Студент 3 (СИ) - Советский Всеволод

После этого часто бывает так, что время трепещет, рвется, исчезает неизвестно куда… И в этот раз я не могу сказать, сколько минут прошло от извержения до того, как Лена, полизав мне ободок уха, прошептала:

— Слушай…

Я мигом угадал, что она сейчас заведет любимую шарманку: как она будет беременная, с каким замечательным пузом, а потом родит нечто такое, чего белый свет еще не видывал… в хорошем смысле, разумеется. И поспешил воскликнуть поспешно и даже встревоженно:

— Постой! Постой! Пока не забыл!..

Глава 8

— Да? — вмиг переключилась она.

— Слушай, моя смуглая леди… — с расстановкой произнес я, оглядывая еще заметный черноморский загар — на роскошном цветущем теле он казался сплавом золота и шоколада, — я хотел с тобой поговорить…

— А мы не говорим?..

— Ценю юмор, — я почти невесомо поцеловал загорелую принцессу в переносицу. — Но я серьезно.

Я говорил это, с невыразимым удовольствием окидывая взором золотисто-шоколадную красу и чувствуя тончайший чудесный запах молодой здоровой женщины, пребывающей в ауре любви и неги. Мне, однако, надо было перенастроить изнеженную особу на деловое включение мозгов. Она вообще-то умная и очень хорошая девочка, только с женскими закидонами, но это естественно. Что за красивая нормальная женщина без вздорных выходок? Так не бывает.

— Разговор, наверное, не самый приятный, но необходимый… — зашел я с той стороны, что отключала негу и включала разум. Сработало. Лежавшая раскинувшись, обнаженная красотка подобралась, перелегла, опершись на локоть и даже накинула на себя простынку. Правда, задница при этом осталась голой. Передница, впрочем, тоже.

— Да? Слушаю.

— Понимаешь, в чем дело… Хм! А зачем сиськи спрятала?

— Васька! Обормот! — притворно рассердилась Лена, и даже как бы ножкой лягнула, то есть шутливо чиркнула пальчиками по моей коленке.

— Что такое? — прикинулся я шлангом.

— То!.. В словаре воспитанного человека такого слова нет! — с апломбом заявила она.

— Странно… — продолжал придуриваться я. — Сиськи есть, а слова нет?

— Я сказала — в словаре воспитанного человека, — язвительно подчеркнула Лена.

Так мы еще немного пошутили-поострили, и я решил, что пора переходить к сути.

— Ладно, мисс! Разговор, значит…

— Не самый приятный?..

— Вот именно. Слушай! Ты знаешь, мне смерть Ларисы покоя не дает.

Лицо Лены заметно изменилось.

— В каком смысле? — в голосе просквозила прохлада.

— В детективном, — сказал я. — Лен, давай раз и навсегда договоримся: ты у меня одна. Единственная. Ревность — не тот случай. Забудь. Забыла?

— Ну… более или менее.

— Спасибо и на том. Титьки можешь открыть.

— Балда!..

Ну, тут вновь пришла пора тисканий, жарких лобзаний, сладких стонов… что, естественно, переросло в соитие с сопутствующими писками, визгами, счастьем взаимного обладания и невыразимыми обоюдными нежностями после. Ласкались и нежились до звездно-лунных небес, после чего проголодались. Дружно решили поужинать.

Расположились на кухне. Лена замутила и зажарила вкуснейший омлет — реально, пальчики оближешь. Заварила прекрасный «индийский» чай. Муська приперлась, уселась в уголке, смотрела уже как-то чуть более приветливо. Видимо, начала привыкать ко мне.

Вернулись к разговору.

— Леночка, я убежден, что здесь что-то сильно нехорошо! Странно уже то, что молодая женщина внезапно скончалась, согласись…

— Странно. Соглашусь. Но ведь ничего невозможного тут нет, — рассудила Лена. — Как говорится, маловероятно, но не исключено.

— Тоже правда, — признал я. — Но! Есть тут одно «но»… А правду сказать, этих «но» набирается столько, что в случайную смерть мне очень плохо верится. То есть, никак не верится.

— Какие такие «но»? — Лена явно загорелась интересом.

Я сделал крайне замысловатое лицо.

Психологическая хитрость удалась. Всякая нормальная женщина помимо указанных качеств должна быть еще и любопытна. И обязательно сунуть нос в то, что ей покажется интересным. И бессмысленно вылупить глаза.

Лена примерно так и сделала. Воззрилась на меня, держа в руке вилку с ломтиком омлета.

— Пока не могу сказать, — ответствовал я многозначительно. — Нет, секретов никаких нет! Даже не думай. Просто еще мало знаю. А подозрений хоть отбавляй!

— Каких⁈ То есть, я хочу сказать, в чей адрес?

Тут я приобрел такой премудрый вид, что мудрее, наверное, не бывает.

— А ты попробуй догадаться с трех раз?

Лена смотрела на меня распахнутыми глазами… их взгляд менялся, становясь понимающим.

— Ты хочешь сказать, что это Беззубцев⁈

— Молодец, — солидно отметил я. — Соображаешь. Ты знаешь, я… уверен-не уверен, но есть много причин думать, что соседке ничего не почудилось. Скрип двери был. И муж был в целом прав. И если кто убежал в ночь из квартиры с мертвой любовницей, то это был Беззубцев. Говорю, конечно, в порядке гипотезы!

В лице Лены мелькнула растерянность:

— Погоди… Слушай, это как-то в голове не укладывается! Ну ладно, Беззубцев этот дрянь, карьерист… Но тут ведь выходит, что он убийца⁈ Так, что ли?

Я жестко усмехнулся:

— Не знаю. А вот подумай: почему его уже который день нет на работе? Заболел, лечится?.. А что нам мешает предположить, что он в состоянии нервного шока, пережидает эти дни дома, чтобы как-то восстановиться?.. А больничный ему оформить — пара пустяков! Похоже на правду?

— Ну… — неуверенно протянула она.

— Похоже, похоже, — ответил я сам. — Но вообще говоря, я склоняюсь к мысли, что вряд ли он убийца. Сознательный, по крайней мере. Скорее всего, смерть Ларисы — это неосторожность. Но он при этом присутствовал! И слинял по-быстрому.

Лена изумилась пуще прежнего:

— Откуда ты это знаешь⁈ И какая такая неосторожность могла привести к смерти?

— Пока не знаю, — сказал я тоном ученого-исследователя. Пока только догадки… И вот тут-то я пока промолчу, а спросить тебя хочу другое.

Я давно прикинул несложную тему: два дома, где жили Лена и Кайзер, зеркальными не то секторами, не то сегментами обнимали площадь, создавая архитектурный ансамбль. Следовательно, строили их одновременно. По моим прикидкам — перед самым началом массового Хрущевского строительства. Последние «Сталинки», годы так примерно 1955–1957… Это первый факт. А вот второй: стало быть, заселяли их тоже почти одновременно. И поскольку здания были не то, что статусные, а очень статусные по тем временам, стало быть в обоих домах селилась публика примерно одинакового социального ранга…

Но зашел я издалека:

— … спросить тебя хочу другое. Скажи, вы в этой квартире давно живете?

Лена совсем не удивилась этому вопросу, очевидно, начиная привыкать к моим дедуктивным многоходовкам. Напротив, невольно приосанилась:

— Да всю жизнь! И я, и родители… Ну, папа, то есть. Это квартира его папы, моего дедушки…

— Слушай, это ведь очень престижные дома были! И ваш, и другой полукруглый. Кто здесь получал квартиры по тем временам? Ты знаешь?

— Конечно! — Лена воспрянула. Глотнула чаю. — Я вообще тут многих знаю!..

Она вдохновенно и с гордостью распространилась о том, что ее дедушка был крупный ученый, доктор наук, в время войны работавший над очень важными задачами в области химии углеводородов. И после войны продолжал работу в специальной лаборатории в НИИ… и может, стал бы академиком или хотя бы членом-корреспондентом, но умер. Скоропостижно скончался в пятьдесят восьмом.

— Не успел увидеть внучку… — вздохнула она и чуть не прослезилась.

«И как внучка трахается в его доме…» — хулигански полезло у меня на язык, едва сдержался.

— Некролог в газете был! — возгордилась Лена. — Сейчас покажу!..

Она вспорхнула, умчалась в комнаты, довольно долго гремела и шуршала чем-то, вернулась с пожелтевшей газетой:

— Вот! На четвертой полосе.

Я кивнул, но с интересом просмотрел и другие полосы. Газета «Знамя коммунизма» от 28 января 1958 года. А на четвертой, верно, траурная рамка, портрет интеллигентного пожилого дядечки, в котором явно сохранялось что-то от прежнего, канувшего в Лету мира, унесенного Первой мировой войной, революциями, войной Гражданской…