Русская невестка - Левон Восканович Адян

был еще молод, ему не было и тридцати лет, хотя ранняя седина уже коснулась его коротко стриженных волос. Поговаривали, что все девушки села влюблены в него.

Нравилось Елене и то, как он ездит на своем мотоцикле: ровно, не спеша, как бы щадя своего железного коня, словно это не машина, а живое существо. Впрочем, Елена уже давно заметила, что в селе много мотоциклов и все с колясками. Сельчане к ним относятся очень бережно, не то что в городе.

— Это у нас, у крестьян, в крови, — объяснил ей Арсен однажды вечером, разбавляя простоквашу ледяной водой. Елена уже знала, что простокваша здесь называется смешным, на японский лад, звучным словом «мацун». Мацун с водой — это «тан», он хорошо охлаждает и утоляет жажду.

— Раньше были лошади и ослы, — продолжал Арсен, — теперь их заменяют мотоциклы с коляской, они практичнее в хозяйстве. Но отношение людей к ним осталось такое же, какое было к животным — своим помощникам.

Елена сама не раз видела, как стрекочет по бездорожью мотоцикл, груженный огромным стогом свежескошенной травы. Самого мотоцикла даже не видно, катится себе стог, переваливаясь на ухабах, вызывая улыбку у прохожих.

…Елена убрала кувшин из-под струи, немного отлила из горлышка, чтобы не выплескивать на себя, и понесла его так, как несут ведро, хотя это было совершенно неудобно, но тут уж ничего не поделаешь — она еще не научилась без чужой помощи вскидывать на плечо двухведерный медный кувшин.

Осторожно ступая по мокрым камням, она вышла на дорогу, остановилась возле большого замшелого валуна у обочины. Огляделась по сторонам и, убедившись, что никто ее не видит, подняла кувшин, поставила на валун, затем, придерживая его рукой, чтобы не упал, повернувшись спиной, осторожно взгромоздила кувшин на левое плечо, при этом все же пролив себе за ворот немного воды. И пошла домой. Тяжелый кувшин больно оттягивал плечо, но она знала, что это с непривычки. Надо только плечо держать повыше, чтобы тяжесть распределилась между плечом и шеей, тогда легче будет нести.

По ее приблизительным расчетам, до дома оставалось шагов триста или чуть больше, но думать об этом нельзя, потому что, когда думаешь, сразу устаешь и вода кажется вдвое тяжелее, а спустить кувшин на землю и отдохнуть немножко — тоже нельзя, потом не поднимешь, такого высокого валуна уже нет до самого дома. Вчера она опустила кувшин, а поднять не сумела, тогда она поставила его на чей-то высокий огородный плетень, но плетень взял и провалился, да еще с таким треском, что Елена испугалась, как бы хозяева не выскочили из дома и не отругали ее за порчу имущества. К счастью, никто не выскочил и не отругал.

Трудность была еще и в том, что дорога шла все время вверх по склону горы. «Да что я, слабее здешних, что ли?» — сказала себе Елена. И эта мысль придала ей бодрости. «Вот еще пятьдесят шагов пройдено! Только не надо думать об оставшихся. Лучше о чем-нибудь другом. Про маму! Если бы она сейчас увидела меня с этим кувшином! С ней бы истерика произошла: доченька, мученица ты моя, страдалица ненаглядная, да разве к такой жизни я готовила тебя?!» Елена невольно улыбнулась, отчетливо представив, как мать заламывает себе руки от горя и кричит: «Уж лучше бы за Виктора Сафронова!..» Елена чуть не расхохоталась. Вспомнила, как однажды Арсен сильно приревновал ее, вспомнила, как Витины глаза в тот вечер от ужаса чуть не вылезли из орбит, когда Арсен стал затягивать узел его красного «джазового» галстука… От этого воспоминания Елене стало немного грустно… А когда на душе невесело, в голову лезут тревожные мысли.

…На другой день после того злополучного града Елена все же спросила Арсена, чем она все-таки не угодила тетке Ануш, ведь не случайной была ее внезапная вспышка ненависти. Напомнила и о том, как на следующее утро после их приезда, когда теленок запутался в веревке и его пришлось зарезать, тетка не захотела даже ответить на ее, Еленино, приветствие, а когда Гришик подошел к ней, тетка стала сердито зазывать его домой.

— За что же все-таки?

— Наверное, за то, что ты есть, — досадливо ответил Арсен. — Не обращай внимания, пусть себе ворчит. Главное, чтобы мать с отцом ладили с тобой.

Слова Арсена звучали не очень уверенно, он знал, что мать находится под влиянием своей сестры…

Елена, однако, не стала настаивать. А через несколько дней, когда Гришик, по своему обыкновению, после школы прибежал к ней заниматься русским (он приходил часто и занимался усердно), Елена услышала, как тетка Ануш, разговаривая с сестрой, — по-армянски, конечно, — произнесла слова, каждое из которых в отдельности было ей знакомо, но смысл их в сочетании от нее ускользал. Вечером, когда Арсен вернулся с работы, Елена сказала с наигранно беспечным видом:

— Ты знаешь, я недавно услышала одно выражение, мысленно перевела на русский, получилось что-то смешное.

— Какое выражение?

— Съесть чью-то голову…

Арсен чуть заметно нахмурился.

— А кто это сказал?

— Да сегодня одна старуха приходила к матери, просила стакан постного масла, потом они о чем-то говорили, и старуха произнесла эти слова. По-моему, она жаловалась на кого-то — то ли на директора, то ли на бригадира. Так что же все-таки означают эти слова? Это, наверное, какое-то иносказание, да?

— Съесть чью-то голову — значит накликать беду, стать причиной несчастья, словом, накаркать, как у вас говорят. Ладно, Лена, давай спать, время уже позднее. Спать хочется.

Он солгал, спать ему не хотелось. Они долго лежали с закрытыми глазами, притворяясь спящими. Потом Елена приглушенно всхлипнула, Арсен в темноте нащупал ее глаза, ладонью вытер слезы. Она повернувшись, уткнулась ему в грудь и притихла.

…С каждым шагом идти становилось труднее, кувшин как будто стал вдвое тяжелее, а пройдено каких-то сто шагов. Надо было дождаться Гришика и вместе пойти за водой. Последние дни она так и делала: окончив занятия, они брали кувшин и шли к роднику. С Гришиком дорога казалась короче — они много болтали, часто останавливались отдохнуть, мальчик каждый раз помогал ей поднять кувшин на плечо или нес его сам. А сегодня она решила пойти одна, как делают все женщины в селе. «Нет, так я совсем выбьюсь из сил, надо немножко отдохнуть. А поднять… ну, подожду, пока кто-нибудь встретится, попрошу помочь…»

Она остановилась, опустила кувшин на землю и сразу почувствовала такую легкость во всем теле, что, кажется, взмахни рукой — взлетишь! «Нелегко все же приходится здешним женщинам, —