Читатель на кушетке. Мании, причуды и слабости любителей читать книги - Гвидо Витиелло

хватает только верного слуги Лепорелло, своего рода библиотекаря, который постоянно обновляет каталог всех совращенных и брошенных книг – подойдет любая, любого социального положения, возраста и внешности, лишь бы у нее была обложка, и вы уже знаете, зачем она нужна. Когда этот распутный читатель слишком сильно погружается в тот или иной роман и в итоге привязывается к нему, он начинает терзать себя мыслями о тех литературных приключениях, пуститься в которые ему не позволяет верность выбранному произведению. В этом отношении его можно назвать «клаустрофобом»: он чувствует, будто попал в ловушку, он задыхается, ему кажется, будто страницы надвигаются на него, точно стены комнаты, и вот-вот раздавят… Ему нужно бежать, пока не стало слишком поздно, и вдохнуть свежий воздух нового романа. Тогда он, подобно мифическому сатиру, начинает гоняться за книгами, чьи страницы шуршат, как юбки дам, перебирает их, мнет, забирается внутрь, загибает уголки страниц, оставляет пометки на страницах, отрывает переплет от обложки и при этом рискует как следует не насладиться ни одной из них – таково его проклятье!

Любого библиомана ожидает поистине заслуживающая сочувствия трансформация – как это часто бывает, он превратится из волокиты в подглядывающего; печальна и его рутина: в одной руке бутерброд, в другой – канцелярский нож, и так он перехватывает кусочек то тут, то там, поглощая свою каждодневную порцию книг; однако ему никак не удается с комфортом доесть до конца хотя бы одну. Печальная участь – история, финал которой раскрашен серыми тонами разочарования, как писал когда-то Джезуальдо Буфалино. Нечто подобное наверняка произошло и с Джакомо Казановой, когда он однажды вечером смотрел безмятежным и сонным взглядом на свою служанку, грудь которой то и дело проглядывала меж застегнутых на две пуговицы полочек блузки; или же с Дон Жуаном, когда он сказал Лепорелло: «Нет, погаси факелы и иди спать, сегодня никому не открывай». То же самое происходит и с книгами, и, боюсь, это еще сильнее наводит тоску.

Если кто-то из вас ищет произведение, похожее на воспоминания двух этих известных распутников, но про книги, вам стоит прочитать «Любовные приключения библиомана» (1896). В этом произведении американский писатель Юджин Филд описывает траекторию судьбы, которая начинается с «первой любви» и достигает кульминации, когда человека поражает болезнь, именуемая «каталогинитом». Печальна плоть, увы![33]

Обыкновенный читатель, как правило, находится где-то посередине между монахиней-затворницей и распутником. В этой среде куда сильнее распространена серийная моногамия (можно сказать, сейчас это в целом превалирующий тип отношений): склонные к ней люди привязываются к одной книге и даже не допускают мысли о других, пока не доберутся до последней страницы, которая разом освободит их от обета верности. Во имя нее такой читатель готов терпеть все неудобства семейной жизни: жалобы, раздражающие привычки, изматывающие каждодневные ритуалы, надоедливые присказки, периоды простоя, навевающие скуку лирические отступления. Мандзони немного увлекается описанием виноградника Ренцо[34], Дон Делилло начинает рассказывать бесконечную историю про бейсбол – и вот на длинной дистанции ты уже находишь что-то милое в храпе своего супруга. Ведь даже великий Гомер, как учили нас в школе, «время от времени может и задремать»[35], прямо как некоторые мужья, отяжелев от воскресного семейного ужина, кажется, буквально сливаются с диваном в единое целое.

Линн Шэрон Шварц отлично знала, насколько героического самопожертвования (можно сказать, почти граничащего со святостью) временами требует принесенный брачный обет:

И вот я, как все серийные брачующиеся, беру новую книгу с благими намерениями: я рассчитываю оставаться с ней и в радости, и в печали, пока последняя страница не разлучит нас, но… в какую-то минуту она больше не привлекает меня. А другие книги, куда более манящие, буквально испускают в мою сторону феромоны. В конце концов в мире так много прелестных книг! Зачем терять время с одной, если она больше не приносит удовольствия, не радует ничем новым, не переносит меня куда-нибудь, где я еще никогда не была? Я чувствую, что больше не привязана к книге, которую держу на коленях, точно как муж или жена, разлюбившие друг друга, ощущают, что хотят отстраниться от сидящего рядом человека и спрашивают себя: что я здесь делаю?

Именно так беспокойный моногамный читатель, движимый книжными феромонами, начинает листать другие книги. Он сначала рассеянно просматривает первые страницы, затем главы, и в итоге временами путается в персонажах, смешивает один сюжет с другим, а потом оказывается в страшном сне: как неверный муж, лежа в постели с женой, он боится назвать ее именем любовницы (или наоборот). В этом смысле куда более мудро ведет себя читатель, открыто ведущий полигамный образ жизни: у него, как у перса Узбека, всегда под рукой пять книг – его домашний гарем на прикроватной тумбочке. Главное – чтобы они достаточно сильно отличались, не создавали неловких ситуаций и не ввязывались в споры о том, у кого из них больше законных прав.

Упомянем в завершение и еще один тип – безутешный вдовец. Он слишком рано познал самую большую книжную любовь в своей жизни и убедил себя, что никто и никогда с ней не сравнится. Печальная судьба, если подумать. Любовь и книги должны меняться, развиваться в соответствии с возрастом человека. В начальной школе это нежное и чистое чувство к лучшему ученику в классе, светловолосому лохматому мальчишке («Маленькому принцу»), затем, в подростковом возрасте – первая влюбленность в хулигана, с которым мама запрещает видеться (Буковски), в красивого загадочного юношу, который толкает странные, хоть и крайне глубокомысленные речи (Гессе), в бедового парня, который вызывает у тебя желание поиграть в сестру милосердия и вернуть его на путь истинный (Керуак). И наконец, когда приходит время выходить замуж или жениться, нужно встретить своего человека. Зачем же судьба свела тебя со Стендалем раньше времени и сделала тебя обреченной молодой вдовой?

Такого рода читатели проводят всю жизнь в трауре, однако он, словно тень, сопровождает и приверженцев серийной моногамии. Потому что помимо послеродовой депрессии и посткоитальной дисфории существует и посткнижное расстройство. Американцы называют его post-book blues (примерно как baby blues – подавленное состояние после рождения ребенка или же, в нашем случае, завершения книги). Не уверен, что такое есть в диагностических руководствах по ментальным расстройствам, но нет такого читателя, кто бы не терзался из-за расставания с любимым романом.

Это начинается, когда прочитаны уже три четверти книги и новых страниц остается все меньше и меньше. Самые упорные заставляют себя нарочно растягивать этот остаток, но рано или