Читатель на кушетке. Мании, причуды и слабости любителей читать книги - Гвидо Витиелло

постеснялся сказать об этом упущении своим куда более начитанным школьным приятелям, и с тех пор, с этой первой лжи началась его карьера компульсивного приспособленца. Куда раньше, чем Вуди Аллен, тему такого рода стыда затронул американский писатель Фрэнк Мур Колби. Вот что он писал в 1905 году в книге, метко озаглавленной «Вымышленные обязательства»: «В некоторых литературных сообществах книга – своего рода орудие угнетения. Если ты не читал ее, то чувствуешь себя невыносимо гнусным человеком, ведь книга, которую ты не прочел, – именно та самая, единственная в мире, которую тебе следовало прочесть».

Конечно, можно радостно демонстрировать всем свою невежественность, но опечаленные эрудиты будут смотреть на тебя как на уникума, который секунду назад сознался в том, что никогда не пользовался вилкой. Поэтому ты поддаешься «вымышленному обязательству», и то, насколько изящно ты извернешься, пытаясь прогнуться под давлением общества, неизбежно покажет, закаленный ли ты человек. «Слабые и чувствительные люди однозначно начнут что-то бормотать и солгут», а потом тихо улизнут, как кошка, прихватив с собой свой стыд. Впрочем, есть и куда более презренный способ пойти на компромисс. Например, человек может не говорить прямо, что не читал ту или иную книгу, но при этом будет рассказывать о ней так, словно и правда ее прочел, изобилуя «неопределенными и общими выражениями, которые, как ему известно, одинаково хорошо подходят к чему угодно и уместны в какой угодно ситуации». Ну да, это срез эпохи, очерк быта и нравов. Да, конечно, это попытка изучить человеческую натуру, запечатлеть ее противоречивый характер. Если уж на то пошло, на свете есть буквально куча готовых слов-клише, остается только выбрать нужное и использовать его при случае: самобытный, интересный, мощный, пронзительный… Схожим образом некоторые люди, желающие незаметно затесаться в компанию знатоков, описывают вино тремя-четырьмя шаблонными формулами – плотное, структурированное, с фруктовыми нотами, танинное – и надеются таким образом выйти из положения. Но это еще не все. Следующая стадия, описанная Колби, – ненамеренный обман: «Говоря о книгах так, будто он и в самом деле их читал, человек в итоге убеждает в этом себя самого. Он цитирует мнения, услышанные от других людей, с таким видом, будто пришел к ним сам». Так и рождается Зелиг.

Людям просто нужно преуспеть в одном конкретном деле: Артур Шопенгауэр называл это «читать a tempo, то есть все и всегда читают одно и то же – самое новейшее, чтобы иметь в своем кругу материал для разговора»[25]. Это разновидность синхронного плавания, но им можно заниматься и не прилагая физических усилий, то есть не читая. Притворяться заядлыми читателями (кстати говоря, откуда взялось это занятное выражение? Его точно списали с заядлого картежника или курильщика) несложно, для этого не нужно даже никаких особых умений.

В наши дни для этого есть как минимум два пособия: они быстро обучат вас искусству говорить о книгах, которых вы не читали. Первое написал Пьер Байяр, второе – в ответ ему – Генри Хитчингс, который хотел слегка приправить теоретическую направленность французского коллеги толикой английского прагматизма. К этим двум произведениям я бы прибавил еще одно, написанное у меня на родине, – «Не читайте книги: пусть вам их пересказывают». Это юмористическое руководство Лучано Бьянкарди в 1967 году выходило по частям в еженедельной газете «А-Би-Чи», а та, в свою очередь, обучала начинающих интеллектуалов стратегическим тонкостям бахвальства. Главное – не слишком увлекаться, чтобы не закончить как персонаж из фильма Вуди Аллена, который хвастался, будто «проглотил „Поминки по Финнегану“, пока катался на американских горках в Кони-Айленде». Любой браваде нужно знать меру. Еще и потому, что, если мы представим себе ужасный вариант развития событий и самозванца подобных масштабов все же раскроют, ему придется устроить невероятную бойню – перерезать всех родственников, друзей, соседей и коллег. Именно так поступил Жан-Клод Роман, история которого легла в основу «Изверга» Эммануэля Каррера (читал ли я эту книгу? не читал? или смотрел фильм? бог знает!). Впрочем, этого, как правило, не происходит – одно из неписаных правил этикета в нашей культуре гласит: не стоит слишком сильно интересоваться недостатками других людей, если не хочешь, чтобы они принялись копаться в твоих.

Лицемерие, пользовавшееся большим почетом при дворе и в свете, отчасти решает эту проблему, однако, не до конца. Ведь нас тревожит не только страх, что нас отвергнут, исключат из круга вундеркиндов, уже осиливших «Моби Дика». В этом есть что-то более глубинное, не имеющее отношения к насаждаемому обществом чувству стыда. Скорее, оно связано с нашей личной, внутренней виной. И в первую очередь эту вину в невротичном читателе подкармливает целая вереница книг, о которых мы уже со школы знаем одно – что они умеют крайне изящно издеваться над нашей психикой. Речь о классиках. Они наше Сверх-я в бумажном формате.

Но кто такие эти классики? Или что такое классика? Чтобы найти ответ, можно начать с самых наиклассических эссе, например «Что такое классик?» Сент-Бёва или с одноименной работы Томаса Стернза Элиота. Но для начала нужно понять, что делает эти классические тексты о классике, в свою очередь, классическими. А для этого нам понадобится пройти по классической винтовой лестнице – применить принцип regressus in infinitum, то есть бесконечно находить все новые и новые менее значимые, но классические тексты. Это все равно что слететь по ступенькам кубарем. Лучше схватиться за парочку остроумных изречений, которые описывают классиков не такими, какие они есть, а такими, какими мы их воспринимаем: не классики-в-себе, а классики-в-нас.

Первое: классическое произведение – это «то, что все хотят держать в руках уже прочитанным, но никто не хочет читать» (автор этого афоризма – Калеб Винчестер, профессор, преподаватель английской словесности; его цитирует Марк Твен в своей речи «Исчезновение литературы»). Второе: «Классика – это книги, о которых обычно говорят что-то вроде „Я сейчас перечитываю…“, а не „Я сейчас читаю…“» (Итало Кальвино, «Зачем читать классику»).

Если объединить их – сделать то же, что и юристы, когда выводят решение из нескольких правовых норм, пересекающихся друг с другом, – получится жуткая психологическая ловушка. Только подумайте: 1) мы хотим, чтобы все классики оказались каким-то образом прочитаны, и 2) мы не можем допустить, что не читали их, и в то же время 3) мы не решаемся их читать не в последнюю очередь потому, что, как только приступим к этому действу, то поймем, что никогда не сможем осилить все классические книги на свете. Как бы это ни противоречило логике, вывод таков: читать классиков – худшая преграда