Февраль - кривые дороги - Нина Артёмовна Семёнова

воде отражались звезды, и были они все красные, лишь одна, маленькая, с голубинкой — потухающая. Дианка подняла голову к небу, нашла эту звездочку, стала ждать: скоро потухнет? Но звезда одиноко голубилась в небе и потухать, как видно, не собиралась.

«Может быть, пройдет еще миллион лет, пока она потухнет, а я жду…» И только она об этом подумала, как рядом с той, голубоватой звездой сорвалась с неба другая, на которую Дианка и не глядела. Полетела вниз, чертя за собой яркий след, как радугу.

«Эх, не успела даже желание загадать!»

Хотя какое теперь у нее желание? Чтоб трактор не сломался, чтоб Андрей скандалов не устраивал, чтоб Михалыч доверил зябь поднимать. Очень простые желания. И еще одно: спать, спать, спать…

Назавтра развозить горючее была очередь сменщика, и поэтому Дианка разрешила себе поспать подольше. Правда, проснулась она все равно рано, по привычке, но не вставала. Лежала, лениво нежась в постели, и вдруг услышала тяжелый стук сапог на ступеньках крыльца. Выглянула в окно — Михалыч. «Наверное, со сменщиком что-то случилось». Но Михалыч про Володю не упомянул, а передал просьбу председателя съездить в Сельхозтехнику за запчастями.

— Поедешь вместе с Колей, — уточнил он, — вдвоем все ж надежней.

Дианка обрадовалась: с Колей она любила ездить. И опять потянулась дорога из Веселых Ключей в город, как когда-то, ранней весной. Но на этот раз Коля был молчалив, неразговорчив. Лишь однажды, когда вспорхнула из-под колес какая-то птичка, он засмеялся и сказал многозначительно:

— Гляди, сорока, а то поймаю.

Дианка сделала вид, что не поняла, о чем это он, отвернулась, стала глядеть в окно.

«Была б я художником, — думала она, — уж я бы нарисовала и эту дорогу, и бабушку-сосну на обочине, и клин журавлей в небе. Как жалобно трубят журавли, будто навек с родной землей прощаются. Но ведь они вернутся. Придет весна, и снова затрубят в небе — горласто, призывно. Весной все бывает по-другому. Все, все…»

В Сельхозтехнике справились быстро. Их-то и оказалось, запчастей: два колеса к «Волге», а к тракторам — ничего. Стоило за этим ехать. «Волга» еще и так пробегает, а три колесника целое лето без запчастей стоят.

Не стала Дианка молчать, все это и выложила начистоту директору Сельхозтехники. Но тот только головой покачал:

— Сами с запчастями бедствуем.

На обратном пути Коля немного развеселился и запел:

А где мне взять такую песню

И о любви, и о судьбе,

И чтоб никто не догадался,

Что эта песня о тебе…

— Ну, догадалась, догадалась, — не вытерпела наконец Дианка. — Перестань!

Коля замолчал, и молчал долго, лишь изредка взглядывал на нее и тихо чему-то улыбался.

Дианку и это разозлило.

— Ну выкладывай, чего ты? — повернулась она к Коле.

— Нет, это ты выкладывай! — сказал Коля.

— А чего мне выкладывать? — Дианка силилась улыбнуться, а не получалось. — Все у меня хорошо. Лучше и не надобно.

Коля в зеркало наблюдал за ней.

— Задернула шторочку?

И тогда она не выдержала и рассказала ему все-все: и про пруд у крепостной стены, и про Юрия, и про его дочку.

— Значит, нашла свое счастье? — спросил Коля.

— Найти-то нашла, да тотчас же и потеряла. Ой, Коля! — Она припала к нему на плечо и, всхлипывая, размазывая по щекам слезы, спросила: — Что мне теперь делать, что?

Коля не ответил. Да и что он мог ответить? Невпопад стал рассказывать об Андрее, как тот гнездо аистов хотел разорить.

— Иду с работы, а он на липу карабкается. «Ты чего?» — спрашиваю. «Ишь, говорит, милуются тут на глазах, я вам сейчас покажу кузькину мать!» Асам уж до середины долез.

— Разорил? — с тревогой вскрикнула Дианка.

— Нет, с липы свалился.

Когда въехали в деревню, Коля предложил:

— Ты давай домой топай, а я сам сдам запчасти.

— Ладно.

Она открыла дверцу кабины, но медлила, не уходила.

— Знаешь, Коля, о том, что я тебе рассказала, забудь. Хорошо? Как и я забуду.

— Уже забыл, — сказал Коля.

— Спасибо. — И вдруг улыбнулась: — А я все-таки докажу, что не зря на курсах проучилась. Вот увидишь!

Она спрыгнула наземь и побежала через дорогу. Бежала и кричала:

— Увидишь! Увидишь!

— Нет, это ты увидишь! — встретила ее на пороге мать и замахнулась на нее косынкой. — Тут такой кавардак в доме, а ее где-то носит!

— Какой кавардак?

Оказалось — студенты. Они каждый год приезжали в колхоз — строительный отряд. Прошлым летом клуб построили, а нынче проводили в дома колхозников газ. Понатоптали на кухне, наследили.

— Ничего, ничего, хозяюшка, мы сами все и уберем.

Но Дианка не дала им прибираться.

— Еще чего? Вы свое дело сделали, и на том спасибо. Угощайтесь-ка лучше яблоками.

В благодарность за яблоки студенты пригласили Дианку в клуб на концерт.

— Не знаю, — замялась она, — завтра на работу чуть свет.

— А нам — нет?

Дианка вымыла все, убрала, в первый раз приготовила на газу ужин. Красота! И мать будет рада — такое облегчение.

Поджидая мать с работы, она вышла на крыльцо и тут увидела быстро семенившую по улице бабку Лукерью.

— Куда ты, бабушка? — крикнула она.

— Как куда? На концерт!

Она как раз поравнялась с Дианкой и остановилась, приглядываясь.

— Как приоденется, — сказала бабка Лукерья, — так и девка вроде б ничего, а как брюки свои натянет, глядеть тошненько.

— В брюках, бабушка, зато сподручней работать.

— И работа у тебя ненашенская, — упорствовала бабка. — Где это видано, чтоб девка на тракторе сидела? Вот я двадцать пять лет дояркой проработала…

— А по мне, — сказала Дианка, — уж лучше на тракторе ездить, чем под коровой сидеть.

— Да, — вздохнула бабка Лукерья, — с вами теперь не сговоришься. Грамотные. Ну, так пойдешь ты на концерт ай нет?

— Сейчас — причешусь только.

Над входом в клуб висел большой плакат, видный даже в сумерках: «Дорогие жители Веселых Ключей! Просим вас на наш концерт! Захватите с собой и ваших соседей!»

Уже этот плакат и особенно смеющаяся рожица, нарисованная чуть ниже, настраивали на веселый лад, а когда Дианка зашла в зал, то и совсем развеселилась: мест не было. Давненько такого не видели Веселые Ключи, чтобы в клубе в разгар осенних работ было полным-полно народу.

Дианка стояла в дверях и оглядывалась: где бы сесть? И тут увидела Юльку. Юльку Собачкину. Кивнула ей, дескать, я зла не помню. Юлька тоже, наверное, хотела кивнуть, но в это время ее кто-то дернул сзади за волосы. Откуда было знать дернувшему,