Путеводитель по современным страхам. Социология стрёма - Константин Игоревич Филоненко

До конца года продолжается общественная дискуссия на сетевых площадках всех уровней, которая к концу зимы 2017 года выплескивается на телевидение. Появляется социальная реклама на эту тему, а информация о существовании и опасности «групп смерти» распространяется уже через школы на классных часах и родительских собраниях. Проходит массовая смс-рассылка с предупреждением о готовящихся массовых подростковых самоубийствах на всей территории России. Далее идет серия высказываний представителей власти, на рассмотрение вносятся законы, которые предполагают ограничение доступа детей в интернет. С лета 2017 года начинает действовать закон об уголовной ответственности за создание «групп смерти», происходят аресты подозреваемых в организации этих групп, после чего об этой проблеме высказывается президент.

Я рассказал краткую историю развития одной моральной паники, причем это почти эталонный случай, когда она прошла через все уровни общества.

Стоит сказать, что за описанный период, да и в целом почти постоянно фиксируются различные локальные всплески самых разных паник, связанных со школьниками. Какие-то из них не покидают свой «ареал» и в итоге воспринимаются как городские легенды, а какие-то разрастаются до полноценных общественных дискуссий.

Моральная паника отличается от теории заговора и паранойи успешностью попыток подверженных ей людей изменить мир – из-за страха педофилов или «синих китов» мы получаем жестко зарегулированный интернет.

Конечно же, смысл игры в «синих китов» – не совершить самоубийство, а попасть в «опасную» ситуацию, испытать страх приобщиться к опыту страшного, испытать и ощущение жути от чего-то реального. По сути, вступление в «группу смерти» или общение с «куратором» – это виртуальный аналог посещения заброшки, стройки, кладбища ночью или любого другого страшного места.

Существует несколько концепций, описывающих, для чего детям необходимо переживание опасности.

1. Для проработки концепции смерти, осознания ее близости и неотвратимости[13].

2. Для определения статуса в среде сверстников, тогда «опасные» практики позволяют, показывая бесстрашие, повышать этот самый статус[14].

3. Для реализации своей независимости[15]

Во всех этих способах описания страх и опасность выступают как своеобразная инициация, выход из безопасного мира детства и переход от восприятия к действию, от пассивного запоминания к активному познанию.

Самоубийство, особенно подростковое, – явление распространенное и при этом шокирующее, выпадающее из действительности. Оно приковывает внимание и порой получает широкую огласку в СМИ. Так, в 2005 году подросток покончил с собой в заброшенной больнице в Ховрино, после чего на месте этого происшествия появился стихийный мемориал, к которому приходили «паломники» (какая-либо активность в заброшенной Ховринской больнице – это само по себе квест).

Осенью 2015 года в Тамбове две девочки совершили самоубийство, за чем последовал их спонтанный культ в соцсетях, сопряженный с практиками посещения места смерти подростков и организации различных сообществ в социальной сети ВКонтакте, посвященных этому случаю (это место было показано в телепередаче «Битва экстрасенсов», что говорит о его достаточно широкой известности). Подобные практики реальных и виртуальных паломничеств фиксировались и в связи с громким делом «псковских Бонни и Клайда» – двух подростков, мальчика и девочки из Пскова, которые в ноябре 2016 года после ссоры с родителями сбегают в загородный дом семьи девушки, где стреляют из родительского ружья по улице и соседним домам, а во время штурма дома сотрудниками правопорядка кончают с собой.

Однако серьезное обсуждение связи между сетевыми сообществами и самоубийствами всерьез началось после смерти 16-летней девушки, известной под псевдонимом Рина Паленкова, которая осенью 2015 года выложила на свою страницу ВКонтакте селфи на фоне грузового поезда с хэштегом #няпока, после чего на путях было обнаружено ее обезглавленное тело. «Суицидальные» и «депрессивные» паблики стали использовать это самоубийство как способ своего продвижения, из-за чего о них стали говорить всерьез и начала разворачиваться моральная паника.

Это только самые известные случаи, которые попадали в обсуждение СМИ. В каждом крупном населенном пункте России есть свои культовые происшествия и истории суицидов. Это тот самый тип локальности, который нуждается в том, чтобы в нем увидеть крупный тренд, заговор, осознанно направляемую тенденцию.

Это постепенно и происходит. Пик паники по поводу групп смерти приходится на конец 2016 – начало 2017 года, в этот момент выходит несколько десятков тысяч публикаций на эти темы в СМИ самых разных уровней, вплоть до телевидения. А в феврале 2017 года ролик выпускает один из самых популярных на тот момент видеоблогеров Николай Соболев – видео преисполнено тревоги и призывов к немедленному действию.

Стоит отметить, что многие школьники узнали о существовании «суицидальных пабликов» непосредственно на классных часах, которые школы проводили с целью оградить подростков от этих групп.

Исследовательская группа «Мониторинга актуального фольклора» сделала беспрецедентное для подростковых сюжетов по степени погружения в тему исследование. Исследователь вступал в «группы смерти», наблюдал за происходящим там и общался с другими участниками. Формального нарушения этики не было: даты рождения в исследовательском профиле не обнаруживалось, так же, как и настоящей фотографии – что, впрочем, является для подростковых аккаунтов вариантом нормы. На прямые вопросы исследователь должен был бы сознаться, что он антрополог, однако, судя по отчету, такого вопроса ни разу не было задано.

Исследование проходило с мая 2016 по февраль 2017 года.

Все это время исследователь постоянно вступал в различные группы, связанные с тематикой «Синих китов» (легко опознаются по ключевым словам вроде f57 и разные вариации с f, мотив пробуждения в 4.20, тематика моря, китов, тихого дома и подобных символов), которые постоянно банились Роскомнадзором, однако новые группы открывались с такой же скоростью.

Чтобы вступить в такие сообщества, нужно было пройти довольно специфическую верификационную процедуру. В разных группах они были разные, но всегда были. Где-то нужно было опубликовать запись на своей странице, где-то написать «+» в комментарии в открытом посте группы, где-то прислать личное сообщение администратору.

После этого новый участник добавлялся в общее коммуникативное поле группы. Это может быть общий чат и доступ к закрытым постам.

Причем тема суицида в таких чатах не является главенствующей, хотя и возникает. В основном коммуникация была посвящена ожиданию «игры» (которая так и не начинается), насущным подростковым проблемам, общей тематике интернета, нетсталкинга, сетевых легенд. Интересным кажется феномен, что чат забаненной группы постепенно затухает.

Группу заблокировали 20 мая, но конференция продолжала существовать до 9 июня. Заключительная беседа в ней была посвящена рефлексии участников паблика о том, что никто из них не совершил суицид.

Такая ротация групп, а также сам характер темы порождал обсуждения, «настоящая» эта группа или нет, и где есть «настоящая», и нужно ли вообще ее искать. Из разговоров