В поисках любви - Антон Сибиряков

Это моя история. Сотканная из боли и страданий. Дорога из битого стекла, пройти по которой сумеет не каждый. Но ты…я знаю, ты не боишься. Потому что тебе нужны ответы, ради которых ты пойдешь так далеко, как потребуется. Твои ноги превратятся в кровавые дыры, и ты никогда не сможешь вернуться обратно, но получишь то, что ищешь. Все до последних ядовитых капель, к смертоносной горечи которых так стремишься.

Идем со мной.

Смелее…

— …Мне страшно. Этот сон. Снова. Как игла, пронзающая веки спящего. Он проникает в меня снаружи, доставляя адскую боль и я чувствую, как теплая кровь струится из зрачков, заливая скулы. И вот тогда я просыпаюсь. А потом еще долго лежу в кровати, боясь пошевелиться.

Мне кажется, он все еще рядом. В комнате, — замолкаю, отворачиваясь от ноутбука. Сашка сидит на диване в позе лотоса, и смотрит ошарашенными глазами. Глубокими и темными, будто бездна ночного Алтая. — Что скажешь?

— Это ты сама написала? Про иголку в глазу? — она морщится. — Брр…мерзость. Но впечатляет. А что снится?

Ее короткие волосы манят прикоснуться к ним. Блестят муссом в свете дня. Рву нить разговора.

— Оксана? — она щелкает пальцами. — Прием-прием.

Смеется.

— Я… — вспоминаю вопрос. — Да, я сама. Это на самом деле так мерзко, Аль. И потом, я чувствую, что этот… человек…из сна, он каким-то образом перебирается в реальную жизнь, сюда, в эту комнату. Но потом исчезает.

— Фредди Крюгер?

Ловлю ее улыбку, как солнечного зайчика. Стараюсь не замечать собственных туч.

— Нет. Что-то другое. Фантом. Он хочет играть, но…игры его слишком страшные и…кровавые. Боюсь признаться, но иногда мне нравится…

— Ну-ка, девочка, ну-ка!? С этого места поподробнее.

Задумываюсь. Что я могу рассказать ей? И что готова?

— Я прочитаю тебе. Я тут набросала кое-что по памяти…

— А курсовую набросала?

Игнорирую. Учеба тянет меня вниз, не позволяет мечтать. Хотя и это — далеко не мечты:

— Странный дом, с подвалом, в котором убивают людей. Болью там пропитан каждый сантиметр, каждая молекула сырых от крови стен. Там так холодно, что я принимаю блеск острых скальпелей, за бахрому инея, выросшего на металлическом столе. И почему-то я слышу тихий детский плач, откуда-то из-под лестницы. Он вытекает из щелей красной слизью и растекается по полу бледно-розовым пятном. Обволакивает мои босые ступни. А я не могу пошевелиться, потому что пристегнута к какому-то странному столбу, похожему на пыточные агрегаты из средневековья. На мне почти нет одежды. Кожа горит от свежих ссадин и ран. Ощущаю жар собственной крови, стекающей к ногам. Ее призыв к свободе. К освобождению.

Ничего не будет.

Скрип ступеней знаменует смерть. Она спускается ко мне, и я вижу ее странное, белое лицо. Маску из человеческой кожи, надетую поверх настоящего, живого лица. В руке у моего истязателя плеть, со стальными наконечниками, звенящими, будто колокольчики Фэн-шуй. Его шаги — удары тяжелого молота. Так близко, что я готова умереть. Или проснуться. Но боюсь, что он последует за мной в обе стороны…

Хотя это все, что я записала, я помню немного больше. Иногда человек рассказывает мне о ребенке, плачущем под лестницей. Он говорит, что это мы причиняем ему боль. Именно тогда я понимаю, что не одна. Что вместе со мной здесь томятся еще девушки.

От такой памяти у меня всегда дрожат руки. Вот и сейчас. Прячу их в карманах толстовки.

— Оксан, это просто сны.

Скрипит диван. Тонкие ручки обнимают мою шею. И сразу становится теплей.

— Я помню еще кое-что, — шепчу, но она слышит.

— Мм?

— Веревку, которой он связывает меня. Она мокрая и скользкая, как змея.

— Тебе нужно к психиатру, родная. Он поможет разобраться, что к чему… — скажи это кто другой, я бы взорвалась от бешенства. Но это моя Сашка. Девятнадцатилетний человечек, который желает мне только добра. — К счастью у Александры, как в аптеке, есть все.

Она целует меня в макушку и возвращается на диван. В позу лотоса.

— И психиатр? — разворачиваюсь к ней, скептически улыбаясь.

— Свершилось чудо! Госпожа Алтай вернулась из виртуальной жизни!

— Ну, хватит…

— Да, солнце. И психиатр. Он помог многим девчонкам выбраться из ада. А они помогли ему. Это… бартер.

— Бартер?

Делает неприличный жест рукой у открытого рта. Водит языком за щекой.

— Господи… А деньги он не берет?..

— Сестренка, поверь мне, студенты столько не зарабатывают. Посмотри на это с другой стороны — тебе, мне, всем остальным девчонкам несказанно повезло! В нас есть то, что нравится мужчинам. И это открывает перед нами все двери, разве ты не видишь? А с этим психиатром повезло вдвойне — не каждый в его возрасте способен на ТАКИЕ подвиги.

— Я не буду этого делать, Аль…

— Ну и дура. Кроме него тебе никто не поможет! Хочешь загреметь в дурку? Скатертью дорога!

Когда она злится, у нее краснеют щеки. А еще она выставляет свой острый подбородок вперед, словно пику.

Может ли человек стать самым близким всего за пару месяцев? Сашка стала. Я люблю ее, словно младшую сестру. И очень боюсь потерять.

— Скоро зарплата, — пожимаю плечами.

— Как же я могла забыть, что ты работаешь президентом банка!? Теперь ты не возьмешь меня на свою яхту, да?

Ей не смешно. Она бросает слова так, чтобы ранить. Опускаю глаза. Но она не останавливается.

— Разве ты не видишь, в каком мире живешь?! Детство кончилось, Оксан! Научись жить по-взрослому. Вместо того, чтобы вытирать с пола чужую сперму за гроши, лучше бы научилась вытирать ее со своего лица за реальные деньги!

Сжимаю кулаки внутри карманов.

— Я не вытираю сперму! Я мою полы…

— Рассказывай мне! Что там может быть еще в стрип-клубе на полу? Розы?

Каждую ночную смену я вижу тусклый свет огней. Он стучится в заляпанный грязью пол порочного дома, словно в запертую дверь, и я освобождаю его взмахом мокрой тряпки. Он улыбается мне и ускользает в прокуренный зал, насладиться обнаженными телами. Я не виню его, ведь он не знает другого мира. Вся его жизнь в стенах башни.

— Толстуха подняла плату за квартиру, — вспоминаю огненные кудри хозяйки, обвивающие потную шею.

Сашка кивает. Смотрит на меня с грустью. В ее глазах я всегда вижу огонь. Но единственное, на что он способен, выжечь изнутри ее саму. Она верит в то, что выросла. Но ей всего 19, так же, как и мне. И вера в свою силу, все, что у нас есть. Когда-нибудь мы и, правда, станем сильными. Найдем свое место под солнцем. Но не сегодня. Не сейчас.

— Не думай, что она плохая. Ей просто плевать. А плата не такая уж и большая. Просто ты меряешь ее с высоты своих скудных доходов.

Я знаю, что она права. За эту квартиру я буду держаться так крепко, как смогу. В погоне за мечтой придется смириться с лишениями. И я готова.

Я выучусь и вернусь домой. Туда, где оставила сердце. К подножию гор. К стенам пустующей башни. Я разрушу ее, и на горящих обломках построю новый мир. Прекрасный дворец, с садами и балконами. С ночными огнями. То место, в котором каждая принцесса сможет обрести любовь.

Улыбаюсь мечтам.

За окном, в тепле и безветрии, умирает сентябрь. Он кашляет, и кровь, рвущаяся из его горла, красит листву багрянцем.

Думаю о зиме. Не знаю, какая она здесь, среди камней.

Сашка что-то говорит, и я отвлекаюсь. Переспрашиваю.

— Опять в облаках летаешь? Родители, спрашиваю, будут помогать?

— Конечно… — Я никогда не умела обманывать. Вот и сейчас, острая ложь блестит на виду. Стараюсь спрятать ее в ножнах. — Так, как смогут…

— Само собой. Пойду покурю.

Закрывает тему. Всегда одинаково.

— Иди.

Поднимается к свету. Он пронзает ее, словно рентген, и я вижу, какая она худая. Но не хочу думать о страшном. Наверное, даже ангелам иногда мало крыльев, чтобы летать.

Отцовское лицо мелькает в памяти, как разрушенный временем портрет. Он не хотел, чтобы я уезжала. Думал я стану костылем, на который он сможет опереться. Верил в то, что я превращусь в мать, согнувшуюся пополам от бесчисленных рабочих часов. Когда я уезжала, он кричал мне в спину, чтобы я не вздумала возвращаться.

С матерью, из-за него, я так и не простилась. Хочется верить, что она гордится мной. За то, что я воплотила в жизнь ее мечту. Пошла против его воли.

Но иногда, когда смысл жизни вдруг исчезает, и опускаются руки, я думаю о том, что люди часто сами создают себе монстров. И боятся их, подпуская настоящих чудовищ на расстояние вытянутой руки. В такие моменты я понимаю, насколько тонка грань между безумием и любовью.

Но паруса подняты. И ветер гордости гонит мой корабль прочь от родных берегов. В незнакомую бездну океана.

Сашка возвращается и приносит с собой запах табака. Какими бы дорогими не были сигареты, для меня они все пахнут одинаково. Жжеными легкими. Она курит женские «Vogue», непременно с низким содержанием смолы и никотина. И я только бессильно улыбаюсь, когда она задерживается у ларьков, выискивая свою дозировку яда.