Бесследно исчезнувшая - Лиза Марклунд

– Это было нестерпимо жаркое лето, – сказала она. – Знаешь, тогда Швеция превратилась в банановую республику: плюс сорок на улице, проценты по кредитам высотой до небес, и мы здорово преуспели в футболе…

Вальтер Веннергрен, ничего не понимая, захлопал глазами. Ну конечно, это же было в каменном веке, и он еще тогда ходил в садик.

– Жозефину нашли за надгробием на маленьком еврейском кладбище в Крунубергском парке. Она лежала там голая, задушенная… Считалось, что это сделал ее парень. Его звали Йоахим. Он так никогда и не предстал перед судом.

– Но сейчас Густав Холмеруд взял ее смерть на себя. Этого достаточно для обвинения?

Анника сложила газету, допила остатки кофе из кружки и встала, держа ее в руке.

– Вероятно, нет. Сейчас Холмерудом занимается новый прокурор, старый пошел на повышение. Я пойду принесу еще кофе, ты будешь?

Парень выглядел испуганным.

– Ты действительно это пьешь?

На ее столе ожил телефон. Звонил Андерс Шюман:

– Анника, ты можешь зайти ко мне?

Он наблюдал, как Анника Бенгтзон совершила прогулку до кофейного автомата. Ему стоило серьезно подумать о дресс-коде для сотрудников редакции, он не должен позволять, чтобы репортер, выглядевший таким образом, представлял его газету где-то в городе. На ней было некое подобие пиджака, джинсы и мятая блузка, и она явно не вымыла сегодня волосы.

Журналистка отодвинула в сторону дверь и сунула голову в его кабинет.

– Что?

– Входи и закрой за собой дверь.

Анника шагнула внутрь и поступила со стеклянной дверью согласно его приказу, повернулась к нему, но дальше не сдвинулась с места. Вообще-то вблизи ее одежда выглядела не столь уж плохо. Сидела немного странно, словно Аннике утром не удалось упаковать себя в нее надлежащим образом. И джинсы определенно были ей велики.

– Как дела? – спросил он, пытаясь придать лицу непринужденное выражение.

– Нора Лерберг объявлена в розыск, – сказала Анника. – Чертовски странный случай. Я собираюсь съездить на разведку чуть позже.

– Я хорошо знаю Ингемара Лерберга. Вернее, знал, – поправился он. – Хотя мы и контактируем в последнее время очень редко. Хороший парень.

– На самом деле?

– Его политические идеи, пожалуй, немного радикальные…

– О том, что люди с индексом массы тела больше тридцати не должны охватываться всеобщим медицинским страхованием, ты это имеешь в виду? Или что в библиотеках надо иметь только «одобренные» книги…

Шюман встал, явно раздраженный.

– Ты видела это? – спросил он вместо ответа и повернул компьютер так, чтобы она могла прочитать.

Анника подошла к его письменному столу и наклонилась к экрану.

– «Свет истины», – прочитала она. – И что это?

– Блогер, – сказал Шюман и показал на свое кресло. – Садись.

Анника смотрела на него одно мгновение, потом села в его широкое офисное кресло, придвинулась ближе к монитору и стала читать.

– Это второй опус, – сообщил Шюман. – Вчера он написал еще один.

– Я вижу, – ответила Анника.

– Он утверждает, что Виола Сёдерланд мертва. Его источники – два бывших партнера Виолы, их осудили за экономические преступления и непорядочность в поведении кредитора в связи с банкротствами при реконструкции шпиля Золотой башни. Это Линетт Петтерссон и Свен-Улоф Виттерфельд, два свидетеля истины… Если верить ему, я обманом получил оба моих журналистских приза, якобы сделал документальный фильм о Виоле Сёдерланд по заданию страховой компании так, чтобы не пришлось выплачивать никакой страховки ее детям. Он пишет, что…

– Я вижу, – перебила Анника.

– Все указывало на то, что она была жива, – отстаивал свою правоту Шюман. – В ту пору, во всяком случае, когда я создавал мой фильм. К настоящему времени, возможно, она и умерла, я не знаю…

Шюман потянулся за распечаткой сегодняшнего опуса, прочитал его еще раз, пока Анника занималась тем же.

Там имелась сделанная сверху фотография Викингавеген, не от его дома, а с расстояния в несколько сотен метров.

– Так вот о чем вчера говорил Боссе, – задумчиво произнесла Анника.

Шюман удивленно захлопал глазами:

– Кто?

– Криминальный репортер. Из «Конкурента». Он упоминал это вчера, на месте преступления, в Солсидане.

Шюман почувствовал, как волна злости нахлынула на него, подобное он ведь должен был предвидеть. Ему требовалось положить этому конец и разобраться, как такое случилось.

– Почему ты ничего не сказала?

Анника убрала волосы со лба.

– Не сказала о чем? Что кто-то люто тебе завидует? – Она снова сосредоточилась на тексте. – У того, кто написал это, явно проблемы с головой. «Забыв о культуре, морали или других вечных ценностях, он отравляет своим присутствием наш мир, отбирает предназначенные нам кислород и пространство…» Недостаточно, если ты уйдешь в отставку, в его понимании, ты должен умереть?

Шюман почувствовал, как у него пересохло во рту.

– Похоже, именно так.

– Почему ты решил, что это мужчина? Маниакальными завистницами могут быть и женщины. Анна Снапхане – наилучший тому пример…

Она произнесла последнюю фразу спокойным тоном, словно грубые публичные нападки со стороны бывшей подруги совсем ее не тревожили. По мнению Шюмана, все обстояло диаметрально противоположно.

– И чего он хочет? – спросила Анника, поднимая на собеседника глаза. – Какова цель, если, конечно, такая существует? Понимаешь ты это? Или всему виной лишь старая добрая зависть?

Шюман опустился на стул для посетителей:

– Я не знаю. И представить не могу, какое из моих действий могло вызвать такую реакцию. Восемнадцать лет назад я снял телевизионный документальный фильм об исчезнувшей миллиардерше, где привел доказательства, указывавшие на то, что она все еще жива. Даже не утверждал этого.

– Не могу согласиться, – сказала Анника. – Я помню тот фильм, его использовали в качестве учебного пособия на факультете журналистики. Ты же утверждал, что она жива.

– Все указывало на это, – стоял на своем Шюман.

– Похоже, «Свет» истины не задумывается о формулировках, – сказала Анника и прочитала дальше: – «Он преднамеренно солгал и обманул весь шведский народ, этот рыцарь порядочности, без оснований присвоивший себе такой титул…»

– Да, да, – перебил Аннику Шюман. – И как мне действовать сейчас?

– Честно? – Анника посмотрела на него. – Наплюй и забудь. Ты все равно ничего не сможешь изменить.

Она встала. Главный редактор почувствовал себя разочарованным.

– Он утверждает, что я получил взятку от страховой фирмы и купил мою «шикарную виллу» в Сальтшёбадене на те деньги! Полная чушь. Это родительский дом моей жены, мы приобрели его более трех десятилетий назад, за двенадцать лет до того, как я снял тот документальный фильм.

– Стоит тебе начать отбиваться фактами, ты только усилишь его позиции.

– Но он ведь лжет! Я могу доказать, у меня сохранился договор на покупку…

– «Говори в гневе, и это будет лучшая речь, о которой ты когда-нибудь пожалеешь…»

Шюман закрыл глаза. Боже праведный, сейчас она процитировала ему Черчилля.

– Ты крайне плохого мнения о моем умении постоять за себя.

– Пока мое мнение не дало средствам массовой информации повод влезть во всю историю, тебе не о чем беспокоиться, – сказала Анника.

Она покинула его кабинет и закрыла дверь за собой. Шюман видел, как она направилась к столу, за которым расположился сын Альберта Веннергрена. Зачем, черт побери, такому парню становиться журналистом? У него есть все возможности выбрать себе хорошо оплачиваемую, уважаемую и перспективную специальность.

Шюман вздохнул и решил проверить погоду в Рёдлёгских шхерах.

Кабинет Нины точно соответствовал всем предрассудкам относительно рабочих мест государственных служащих: тесная, с серо-голубыми занавесками, светлой деревянной мебелью с обивкой из шиннарпа, окном, выходившим во внутренний двор, с коричневой, обшитой железом стеной по другую его сторону. Она делила его с мужчиной по имени Джеспер Ву, с которым еще не встречалась, он сейчас находился на каком-то задании в Азии.

Она поставила спортивную сумку рядом с книжной полкой со своей стороны их общего письменного стола. Даже когда коллега отсутствовал, у нее и мысли не возникло вторгнуться на его территорию, подобное легко входило в привычку, и довольно скоро она могла считать все здесь своим, и тогда ему придется всегда с трудом пробираться на свой собственный стул.

Ее мысли ходили по кругу. Насилие в отношении Лерберга было слишком изощренным. Пытки, специфические методы воздействия были красноречивы и несли в себе какую-то информацию. Нина видела насилие с близкого расстояния еще ребенком, выросла с насилием в качестве инструмента власти, способа защититься, отстоять территорию, но в данном случае речь шла о чем-то ином.

Она открыла свой последний рабочий документ в компьютере.