта. На собачьем языке это означало, что, во-первых, она меня никогда не простит, что, во-вторых, она меня уже простила и что, в-третьих, она вот-вот отдаст концы и завещает похоронить себя прямо здесь, вон под той симпатичной березкой.

— Бимуля, кончай разыгрывать страдалицу, — сказала я, глядя в печальные карие глаза. — Подумаешь, на двух трамваях проехалась. Некоторые здесь это каждый день проделывают, причем в час пик. А что до намордника, то это тоже не диво дивное. Это ведь только кажется, что люди без намордников ходят. Если присмотреться, то на каждом из нас намордник, и даже не один. В общем, хватит плакать, давай радоваться. Ты только глянь, какие тут просторы. Вот сейчас спущу тебя с поводка, гуляй — не хочу!

Гулять Бима хотела: немедленно улизнула в кусты и нагнала меня уже на аллее, вприпрыжку, весело помахивая хвостом и призывно припадая на передние лапы — воплощенное счастье бытия и коловращения жизни. Вот бы и мне научиться так же быстро забывать текущие неприятности…

Мы добирались в общей сложности не меньше двух часов, так что было уже около полудня. Погода стояла замечательная: начало августа, почти чистое небо, солнышко, легкая необременительная жара. Учитывая обстоятельства, я не ожидала увидеть в парке так много народа, но, по-видимому, люди предпочитали не верить слухам — или эти слухи не дошли до них вовсе. По аллеям прогуливались мамаши с колясками, носились наперегонки дети. Здесь же крутили педали велосипедисты, сосредоточенно наматывали километры потные бегуны, в то время как другие граждане, уже сбегав куда надо, расслаблялись под кустиком, поправляя здоровье бормотухой.

Необычным выглядело только большое количество милиционеров и дружинников: они стояли на каждом перекрестке аллей, прогуливались по дорожкам; казалось, не было ни одного участка, который не просматривался бы как минимум одной парой внимательных глаз. Тут и там желтели сквозь зелень бока патрульных «уазиков». Остаться незамеченным в этой мелкоячеистой цепи мог разве что невидимка. Но даже если предположить, что неизвестный маньяк невидим, этого никак нельзя было сказать о его жертвах — обычных девчонках и молодых женщинах от пятнадцати до тридцати пяти лет. Кроме того, он ведь не убивал их сразу, а истязал достаточно долго, причем в ряде случаев нападения происходили буквально здесь, в этих вот аллеях, в это самое время, рядом с этими вот гуляющими мамашами, пыхтящими бегунами и культурно отдыхающими алкашами… Да возможно ли подобное в принципе?

Мы с Бимулей обогнули два небольших пруда рядом с Тихорецким и двинулись в глубь парка. Я шла по наитию, куда глаза глядят, и успокаивала себя мыслью, что заблудиться в этом зажатом между четырьмя проспектами лесу попросту невозможно. Слева должен быть Светлановский, прямо — Мориса Тореза…

— Куда-нибудь выйдем так или иначе, правда, Бимуля?

Собака согласно вильнула хвостом. В этом районе Сосновки людей было заметно меньше, и я сразу ощутила неуютное чувство тревоги. Какой же это парк, в самом-то деле? Справа и слева от аллеи высился настоящий лес — высокие стройные сосны, густой березняк, чаща… Мимо, шурша шинами, промчался велосипедист, свернул в боковую аллею и исчез. Я огляделась и вдруг осознала, что мы с Би-мой остались одни — совсем одни, если не считать непрошеного спутника — страха. Собаченция, видимо, почувствовав мое состояние, уже не отходила далеко, жалась к ногам, вопросительно поглядывала на меня. Когда собаки смотрят вот так, снизу вверх, у них какой-то удивительно беззащитный, униженно-оскорбленный вид. Поэтому я присела, чтобы быть наравне со своим доктором Ватсоном. Бима благодарно моргнула и облизнулась.

— Что скажешь, Бимуля? — поинтересовалась я. — Молчишь, а? Ну, и кто ты после этого? Мы ведь как договаривались: ты вынюхиваешь, я исполняю. Значит, давай, вынюхивай!

Бима отступила на шаг и тщательно отряхнулась, начиная с ушей и кончая кончиком хвоста. Это означало, что собака пребывает в состоянии серьезного недоумения. Она явно не понимала, чего я от нее хочу. Честно говоря, я и сама-то имела весьма смутное представление о том, что мы здесь делаем. Бима вдруг насторожила уши и заворчала. Собака смотрела поверх моего плеча на что-то, находившееся прямо у меня за спиной, смотрела и тихо-тихо рычала, как будто в горле у нее включился маленький электромоторчик. Я похолодела от страха. Нужно было бы обернуться, но я смертельно боялась это сделать.

— Что там такое, Бимуля? — спросила я одними губами. — Это человек?

Собака, понятное дело, молчала, но я уже знала ответ. Это, конечно, был Он, убийца. Ведь ради этого я и пришла сюда — чтобы встретить Его. Не почувствовать, не осмотреться — встретить. И надо ли удивляться тому, что вот в эту самую минуту Он стоит у меня за спиной, этот поганый оборотень-невидимка во всеоружии своих клыков и когтей, стоит и готовится к прыжку.

«Встань, дура! — скомандовала себе я. — Встань и обернись! Ну, давай… на счет три: раз… два…»

— Тфи-и-и! — завопила я и прыгнула вперед.

Наверно, для пользы дела было бы очень кстати, чтобы это движение напоминало прыжок пантеры или, на худой конец, рыси. Но получилось что-то очень похожее на скачок лягушки — с корточек в противоположную канаву. Я прыгнула, упала на бок и обернулась.

Сзади не было никого — то есть вообще никого, если не считать этого поганца страха, который сотворил со мной такую издевательскую шутку. Лишь высокие сосны, и березняк, и нутро леса, светлое у дорожки и темнеющее там, в глубине.

— Бима, ну ты и сука! — с чувством воскликнула я. — Нельзя же так пугать хозяйку! Что ты там узрела — белку? Птицу?

Но Бимуля уже, как ни в чем не бывало, вынюхивала что-то у края аллеи. Тоже мне, помощница, нечего сказать… С таким доктором Ватсоном Шерлок Холмс сразу окочурился бы от раннего инсульта. Не успела я успокоиться, как из боковой аллеи вышел человек и быстро направился в нашу сторону. Мент! Видит бог, еще никогда в жизни я так не радовалась появлению милиционера — пожилого дядьки с густыми усами и добрым лицом.

— Это вы кричали, девушка? — спросил он еще издали.

— Ага, товарищ сержант, — виновато кивнула я. — С собакой играла.

— А, ну если с собакой… — Мент снял фуражку и вытер ладонью вспотевшую лысину. — Жарко сегодня.

— Очень! — с чувством подтвердила я. — Очень жарко! А вы что, тут дежурите?

Сержант вздохнул:

— Приказ есть приказ, дочка. Выполняем охрану мест отдыха трудящихся. Вот так-то… — Он водрузил на место фуражку и покосился на Биму. — А на собаку надо бы намордник. Как положено по закону.

— У меня всё с собой — и намордник, и поводок. — Я показала милиционеру упомянутые предметы. — Как к трудящимся выйдем, так сразу и надену. Обещаю. Пока-то ведь тут все равно никого, правда?