Февраль - кривые дороги - Нина Артёмовна Семёнова

— Ну как — привезли свою стовосемнадцатикилограммовую тещу? — спросила Дианка.

— Ах, это вы? — узнал ее инженер и подкрутил свои рыжеватые усы. — Привез, привез.

— И квартиру дали?

— Не квартиру — дом целый.

— Вот видите, — не утерпела, похвасталась она, — как мы встречаем молодых специалистов.

— Да, такого, признаться, я даже и не ожидал.

Узнав, что Дианка закончила курсы механизаторов, а ей дали такую развалюху, и теперь приходится всем миром ставить ее на ноги, инженер не выдержал и стал снимать свою куртку на молнии:

— Берите и меня тогда в помощники.

Глядя на копошащихся возле трактора людей, Дианка не раз вспомнила деда Тараса: «Артелью, внученька, всю землю перевернуть можно». Вот так, «ар-тельно» к концу недели и отремонтировали Дианкин трактор. В воскресенье она чуть припозднилась, пришла, а сменщик Володя уже гоняет на «Беларуси» по двору.

— Разве уже все сделано? — набросилась на него Дианка. — А покрасить?

Она сама сбегала к кладовщику и выпросила две банки краски. Краска оказалась ярко-малиновой.

— Ничего, будешь у меня, как ягодка, — засмеялась Дианка и принялась налаживать пульверизатор. Когда малиновая краска чуть подсохла, она провела по кабине еще и синюю каемочку.

Михалыч с прищуром оглядел трактор, ничего, остался доволен.

— Поглядим теперь, — сказал он, — как вы на таком красавце работать будете. И вот вам, сорочата мои, первое боевое задание. Видите вон ту бочку? Цепляйте ее к трактору, будете подвозить горючее.

Дианка так и вспыхнула:

— Вы же обещали!

— А ты конституцию в школе проходила? — отпарировал Михалыч, — Так вот: каждый труд у нас в почете! Все!

Делать нечего, погоревала Дианка, излила свою обиду дома матери, а назавтра встала раненько и выехала на своем красавце — малиновом тракторе с огромной бочкой-прицепом, сплошь заляпанной соляркой. Если б кто-нибудь со стороны поглядел, то увидел бы странное зрелище, но глядеть в этот ранний час было некому, разве только собакам. Они увязались за Дианкой и с лаем проводили до самой Околицы.

По графику, разработанному самим Михалычем, она должна была сначала подвезти горючее в Мышьяковскую бригаду, но там работал Андрей, и потому она самовольно повернула к Сенькиной лощине: там шла выкорчевка кустов. Спускаясь с горы, она увидела внизу два трактора-бульдозера, которые, как разъяренные быки, лезли друг на друга.

«Что они — с ума сошли?» — подумала о трактористах Дианка, но, подъехав поближе, все поняла. Бульдозеры с обеих сторон подцепляли огромный куст и волокли его на край лощины, оставляя за собой черную обнаженную яму. Потом эту яму засыпали, выравнивая почву. Одного тракториста Дианка сразу узнала. Это был Павел Иванович Кузнецов из Поддубок. Был он коренаст, большерук, с тяжелым взглядом бессонно-усталых глаз. Но увидел Дианку, заулыбался:

— Вовремя ты подоспела, дочка. Я уже сам хотел с работы срываться.

Дианка поздоровалась и спросила:

— Ну как ваш Костик?

С Костиком они вместе кончали десятилетку.

— Спасибо. На второй курс перешел.

— Он ведь в политехническом?

— Да, понесла нелегкая.

— Ну почему? — возразила Дианка. — Такой знаменитый институт.

— Знаменитый-то знаменитый, а как приезжал на каникулы, еле узнали: худой, бледный. Уговаривал я его, уговаривал дома остаться…

— Что вы, Павел Иванович? Выучится — инженером будет.

— Вот в том-то и дело, что инженеров больно много развелось — землю пахать некому.

— А мы с вами? — спросила Дианка.

Павел Иванович только взглядом ответил Дианке, а так — промолчал, занялся заправкой.

Чтоб не мешаться под ногами, Дианка немножко отошла, села на выкорчеванный пень. Над лощиной кружилась стая полевых скворцов, шпаков по-местному. Они собирались вместе, чтоб лететь к югу. И кричали, кричали, вожаков себе выбирали. Дианка загляделась на них и не заметила, как к ней подошел еще один тракторист, дядя Митяй.

— Что, девка, и тебя заарканили? — спросил он и засмеялся, наливаясь по лицу и по толстой кряжистой шее густо-малиновой краской. Она не ответила. Тогда дядя Митяй подмигнул ей и присел рядом на корточки.

— Слушай, а ты бы вместе с горючим и нам бы заправиться привезла. А? В другой раз не забудь. Ладно?

Он слазил куда-то под мышку, достал мятую, засаленную трешку и сунул ей в руку.

— Прихвати со вторым рейсом, а то душа горит, смазки требует.

— Еще чего! — вспыхнула Дианка. Она резко оттолкнула от себя руку. — Что я вам — Манька Распутница?

Манька торговала в Веселых Ключах в магазине, а Распутницей ее звали потому, что она ходила, распустив по плечам длинные непричесанные волосы.

Дядя Митяй прищурил один глаз, будто оценивал Дианку.

— А ты кто? — спросил он. — Подумаешь, трактор размалевала, фу-ты ну-ты. Да все равно никто на тебя не глянет. Беглая ты. Использованная.

Словно ушатом холодной воды окатили Дианку, она даже задохнулась от обиды. «За что? Что я ему сделала? Трешку его грязную не взяла? Бутылку привезти не захотела? Ну, обругал бы. А то «использованная». Слово-то какое выкопал».

Ничего не видя перед собой, с полными слез глазами, она влезла в кабину, рывком дернула трактор с места.

— Спасибо! — замахал ей вслед Павел Иванович. — Еще приезжай, раками угостим. Мы тут в реке ловушки на раков поставили!

Она не слышала, гнала и гнала свой трактор, чтоб только поскорей скрыться от позора, уйти с этого места.

Вскоре показалась и Мышьяковка.

Дианка остановилась у крайней хаты — попить попросить, но в хате никого не было, да и вообще деревня будто вся вымерла — люди были на картошке.

Картофельное поле начиналось сразу же за леском — огромное, полого спускающееся к реке, и по всему этому полю, насколько хватало глаз, ползали, шевелились люди. Работали сразу две картофелекопалки и один комбайн. Причем комбайн вел, Дианка знала это, Андрей. Она не стала объезжать по дороге и пошла к нему напрямки — где картошка была уже выкопана.

Трясясь сейчас по неровному полю, Дианка с тревогой думала: а вдруг и Андрей встретит ее так, как этот Митяй? Опозорит при всем честном народе? Но Андрей даже и вида не показал, что он ее знает. Молча заправил баки горючим, махнул рукой, дескать, трогай! Дианка благодарно улыбнулась ему: «Хороший у меня муж. Все понимает».

До самого поздненька моталась она в этот день по полям со своим прицепом, развозила горючее, пока бочка не стала гулко подпрыгивать на ухабах — пустая. Только тогда она вернулась на тракторный двор, поставила «Беларусь» под навес и, тихая, уставшая, побрела домой.

Переходя Ключовку, остановилась на кладках: глаза утонули в черной воде.

— Мне бы домой скорей, отдохнуть бы…

А сама все стояла и не трогалась с места. В