У подножия Копетдага - Ата Каушутов

правильно. Но я не очень верю, что и на деле складно получится. Хорошо, если ты не опозоришься…

Никто, кроме Чары-ага, не поддержал Хошгельды. Да и секретарь партийной организации много не говорил. Он лишь посмотрел на Покгена и сказал:

— Мы теперь уже не можем довольствоваться тем, что устраивало наших дедов и прадедов. Мы должны каждый день добиваться большего. К этому Хошгельды и стремится…

— Да, уж он многого добьется со своими затеями! — перебил его Покген. — Все решил по-своему переделать, а о том, что это денег стоит, и думать не хочет. Как-будто мы не можем добиваться большего без таких затрат.

— Проект Хошгельды мы еще обсудим на открытом партийном собрании, там и выскажешь все свои соображения, — предложил Чары-ага. — А сейчас давай решать, как быть с люцерной и севооборотом.

Но Покген не на шутку обиделся.

— Я на собрании молчать буду. А то только и слышно: "Покген-ага по старинке работает", "Покген-ага назад смотрит". Пусть народ решает…

— Если вы от меня требуете высокого урожая, то давайте наладим правильный севооборот, — вернулся к теме разговора Хошгельды. — Если я буду предъявлять земле свои требования, мне удастся получить от нее то, чего я хочу. Ведь я не руками махать приехал сюда и позора на свою голову не желаю, — уже с трудом сдерживая себя, заключил он.

Но вопрос в тот день так и не решили. Остановились на том, что надо еще посоветоваться с участковым агрономом Силантьевым. Все-таки человек в летах…

Кабинет быстро опустел. Остались только председатель я Елли, который за все время ни разу не раскрыл рта.

— Ну вот, Покген-ага, — словно пробудившись, начал он. — Теперь уж не станешь со мной спорить, все вышло, как я говорил. Молод он еще, а хочет нас с тобой уму-разуму учить…

— Да… но зазнаваться я ему не позволю, — угрюмо ответил Покген.

Хошгельды домой вернулся поздно. Решение правления его вполне устраивало: Силантьев несомненно с ним согласится, но все-таки было обидно. Он предполагал вечером повидаться с Бахар, однако, после сегодняшнего столкновения с Покгеном, идти к Оразовым не хотелось.

Расстроенный и утомленный, сидел Хошгельды у себя в комнате, размышляя о событиях последних дней. Так хорошо все началось, а потом одна за другой последовали неприятности. Сколько ни убеждал он вместе с Чары-ага председателя о необходимости коренной перестройки хозяйства и внедрения механизации, тот стоял на своем: "План выполняем, доход хороший — незачем затевать кутерьму". А сегодня еще эта перепалка из-за люцерны!..

Солнце клонилось к закату. Уже обозначились тени на склонах могучего Копетдага. За окном умывался только что вернувшийся с работы отец, хлопотала у очага мать…

От печальных дум его оторвал чей-то голос, донесшийся с улицы:

— Хошгельды! Эй, Хошгельды!

— Я здесь! — крикнул Хошгельды в ответ и выскочил на улицу.

Солнце уже зашло, наступали сумерки. Среди деревьев едва виднелась человеческая фигура.

— А, это ты, Елли! — сказал Хошгельды, вглядевшись в пришедшего. — Заходи, заходи, чая попьем…

Это действительно был Елли. Он стоял в темноте и с вороватым видом озирался вокруг. Но если его внешний облик еще можно было разглядеть, то намерения и помыслы заведующего животноводческой фермой остались бы глубоко скрытыми даже при ярком солнечном свете.

— Нет, Хошгельды, я не зайду. Я ведь за тобой пришел, пойдем ко мне, посидим, поговорим, на сердце легче станет… Я-то понимаю тебя.

Хошгельды не отказался от приглашения, и они двинулись к дому Елли. Их встретила его мать, что-то варившая на очаге. Гостя провели в комнату и усадили на почетное место. Вскоре на ковре появилась миска с пловом. Елли привычным жестом пододвинул к себе чайник с водкой и стал наполнять пиалу.

— Мне довольно! — запротестовал Хошгельды. — Я ее не люблю.

— Какой же ты агроном, если водку не любишь, — с добродушным презрением глянул на него Елли. — От нее человеку вреда не будет. — И он пододвинул пиалу гостю, всем своим видом давая понять, что отказываться бесполезно.

После того, как выпили, Елли продолжал:

— Да, Хошгельды, слышал бы ты, как тебя на правлении в должности утверждали! Шум, крики, скандал — просто беда! Все были против, начиная с Покгена, кончая старым Непесом. В конце концов я не выдержал, встал и говорю: "Парень он молодой, энергичный, окончил учебу по агрономии, сам из нашего колхоза. Кого же нам брать на работу, как не его?!" Поверишь ли, кричать пришлось. Ну, после этого они немного стихли, только Покген все не уступал… Не понимаю, почему старик тебя так невзлюбил?

Хошгельды, который, несмотря ни на что, не испытывал враждебного чувства к председателю, ответил:

— Мне кажется, что Покген-ага не должен бы меня ненавидеть. Я ведь здесь никому ничего плохого не причинил и лишь стараюсь по мере сил делать добро.

— И все-таки Покген считает тебя своим врагом, — доверительно произнес Елли. Немного помолчав, он спросил. — Ты, может быть, с его дочерью переписывался?

— Да, я писал Бахар, и она мне тоже. Но почему же из-за этого ко мне следует скверно относиться? В моих письмах не было ничего плохого или неприятного, — говорил Хошгельды, не считая нужным скрывать такие вещи.

— Ну, это ты брось, — лукаво подмигнул Елли. — Значит, что-то все-таки было, если Покген так против тебя настроен. Он, наверно, перехватывал твои письма и читал их.

— Перехватывал он или не перехватывал мои письма, — невозмутимо отвечал Хошгельды, — но только там не найти ни одного худого слова, ни одной дурной мысли. А вот если он меня действительно считает из-за этой переписки своим врагом, тогда остается лишь признать, что старик и в самом деле безнадежно отстал. Признаться, не думал я. Он ведь старый большевик, в гражданской войне участвовал.

— Возможно, он подозревает, что ты влюблен в Бахар, — хитро прищурился Елли.

— Возможно, — задумчиво согласился Хошгельды и после недолгого молчания добавил: — Мы с ней с давних пор добрые друзья… Да, если Покген таким способом оберегает дочь, то я и не знаю, что сказать.

— Ты, Хошгельды, еще не раскусил Покгена. Он подобен упрямому верблюду: тянет в сторону колючек и ничего знать не хочет. Он за дочерью строго следит с тех пор, как она взрослая стала. Да и правильно, может быть, делает. К ней ведь по ночам кто-то ходит. Весь колхоз знает, что на днях какой-то юноша от нее из окна выпрыгнул…

Раздавшиеся за дверью шаги заставили его прервать свой рассказ. Елли напряженно прислушивался и даже привстал от волнения.

— Кто-то пришел, — заметил Хошгельды.

— Это, наверно, он и есть, — тихо ответил Елли. — Опять какое-нибудь дело хочет мне поручить. — Он