Киллер с пропеллером на мотороллере - Алексей Тарновицкий

Я онемела. Я ожидала чего угодно, только не этого. Руки мои затряслись, чашка с остатками кофе покатилась по столу. В голове вихрем проносились обрывочные мысли — от «он лжет!» и «этого не может быть!» до «почему этот кошмар происходит именно со мной?». Полковник, сидя напротив, грустно смотрел, как я буквально разваливаюсь на части, подобно какой-нибудь чертовой снегурочке над каким-нибудь чертовым костром.

— Я не… убивала… Сережу… — прохрипела я. — Клянусь вам… чем угодно…

Он грустно кивнул.

— Вчера он не вышел на работу, а сегодня на рассвете его нашли грибники. В лесу под Белоостровом с полиэтиленовым пакетом на голове. Избит так, что по лицу не опознать.

— Я не могла… так..

— Так избить? — продолжил за меня полковник — Конечно, нет. Да у вас и надобности такой нет. Вам достаточно только пожелать. За вас всё делают другие. Делают, даже не зная о вашем существовании. Как водитель того грузовика, который сбил капитана Знаменского. Как неизвестные пока хулиганы, убившие оперуполномоченного Свиблова.

Я встала со стула и несколько раз прошлась по кухне из конца в конец и обратно. Полковник молча пил кофе. Наконец мне удалось взять себя в руки.

— Константин Викентьевич… — начала я. — Вы можете мне не верить, но…

Полковника как подбросило:

— Вы знаете мое имя-отчество?! Откуда?!

— От Сережи. Он случайно обмолвился…

Я чуть было не добавила: «Не ругайте его за это…»

— Обмолвился?! Как он мог обмолвиться? У нас так не бывает! Вы что, заставили его? Час от часу не легче…

— Никто его не заставлял, Константин Викентьевич. Выслушайте меня, пожалуйста. В субботу поздно вечером я возвращалась с коллегой по работе из Репино, с дачи другого коллеги. В Белоострове в вагон вошел Сережа. Он был очень сильно пьян, с трудом стоял на ногах. Увидел меня, сел напротив и стал нести всякую чепуху. О том, что никакая я не ведьма, а обычная мошенница — что-то в этом роде. Тогда-то и обмолвился. А потом стал вытаскивать из сумки разные деликатесы — мол, давайте отпразднуем юбилей…

Полковник внимательно слушал.

— Юбилей?

— Так он назвал жертву маньяка из Сосновки. Типа, двадцать пятая, юбилейная. Наверно, потому и напился. Вы же сами сказали, что он принимал эту историю очень близко к сердцу. Я тоже видела, что он ужасно переживает. Ужасно. Настолько, что стал зачем-то заводиться с контролерами.

— С контролерами?

— Ну да. Где-то в районе Шувалово или Озерков в вагон вошли контролеры. По-моему, они тоже были пьяны, но не так сильно. Мы все там были на кочерге, но Сережа особенно.

— Вы сказали, что это происходило поздно вечером. А точнее?

— Около полуночи.

— Так, дальше.

— Мы с Димой…

— Фамилия Димы?

— Беровин. Мы показали билеты, а Сережа стал кричать ментам, чтобы проваливали…

— Ментам? Вы упоминали только контролеров.

— Два контролера и два милиционера. Один такой высокий, угловатый, с большим кадыком. Другой помладше, белобрысый. Когда Сережа завелся, они потребовали документы. Дима достал паспорт. У меня с собой ничего не было, но это как-то проскочило. По-моему, под конец их интересовал только Сережа. Он тоже достал свою красную книжечку…

— Дальше.

— Дальше мы приехали на вокзал, и этот, с кадыком, приказал нам с Димой выметаться. И мы вымелись. Константин Викентьевич, я готова поклясться вам чем угодно: у меня и в мыслях не было ему навредить. Наоборот, жалела. Он действительно очень сильно переживал…

— Подождите… — остановил меня полковник — Дайте подумать… Где тут у вас телефон?

Он прошел в коридор и набрал номер. Бимуля, лежавшая как раз под телефонной полочкой, обнюхала полковничьи туфли и приветственно шевельнула хвостом.

— Записывай, — сказал полковник в трубку. — Свиблова видели в субботу около полуночи в электричке. Сел в Белоострове, имел при себе продовольственный набор, был сильно пьян. По прибытии на Финляндский вокзал, пока еще находясь внутри вагона, вступил в конфликт с нарядом железнодорожной милиции. Дальнейшее свидетелям неизвестно. Установи мне состав бригады контролеров и милицейского наряда. Всех четверых задержать и допросить. Выполнять немедленно.

Закончив разговор, он вернулся на кухню, сел и долго молчал, поставив локти на стол и уперев подбородок в сплетенные пальцы.

— Еще кофе, Константин Викентьевич?

— Что? — переспросил полковник, словно очнувшись. — Нет, не надо. Спасибо за информацию, Саша. Надеюсь, она поможет найти этих подонков. Но вы ведь понимаете, что они могут быть только орудием. Впрочем, это я уже говорил.

— Я не…

— Понятно, понятно… — отмахнулся он. — Вы не хотели. Допустим, я вам даже поверю. Хотя зачем допускать? Я вам просто верю, без всякого «допустим». Вы кажетесь мне искренним и правдивым человеком. А я редко ошибаюсь в людях. Но дело-то в другом… Вы сами, Саша… можете ли вы поручиться, что эта ваша убийственная сила не действует помимо вашего желания? Ведь когда Свиблов начал на вас давить, вам было неприятно? Ведь было?

— Было, — признала я.

— Ну вот…

Мы еще немного помолчали.

— Откровенно говоря, — вздохнул полковник, — вы настолько опасны для окружающих, что я сомневаюсь, удастся ли мне сейчас вернуться на работу живым. Но я ведь не давил на вас, правда? Не угрожал?

— Не давили. Не угрожали. Меня убьют?

Он усмехнулся:

— Очень правильный вопрос. Если б я был уверен, что дело только и именно в вас, то, конечно… Но такой уверенности у меня нет, вот в чем проблема. Более того. Возможно, случай со Свибловым показывает, что эта сила действует помимо вашей воли. Что она не связана конкретно с вашими осознанными желаниями. Тут ведь вот еще какой момент: когда вас не станет, эта сила может просто перекинуться куда-нибудь в другое место. Скажем, к кому-нибудь другому. Вас я, по крайней мере, знаю, а этого другого — нет. Вы, Саша, хотя и смертельно опасны, но представляете собой мой единственный контакт с этим… э-э… явлением. И не просто контакт, но контакт искренний, честный и совестливый. Спрашивается, какой мне смысл вас убивать? Логично?

— Логично, — кивнула я.

— Что ж, — грустно улыбнулся полковник, — если вы действительно так считаете, то мои шансы остаться в живых не так уж и малы. Подбросить вас до работы? Вы уже безнадежно опаздываете…

Черная «Волга» домчала меня до Мариинского проезда меньше чем за пятнадцать минут, так что мне даже не пришлось объясняться с Верой Палной по поводу опоздания.

— Димушки, конечно, нет?

Секретарша помотала головой.

— Вчера не позвонил, представляешь? Непохоже на него. Хорошо, что ты напомнила, — пойду, сама звякну.

Результат этого звонка я услышала уже от своего стола, когда здоровалась с Зиночкой. На крик Веры Палны сбежалась вся лаборатория. Секретарша стояла в своей каморке, прижав к груди телефонную трубку, и ревела в три ручья, размазывая по лицу слезы и сопли вперемежку с потекшей косметикой. Димушка погиб вчера утром по дороге в лабораторию: упал под поезд метро. Жена забеспокоилась вечером; из милиции позвонили только часов в девять, когда она уже начала обзванивать морги.

5

Остаток недели я провела дома: просто лежала на кровати лицом к стене и молчала. К телефону тоже не подходила — даже когда звонил Сатек. Знакомый мамин врач пришел выписать мне бюллетень, чтобы не было проблем на работе. Ему пришлось общаться с моей спиной — маме так и не удалось уговорить меня повернуться.

— Сашенька, это ведь невежливо, в конце концов…

Невежливо! Соображения вежливости и приличий казались мне бесконечно далекими, принадлежащими какому-то другому миру. Слова полковника о том, что я представляю опасность для окружающих, по-настоящему настигли меня лишь после известия о гибели Димушки. Крик Веры Палны словно пробил дыру в моем персональном озоновом слое, и теперь самые дикие страхи и фантазии беспрепятственно жгли мою беззащитную душу.

Неужели Константин Викентьевич прав и эти два ни в чем не повинных человека умерли из-за моей прихоти? Я вновь и вновь припоминала обстоятельства проклятого субботнего вечера, когда в последний раз видела этих людей живыми. Вновь и вновь перебирала в памяти свои тогдашние мысли и чувства — даже самые мелкие, самые незначительные. Ведь если вселившаяся в меня сила действует помимо высказанного желания, то Димушку и Сережу мог убить какой-нибудь второстепенный импульс, неосторожное слово, секундный перепад моего настроения.

И, конечно, сцены в поезде и на вокзале содержали в себе множество таких потенциально губительных мелочей. Пьяный Сережа с его дурацкими нападками был попросту неприятен, и я в тот момент, без сомнения, была готова на многое, лишь бы поскорее завершить общение с ним. Не исключено, что мне на ум пришло и какое-нибудь соответствующее случаю выражение, что-то типа «чтоб ты провалился!» или «черт бы тебя побрал!» или еще что-нибудь в этом духе.