Маршрут: Ноль - Mrs. Mracopisec

КОНЕЦ — ЭТО НАЧАЛО.

И снова — видео. Только один статичный кадр. Я сижу перед камерой, на фоне того же самого выжженного поля. Ветер треплет мои волосы. Говорю, губы шевелятся, я вижу это, но звука нет. Ни единого шороха. Только немая мольба или проклятие, застывшее на моём лице. Я смотрю в объектив, и в моих глазах — тот же ужас, что и у Ольги на первом кадре.

Потом за моей спиной, словно материализуясь из разреженного горячего воздуха, появляется фигура. Сначала расплывчатая, как туман над рекой на рассвете. Потом — лицо. Моё. Только старше. Значительно старше. Лицо из зеркала заднего вида. Морщины глубже, взгляд ещё более усталый, но в нём — ни капли удивления. Только холодное, отстранённое знание. Он смотрит прямо в объектив. Прямо на меня. Сквозь время, сквозь плёнку, сквозь реальность. В его взгляде — ни капли надежды. Только принятие. И тоска. Безмерная тоска.

Я выключил запись. Кнопка щёлкнула с сухим, окончательным звуком. Экран продолжал светиться. Тусклый, призрачный свет, как светлячок в банке. Я вытащил батарею. Раздался резкий щелчок. Экран не погас. Он продолжал светиться, показывая застывшее изображение меня и моего будущего (или прошлого?) двойника. Два меня, застывшие в вечности.

А потом из корпуса камеры, из самого сердца этой железной коробки, донёсся шёпот. Тихий, шипящий, как ветер в разбитом стекле, как шорох страниц старой книги. Тот самый:

— Ты уже здесь…

Я вздрогнул всем телом, камера выскользнула из онемевших пальцев и упала на пыльную траву с глухим, стучащим по костям стуком. Экран погас. Наступила тишина. Но шёпот, казалось, остался. Звучал у меня в голове. Звучал в крови. Он стал частью меня.

Ольга стояла рядом. Неясно, когда она появилась. Словно всегда была здесь, часть этого пейзажа, часть этой аномалии, часть «Волги». Её присутствие было таким же естественным, как солнце над головой, и таким же чуждым.

— Скажи мне, кто я, — сказал я, и голос прозвучал чужим, хриплым, как скрип несмазанных колёс. — Я — он? Я — отец? Тот, кто сгорел в этой машине? Тот, кто оставил след? Кем я должен стать?

Она не ответила сразу. Только смотрела. Её глаза, глубокие, как колодцы в заброшенных деревнях, отражали мою растерянность, мой страх, мою бесконечную усталость от этой дороги, от этих кадров, от самого себя.

— Ты — тот, кто остался, — наконец произнесла она, и каждое слово упало камнем в звенящую тишину, отозвалось эхом в поле. — Остался внутри. В точке разлома. В центре петли. Ты — свидетель. И пленник одновременно. Ты — тот, кто помнит. И тот, кто забыл, как забыть.

На обочине трассы, вдалеке, там, где пыльная дорога вильнула в сторону, теряясь в дымке, появился силуэт. Я машинально поднял камеру, всё ещё держа её в руке, холодную и мёртвую. В объективе — «я». Стою у «Волги», прислонившись к крылу. Смотрю вдаль. В той же рваной кожаной куртке, с сигаретой в зубах. Дым струится в неподвижный воздух. Другая версия. Другой дубль. Момент, которого не было. Или который был иначе. Момент выбора, не сделанного здесь, но сделанного там.

— Всё повторяется? — прошептал я, глядя на своё двойное отражение: одно — в маленьком стекле объектива, другое — далёкое, призрачное на обочине. — Мы обречены проходить это снова и снова?

— Нет, — мягко поправила Ольга. Её голос был как шелест сухой травы. — Всё уже было. Каждый твой шаг, каждая ошибка, каждая надежда, каждая слеза на этой проклятой дороге — уже отсняты. Уже смонтированы. Теперь ты только смотришь. Наблюдаешь за монтажом собственной жизни. Как зритель в кинотеатре, который не может выйти.

Я закрыл объектив. Щёлкнул крышкой. Но видел. Видел силуэт у дороги, застывший в мареве жары. Видел застывшее изображение на выключенном экране камеры. Видел старое лицо в зеркале заднего вида. Видел красный зонт на сиденье. Видел поле. Видел дорогу, уходящую в никуда.

И тут я заметил. Красный зонт. Он снова был на переднем сиденье «Волги». Сухой. Невинный. Как капля крови на снегу. Как обещание дождя в пустыне. Он лежал там, словно его никогда и не уносили. Лежал, как неразгаданная тайна.

А на экране камеры, который я только что выключил и вынул батарею, который должен был быть куском мёртвого пластика, вдруг вспыхнул новый файл. Не видео. Просто иконка и название, чёрные на сером фоне:

Я не нажимал «запись». Я даже не смотрел в этот момент в объектив. Я смотрел на силуэт на обочине. Файл появился сам. Как приговор. Как последняя точка в цикле, который, как я теперь понимал, никогда не замкнётся. Потому что конец — это только начало следующего дубля. Потому что дорога не кончается. Она только меняет направление. Потому что я уже здесь. Всегда. В этом поле. В этой машине. В этом кадре. В этой бесконечной проклятой гонке по кругу, где каждый поворот ведёт обратно к началу. К «Волге». К камере. К последней записи, которая на самом деле — первая. Ты уже здесь. И ты никуда не денешься.

Глава 10. Ноль

Трасса. Здесь, на выжженном солнцем отшибе цивилизации, она превратилась в бесконечную серую ленту, теряющуюся в мареве жары. Ни постов ГАИ с их мигалками, ни заправок с запахом бензина и кофе, ни придорожных кафе, где пьяные голоса сливаются с рокотом музыки. Только ветер — воющий, как раненый зверь, в проводах, да «Волга». ГАЗ-24 стояла на обочине, будто её высадили здесь десятилетия назад и бросили умирать под палящим солнцем. Ржавчина съела арки, пыль толстым слоем покрывала капот, но левая дверь… Левая дверь была распахнута настежь. Как в прошлый раз. Словно звала. Словно ждала именно меня все эти годы, все эти километры бесцельного скитания по дорогам, что вели в никуда.

Я подошел медленно; гравий хрустел под ботинками — единственный звук в этой звенящей тишине. Каждый шаг отдавался эхом в пустоте, будто земля сама предупреждала: «Стой. Не ходи дальше». Заглянул внутрь. Салон был чист. Слишком. Ни пылинки на потрескавшейся приборной панели, ни пятна на сиденьях из выцветшей кожи. Пахло не плесенью или затхлостью, а озоном после грозы и старой кожей — будто её только что подготовили к ритуалу. Воздух был густым, как сироп, пропитанным ожиданием.

На водительском сиденье лежало фото, сложенное пополам. Я взял его. Бумага хрустнула, пожелтев по краям, как осенний лист. На снимке — я, лет десяти, смеюсь, обнимая отца. Он стоит рядом, рука тяжело легла на моё