Шаг с крыши - Радий Погодин

Витька отпрянул. Такую несправедливость он стерпеть не мог. Он размахнулся и… промазал. Девчонка ловко пригнулась.

– Я тебя за кровососа! – Витька бросился вперед. И поскольку масса у него была больше, да к тому же он разбежался, то опрокинул девчонку навзничь и уселся на нее верхом.

– Возьмешь назад кровососа?

– Кровосос ты и есть! – девчонка завизжала. – На вот тебе – получай! – И укусила Витьку в колено.

Витька взвыл уже в воздухе, так как светлоголовый парень его приподнял за шиворот и поставил в сторонку.

Девчонка тут же вскочила, поправила волосы.

– Можно, я этому гимназисту поперек тела пройдусь? – спросила она, ни к кому, собственно, не обращаясь.

Витька снова бросился на нее за такие слова. Но она подставила ему ножку, да вдобавок еще дала по шее. Витька упал.

– Я покажу ему нашу революционную силу! – Девчонка хотела навалиться на Витьку сверху, но светлоголовый парень ее удержал.

– Оставь ты его, пускай дышит.

Витька сел. Саднило локти. Болело колено. Душа болела!

– Чего она лезет-то! Не знает еще, а лезет! – выкрикнул он.

– Ты откуда такой? – спросил парень.

– Из Лени… – Витька запнулся.

Девчонка засмеялась, подошла ближе. Было в ней много любопытства, но еще больше желания подраться.

– Из Лени… С Лены, что ли?

– Из Петрограда.

– А чего тебя сюда занесло?

– Я, может, к Чапаеву пробирался.

– Ишь ты, и в Питере Василь Иваныча знают, – сказал парень.

– А как же, кино было…

– Заговаривается… – Девчонка покачала головой, губами почмокала. – Сильно тебя казаки по кумполу треснули.

Раненый красногвардеец, который тоже смотрел с любопытством и даже с весельем, если можно так сказать об измученном вконец человеке, спросил:

– Кто отец?

– Рабочий.

– С какого завода?

– С Кировского – с Путиловского.

– А чего ж ты так вырядился? Как анархист.

Витька потрогал шкуру красную махайродовую, шпагу потрогал. А шляпа фетровая мушкетерская с белым пером валялась на полу.

– Так… Промахнулся я.

– Не верю я ему, – сказала девчонка. – Ну, ни единому словечку не верю. Ишь, какие штиблеты на нем. Я таких отродясь не видывала. – Она пнула Витьку по ноге. Витька лягнул ее в ответ.

– Да, что-то ты крутишь, – согласился красногвардеец.

Девчонка вдруг схватила Витьку за локоть, впилась больно жесткими тонкими пальцами в тело.

– А ну, покажь руки!

Витька нехотя показал.

– Ясно, врет, что он рабочий сын. Мозолев нету.

– У меня же отец рабочий, – возмутился Витька. – А я же сам в школе учусь.

– А после школы? – Девчонка наседала на Витьку и руками размахивала. – Дров напилить-наколоть. Ребятишек меньших понянчить. Мамке полы вымыть помочь. Картошку почистить, ну и буржуйскому какому сынку или поповичу по скуле съездить. Деньжат подработать при случае. Нет, и не ври, не пролетарские у тебя ручки. – Девчонка ткнула Витьку в бок жестким своим кулаком, как костяшкой. – Признавайся, к какой партии принадлежишь?

– Да к нашей.

Девчонка так и взвилась.

– К ихней! Видали, ферт. Он к ихней партии принадлежит. Монархист? А может, эсер? Эсдэк? Кадет?

Витькино гражданское сознание напряглось все. Он закричал фальцетом:

– Я тебе как врежу! Пионер я!

Девчонка с облегчением перевела дух.

– Ну вот – сам сознался. Не выдержал моего допроса. И до чего же буржуазия хитрая – новую партию организовали, чтобы наше революционное сознание обманывать.

– Наша это партия! Коммунистическая! – заорал Витька истошным голосом.

Девчонка ничуть не смутилась.

– Меньшевик, значит, – сказала она.

– Врешь – большевик!

Девчонка глянула на Витьку с откровенным, даже насмешливым недоверием. Затем ее взгляд выразил жалость, сочувствие и понимание.

– Ну зачем же ты врешь? – спросила она. – Или тебе сдобные булки приелись? Горького захотел?

– Большевик, – сказал Витька тише. – Говорю – большевик.

– Побожись.

– Коммунисты в бога не веруют! – отчеканил Витька.

Светлоголовый парень хохотал.

– Отбивайся, гимназист.

Раненый девчонку поддержал:

– А ты, Нюшка, ему не спускай. Ты наскакивай.

Девчонка воспряла, глаза сощурила.

– А ты про каких это всех вождей говорил? – спросила она тихим, въедливым голосом.

– Карл Маркс, Фридрих Энгельс, Владимир Ильич Ленин.

– Маркса слыхала. А Фридрих твой – меньшевик.

– Но, но, – остановил ее раненый. – Это, Нюшка, уже не по правилам.

Девчонка обиженно поджала губы. «Он небось предметы проходил, а я читаю и то по складам, – подумала она. – Но я его на другом согну».

– А вы ему побольше верьте. Он гимназист, грамотный, может, из листовок чего почерпнул. А сейчас прикидывается, чтобы революционную бдительность обмануть. А ну, прижми руку к сердцу, – скомандовала она. И сама Витькину руку к Витькиному сердцу прижала. – Излагай программу!

– Что излагать?

– Излагай, говорю, большевистскую программу, контра.

– Вся власть Советам. Кто не работает – тот не ест…

– А про землю чего молчишь? – спросил раненый. – Ты про землю давай. Этот пункт самый главный.

– Земля – крестьянам. Фабрики – рабочим.

– То-то, – раненый лег поудобнее.

Светлоголовый парень подхватил его мысль на свой манер.

– Земле кто нужен? – сказал он. – Мужик ей нужен да еще конь. А сейчас все мужики да все кони где? Друг друга саблями чешут. Стынет земля без мужской руки… Бывало, выйдешь под вечер, пашня малиновая, аж в синь. И дух от нее идет живой.

Парень замолчал, наверно, представил себе затоптанную, захоженную пашню, поросшую бурьяном, да еще голодное злое дыхание над всей Россией.

– Война, – вздохнул он. – Братоубийство…

Девчонка прошлась мимо Витьки, заложив руки за спину, спокойная, как уверенный в себе оратор.

– Дальше излагай. Не знаешь… Во-первых, долой войну! Во-вторых, мир хижинам – война дворцам! В-третьих, пролетарии всех стран, соединяйтесь! В-четвертых, и да здравствует мировая революция!

Дверь наверху распахнулась. По лестнице спустилась женщина. Она была бледной, шла с трудом и дышала трудно. Казак плелся сзади.

– Вот она жизнь-то, как цыганская торба, – бормотал он понуро. – Сам не знаешь, чего из нее вытянешь.

Казак подвел женщину к старинному креслу.

– Как говорится – из князи да в грязи.

Светлоголовый парень помог женщине сесть.

– Вас били? – спросил он.

Женщина вздрогнула.

– Бить женщину?!

– Им хоть бы что.

Женщина опустила голову.

– По-моему, он глуп, этот полковник. Пытался убедить меня, что я связная этого Чапаева. Ну не смешно ли? Подлец и ничтожество. Он называл моего мужа трусом. Посмел бы он сказать это ему в лицо… – Женщина подняла голову, глаза ее вспыхнули возмущением: – Он на ковер плевал! И неприлично выражался! И рычал!

Светлоголовый парень усмехнулся едва приметно. Казак каблуками клацнул.

– Там вы молчали, барыня.

– Мне не пристало разговаривать с хамом.

Казак огляделся, ухватил Витьку глазами.

– Господин гимназист, вас к себе господин полковник просят.

У Витьки в голове мелькнула мысль: «Вот оно. Вот сейчас он покажет». Витька плечи расправил, вбежал на первые ступеньки лестницы. Крикнул:

– Все равно вас разобьют! – и запел: – «Родина слышит, родина знает, как ее сын в облаках побеждает…»

– Ишь, снова бредют, – сочувственно сказал казак.

Когда захлопнулась за Витькой дверь и тишина установилась в подвале, девчонка подобрала фетровую мушкетерскую шляпу с белым пером страусиным.

– Шумливый гимназист. Лучше бы молчал. Его бы отпустили, а там куда захочешь. Хочешь – к Чапаеву. А хочешь… Короче – жить.

– Жила бы. Чего стреляла в фараона? – проворчал раненый.

Наверху грохнуло что-то. Сквозь открытые окна залетел в арестантскую печальный звон стекла. Сапоги по стеклу захрустели.

Светлоголовый сказал:

– Хрусталь дробят.

Женщина сгорбилась.

«Чудаки, – девчонка подумала. – Хотя бы барынька эта. Себя ей не жалко – вместе с нами сидит, – а хрусталя жалко». Девчонка походила, повздыхала, ногти погрызла. Потом напялила на голову Витькину мушкетерскую шляпу, затянула на талии кофту вязаную. Повиляла немножечко задом, потрясла плечами.

– Я, мадам, как себе на жизнь зарабатываю. Ихние благородия после расстрелов душевные песни любят слушать. – Девчонка подошла к роялю, поколотила немного по клавишам и запела: – «Снился мне сад в подвенечном уборе. В этом саду мы сидели вдвоем…» Плачут ихние благородия под эту песню – рубашки на себе рвут. Бандитам или анархистам «Цыпленка» пою. «Цыпленок жареный, цыпленок пареный…» – Девчонка выщелкивала чечетку с оттяжкой, юбкой трясла, лягала ногами чуть ли не выше своей головы. – А вот у солдат на песнях не заработаешь. Солдаты сами петь горазды. Солдаты гадание любят, про будущую свою судьбу. – Девчонка достала затрепанную колоду карт из-под кофты, ловко стасовала их и подсела к светлоголовому парню.