Суженая императора (СИ) - Гэлбрэйт Серина

Каким бы ни было дальнейшее положение Миреллы, она вырастет и выйдет замуж. И даже в качестве родственницы императора она имеет шансы на хорошую партию, на мужа из высокого франского рода – рода, по жилам которого её отравленная кровь потечёт дальше.

– Вам не о чем тревожиться, фрайнэ Астра, – произносит фрайн Бромли едва слышно. – В зале достаточно охраны, и вы не останетесь одна ни на мгновение.

– Благодарю, фрайн Бромли, – отзываюсь скорее из необходимости что-то ответить на проявление беспокойства и заботы, нежели действительно желая с кем-то разговаривать.

– Моя супруга, достопочтенная фрайнэ Шеритта Бромли, станет вашей старшей придворной дамой, – продолжает мужчина, глядя в спину Стефана, видную через неплотно сомкнувшиеся края занавесей.

– Вот как? – пытаюсь скрыть непрошеное удивление, не демонстрировать его слишком уж явно. – Пока мне известно о назначении в мою свиту только фрайнэ Брендетты, дочери фрайна Витанского.

– Оно само собой разумеется, иначе от Витанских покою не было бы ни ночью, ни днём, – Шейд всё же удостаивает меня осторожным взглядом искоса. – Полагается, чтобы свиту супруги императора возглавляла фрайнэ старшего возраста, умудрённая опытом, замужняя или вдовеющая. Порой её избирают среди жён первых фрайнов, но не всегда, – он медлит, то ли дивясь моей неосведомлённости, то ли не решаясь сразу сказать то, что собирается, и наконец добавляет: – Моя жена кузина Его императорского величества, была придворной дамой Её императорского величества Терессы…

Как и Мадалин.

Знаю, ничего странного в том нет – многие фрайны стремятся устроить в свиту императриц своих жён и дочерей, многие фрайны могут похвастаться родством, дальним ли, близким, с первопрестольным древом через принятых в род сестёр и дочерей императоров. Но я не могу избавиться от ощущения, будто меня загоняют, точно оленя на охоте, окружают со всех сторон старшими ветвями, первыми фрайнами и императорскими родственниками, для которых фрайнэ Астра Завери грязь под ногами, принесённая на обуви в чистый дом, и только.

Стефан же рассказывает историю, словно сошедшую со страниц рыцарского романа.

О молодом императоре, которому пришёл срок избрать супругу.

О первом выборе жребием.

Об ошибке, затаившейся в ниспосланных Благодатными знаках.

Или то было неверное истолкование?

Оттого и случается невероятное и вместо фрайнэ, предназначенной государю Благодатными, ко двору привозят другую девушку.

Первая невольная ошибка влечёт за собою вторую, а вскорости поспевает и третья. Они копятся и копятся, нарастают ворохом невыполненных дел и несказанных слов, и каждая новая всё фатальнее предыдущей, каждую новую всё сложнее исправить. Каждая супруга умирает в расцвете юности и красоты, не успев подарить мужу и стране наследника, и никто не догадывается, что всё есть знаки Четырёх, воля богов, встреченная с греховным пренебрежением.

Молодому императору тяжело даётся решение о четвёртом выборе жребием. Но, сколь известно, число четыре угодно Благодатным и оттого удачно. И боги ниспосылают милость свою, одаривают ею щедро, приводят на путь государя ту истинную наречённую, что должна была прибыть ко двору вместе с тремя фрайнэ из первого выбора жребием. Именно этой прекрасной фрайнэ надлежит стать суженой властителя, супругой его, матерью его детей, той, кто наденет венец франской императрицы.

– Наша суженая, фрайнэ Астра Завери!

Делаю глубокий вдох и выхожу на балкон.

Туда, где меня ждут.

Туда, где не ждёт никто, кроме приближённых императора.

Глава 6

Шаг через порог.

Шаг через незримую линию, отделяющую одну часть моей жизни от другой, – переступишь через неё, и возврата назад не будет.

Шаг к Стефану, застывшему вполоборота ко мне. Он приподнимает руку, и я подаю свою, позволяю его пальцам обхватить мои, привлечь себя ближе к государю. Встаю подле него, держу спину прямо, подбородок повыше, а плечи расправленными и улыбаюсь, как наставляла когда-то мама.

По другую сторону парапета прямоугольная зала, освещённая огнёвками, и люди, сгрудившиеся перед балконом. Смотрю на них и вижу этакое неровно обрезанное полотно, пёстрое, блестящее, с причудливым узором. Оно безлико, я не различаю лиц и не пытаюсь – не только потому, что никого не знаю. Даже если бы знала хоть кого-то, всё равно не смогла бы найти этого человека глазами. Они сливаются в одно, все эти люди, взирающие на меня снизу вверх, недоумевающие, кто я такая и откуда взялась.

Поверили ли они в сказанное императором?

Отчасти.

В зале собрались благородные фрайны, для многих из них императорские резиденции, место при дворе и при государе, поиск милостей, интриги – вся жизнь, иной они не знают. Их не проведёшь сказкой о божественном предназначении и потерянной суженой, им слишком хорошо известно, что в выборе жребием божественной воли не больше, чем при заключении любого другого брачного договора.

Я слышу тишину. Чувствую её кожей, чувствую, как она давит, душит, сгущается грозовыми тучами.

Наконец далёким рокотом грома звучат первые приветственные выкрики. Они множатся, нарастают, дробятся, рассыпаясь по зале дождевыми каплями.

– Да хранят Четверо суженую Его императорского величества!

Улыбка на моих устах застывает, словно плохо нарисованная роспись на дешёвой маске. Мне кажется, она вот-вот сползёт, точно та маска, и всем внизу предстанет истинное моё лицо, искажённое гримасой ужаса от происходящего, снедающего страха, беспрестанной тревоги.

Стефан стоит рядом, близкий и равнодушный, слушает гул голосов, улыбается той скользящей полуулыбкой, благосклонной, официальной, с которой надлежит принимать поздравления от своих подданных. Я думаю, мы никогда не уйдём с этого балкона, так и застынем здесь навеки, будто ледяные скульптуры, однако Стефан чуть сильнее сжимает мои пальцы и поворачивается к проёму позади. Вновь трубят фанфары, обрывая выкрики, я следую послушно за мужчиной, которого отныне с полным правом могу называть своим суженым. Мы возвращаемся в комнату, слуги опускают за нашими спинами занавески. Понимаю, что больше не улыбаюсь, она всё же сползла, вымученная эта улыбка, и люди в комнате видят настоящее моё лицо. Впрочем, слугам нет большого дела до чужих гримас, пока они не касаются их напрямую, а фрайн Бромли сразу деликатно отворачивается. Стефану отпускает мою руку, манит слугу и тот наливает в бокал воды из графина и подносит императору.

– У нас есть несколько минут, дабы перевести дух, – поясняет Стефан, осушив залпом содержимое бокала. – Поэтому если ты желаешь…

Я желаю немедля вернуться в свои покои, провести остаток вечера с Миреллой, уложить её спать и после немного посидеть над схемами, но кто ж мне дозволит подобную вольность?

– Нет, благодарю, – я наблюдаю, как Стефан отдаёт пустой бокал слуге, смотрит выжидающе на часы, и уточняю: – Что дальше – танцы?

– Да. Одного более чем достаточно. Сколь помню, ты прекрасно танцевала…

– Ты мне льстишь. Танцую я преотвратно, к тому же давно не практиковалась.

– Но мы танцевали… – напоминает Стефан.

– Всего однажды.

На том самом приёме в замке фрайна Люиса, устроенном в честь приезда императора. Кажется, это был предпоследний день – и визита Стефана в Эату, и нашей недели тайных встреч. Завери пригласили весьма неохотно, помню, как отец удивлялся, что фрайн Люис вовсе не забыл о нашем существовании, как делал обычно, а мама настаивала на принятии приглашения. Считала, что грех не воспользоваться возможностью показать дочь свету, ведь на празднике будут не только фрайны Эаты, но и те, кто сопровождал государя, люди, не знавшие ни правды о нашей семье, ни слухов. Как же я была счастлива, что могу танцевать со своим возлюбленным на виду у всех, что он обнимает меня, прижимает к себе в фигуре танца, смотрит только на меня и словно говорит всему миру, что я принадлежу ему.

А он – мне.

Ничто не имело значения, ни отравленная кровь, ни старое платье мамы, давно вышедшего из моды фасона, подшитое наспех по моей фигуре, ни крах маминых чаяний, что на меня обратит внимание фрайн из свиты императора, будто кто-то из них желал взять в жёны дикарку, у которой из приданого лишь яд в жилах да отцовские долги.