Жестокое убийство разочарованного англичанина - Брайан Клив

Естественно, о подробностях мистер Брайс и слышать не хотел. Он сразу же сказал Альберту: "Я ненавижу грязные делишки". Он так их ненавидел, что сейчас даже и не смотрел дома, которые покупал. Его фамилия не фигурировала в деловых операциях, которые велись через множество разных компаний эксперту по вопросам налогообложения потребовалось бы лет пять, чтобы распутать все это. Большинство квартиросъемщиков понятия не имели о его существовании. Только люди старшего поколения, вроде мистера Ахо, все еще жившие в первом из домов "отремонтировать или снести", знали его и звали по имени. По закону они платили арендную плату компаниям "Мэнор истейтс", "Люсинда холдингс", "Уэлфейр гарден хаузинг корпорейшн", но, будучи по большей части людьми бедными и невежественными, называли мистера Брайса Домовладельцем.

Дойди дело до суда, было бы, разумеется, очень просто доказать, что они ошибаются, но раз такого не происходило, возражать не имело смысла. Раза два честолюбивые репортеры пытались раскопать какой-нибудь скандальный материал и создать себе репутацию на пустом месте. Но законы о клевете - да и деньги - были хорошей защитой от них. Просто удивительно: несколько тысяч фунтов, если их раздать кому надо, помогают сохранить в тайне твою жизнь. Совсем как высокий забор.

Брайс был счастлив. По-настоящему счастлив. Год назад он сказал бы, что его жизнь - полная чаша. Полная до краев. Нелли поправлялась после операции. Появилась эта квартира. Первоначально она предназначалась для Квини. Когда же та сбежала с Бенджамином, Брайс нашел Чарлин, которую сменила ее подружка Марна, а потом - Бабетта. Он медленно облизал свои сухие, чуть запекшиеся губы, посмотрел на атласные обои над спинкой дивана: оптовая цена - двадцать семь фунтов за рулон. На свою спальню он бы таких денег не потратил. С Нелли припадок случился бы, узнай она, что он израсходовал такую сумму на обои для комнаты, не говоря уже о том, что это цена одного рулона.

Двадцать семь фунтов за рулон обоев. Четыре тысячи за шубу. Да еще "альфа-ромео". Никаких денег не хватит. Точно бездонная бочка. Кидаешь туда деньги, и они пропадают. Почему бы не выгнать ее? Как Марну. Нужно только сказать Альберту... или кому-то еще из этих...

Его мысли завертелись вокруг денег, которые Бабетта тратила, словно это оберегало его от мыслей о другом...

Они перезвонили в десять, и он рассмеялся в трубку - так в это время дня смеется человек, когда солнце освещает его тридцатиакровый парк и газоны, когда у него сто тысяч фунтов в швейцарском банке, еще сто тысяч в Канаде - на всякий случай и...

Он бросил трубку, зашел в гараж - Сэмюел в этот день не работал, завел "роллс". Передок машины словно приподнялся над землей, очень медленно, как в замедленной съемке. И Брайса ошарашил звук взрыва - ударная волна обрушилась на его барабанные перепонки, расплющивая череп, словно гигантские трещотки, ослепила его, оторвала от кожаного сиденья, швыряла из стороны в сторону. Брайс услышал свой крик и продолжал кричать, уже не понимая, кто кричит, а дальше вообще перестал что-либо соображать. Багровые колеса медленно завертелись у него в голове, а сам он, маленький, чистенький человечек, в чистеньком сером костюме, рухнул на сиденье, хватая ртом воздух, как рыба, размахивая маленькими ручками с наманикюренными пальцами.

Взрыв оказался несильным - все было рассчитано: повредить машину так, чтобы с водителем ничего не случилось. Он не потерял сознания: слышал крики за стенами деревянного, обсаженного розами гаража; слышал, как Мэттьюз, старший садовник, бежал и орал: "Пожар, пожар!" Потом - дворецкий. И одна из горничных. И, как всегда, последней прибежала Нелли. Задыхаясь, всхлипывая от страха, она попыталась вытащить его из машины. Дура! Неуклюжая дура! А вдруг у него был бы сломан позвоночник? А вдруг? Но он позволил ей отвести себя в дом, уложить в постель. И вызвать врача. Но не полицию. И когда ему снова позвонили в одиннадцать, он уже очень внимательно их выслушал и сделал все, что ему сказали. Так продолжалось до сих пор.

Он и сейчас вообще-то не понимал, что им нужно. "У нас большая организация. У вас - маленькая. Мы хотим слиться с вами. Не более того. Мы увеличим ваш доход и будем забирать часть новых поступлений. Вот и все. Откровенно говоря, деньги нас не волнуют. А вот безоговорочное подчинение приказам - да. И секретность. Приказы не оспариваются и не обсуждаются. Нам очень не хотелось бы вас заменять".

Его и сегодня прошибает пот, когда он вспоминает этот голос. Надо подчиняться людям, которых никогда не видел, фамилий их не знаешь, ничего вообще про них не знаешь! Что им от него надо? Какого черта?

"Вы станете членом зонального комитета нашей организации. Будете с ним всемерно сотрудничать. Скоро вам станут известны и остальные члены. В будущем инструкции будете получать через них. Но мы в любое время сможем войти с вами в прямой контакт - если это окажется необходимым".

Он услышал, как она вышла из ванной. Налила себе чего-то.

- Я тоже выпью, - сказал Брайс. Ему хотелось, чтобы его слова прозвучали повелительно и отрывисто. Когда он говорил подобным тоном с Нелли, та бежала к нему, как толстый старый спаниель, чуть ли не волоча задницу по полу.

- Тебя что, кондрашка хватил? - спросила Бабетта. - Почему ты не можешь купить мне шубу? - Но свой стакан она ему все же отдала, поставила его холодным дном Брайсу на голый живот, где расстегнулась рубашка, и смотрела на него сверху вниз прищуренными, без улыбки глазами. Бабетта сняла халат и сейчас была в золотисто-розовом китайском платье тяжелого шелка, на котором был вышит дракон, ползущий к ее горлу, как ящерица по гибкому деревцу. Платье по бокам было с разрезами до бедер, под платье она не надела ничего.

- Кто у Бабетты Медвежонок? - прошептала она, присев у его колен, и, положив руку рядом со стаканом, принялась массировать его грудь. - Стайни говорит, таких шуб всего три во всем мире. Потом могли бы поехать куда-нибудь вдвоем. Тебе надо отдохнуть. - Ее голос был бесцветным и раздражающим, как легкое поскребывание ее ногтей по его коже. - Ты мог бы взять напрокат яхту...

Ему стало страшно: она опять за свое? Со свету сжить хочет.

- Они сейчас придут, - прошептал Брайс.

- Почему ты их так боишься?

- Я не боюсь. - При одном воспоминании он почувствовал, как у него задрожали губы. Даже рука Бабетты на его груди была счастьем, как и тяжесть ее тела на его ногах. С ума можно сойти, набрасывается как змея, надо было избавиться от нее, лишь только они месяц прожили. Но, отказываясь подчиняться разуму, здравому смыслу, инстинктивному чувству тревоги, Брайс видел в ней как бы защиту, преграду между ними и собой. Он погладил пальцами ее запястье. Почему он так боится? А кто бы не испугался? Они вчетвером сидели в комнате, потом Робертсон пошел на кухню помочь Бабетте принести выпивку. Редвин выпил, сказал: "До завтра" - и попытался встать. Какое же у него было лицо! Он открыл было рот, чтобы закричать. Попробовал приподняться. Почти уже встал. Но удержаться на ногах не смог.

Брайс почувствовал, что у него на лбу выступил пот. Он же все это видел собственными глазами. Робертсон посмотрел вниз на Редвина, поднял ему веко большим пальцем. А Редвин был еще жив.

- Мы могли бы куда-нибудь уехать, - продолжала шептать Бабетта. И никогда в жизни не возвращаться. Никогда.

Раздался звонок в дверь.

8

Только в третьей телефонной будке автомат работал. Внутри на полу блевотина, телефонные справочники почти все отсутствовали, но аппарат соединял. И вот - голос Маргарет.

- Шейла, - сказал он, и она переключила разговор на спецлинию, где их не могли подслушать.

- Да? - Голос ее звучал холодно и бесстрастно. Как будто между ними ничего никогда не было, кроме общей работы.

- Происходят очень странные вещи... думаю, Рэнделл обязательно должен об этом узнать.

- Он уже знает. - Словно лед.

- Он...

- Вчера ты был на кремации. А потом произошел инцидент в придорожном заведении, верно? Как мне кажется, не очень для тебя приятный. - Язык и тон у нее были как бритва.

- А сегодня? - спросил он, сжимая трубку в кулаке. - Об этом вы тоже слышали?

- Да. К нам только что поступила жалоба из Спецслужбы, что ты выдавал себя за одного из их сотрудников. Они крайне недовольны. Как, впрочем, и Оливер. Он хотел бы встретиться с тобой в понедельник, в полдесятого утра, чтобы ты объяснил, чем занимаешься.

Он видел ее лицо, как если бы она стояла перед ним, за стеклом телефонной будки. Дико напряженное. Дико злое. Уже пять месяцев нарастала эта злость и грозила прорвать маску холодного спокойствия Маргарет.

- Пока же он просил передать тебе, если ты случайно позвонишь... - ее голос на мгновение задрожал, снизошел до сарказма, - ...ты отстранен от исполнения служебных обязанностей. Ты ничего не будешь предпринимать, никому ничего не скажешь о том, что произошло вчера и сегодня. Тебе запрещено звонить на работу, пока ты не встретишься с Оливером в понедельник. Все ясно?