Часы - Эдуард Дипнер

он сказал, что готов заниматься с Сергеем, сделать из него настоящего мастера. Правда, это стоит денег, Вы должны понять. Я не знаю, какое решение Вы примете, но если ничего не менять, то Ваш сын просто сопьется в компании своих теперешних друзей.

4

О Жене, младшем брате Нины, десять лет разницы, в семье говорили с некоторым придыханием. Был он нестандартным. Рос Женька последышем, крутился среди старших и незаметно вырос в вундеркинда. Отличник в школе, он в шестнадцать лет пошел работать на завод, в институте учился заочно, тоже отличником, в двадцать пять стал главным инженером, и дальше Женьку понесло. Стремительно, как и все, что он делал, женился, скоро развелся, и начались Женькины метания по стране — Темиртау, затем Украина, Белоруссия. А теперь он работал директором завода на Урале, завел новую семью, но не посолиднел, остался прежним Женей, неугомонным и тощим, увлекался спортом, хорошими книгами, учил английский.

В Нинином детстве Жека был для нее забавной игрушкой. Он сидел рядом, когда Нина делала уроки, и повторял за ней незнакомые слова.

— Жека, запомни: в Северном Китае, — говорила она разинувшему рот малышу.

Спустя два дня он напоминал:

— Нина, а Нина, всеверномкитае.

— Что всеверномкитае?

— Ну, ты велела мне запомнить.

Жека терпеливо выносил все ее тормошения и игры, потом как-то незаметно вырос, но духовная близость сохранилась, и, уже став взрослым, он в шутку напоминал ей:

— Всеверномкитае — я до сих пор помню.

Нина написала Жене, и он тут же ответил: пусть Сережа приезжает, приму, устрою, сделаю все, что могу.

Поезд Караганда — Свердловск был пассажирским, неторопливым, шел до Свердловска больше суток, подолгу стоял на всех станциях и полустанках. На привокзальных перронах толпились закутанные в платки бабки с корзинами, тонкими голосами зазывали проезжающих:

— А вот пирожки, пирожки горячие, токо испеченные! С мясом, с картошечкой!

— Шанежки сметанные, блинчики горячие!

— Яички каленые в дорогу! Яички!

— Вино домашнее, смородинное! Вино домашнее!

Пассажиры в полосатых пижамах и тапках на босу ногу выскакивали из вагонов, покупали и пирожки, и шанежки, и вареных кур в промасленной бумаге. Сережа лежал на верхней полке, смотрел в окно на проплывавшие бескрайние степи и приземистые одинаковые станционные здания. Кончилась до смерти надоевшая скукота карагандинской жизни, когда приходилось каждое утро через силу брести на завод, на опостылевшую работу, а вечером после работы ноги не несли домой, и нужно было придумывать, как убить время до ночи. Сердечный друг Белкин уехал в отпуск к тетке, а приятеля-собутыльника Витьку посадили на пятнадцать суток за пьяный дебош. По счастью, не забрали его самого, Серегу, тогда отец совсем бы сжил его со света. Впереди ждал Урал, суровый и живописный, с горами, поросшими елями, с бурными реками и снегами по пояс. Сергей еще ни разу не выезжал из Караганды. Только вот два года службы в армии на Мангышлаке, на Каспии, но там была тоска смертная — безлюдье, солончаки, поросшие жалкими былинками горькой полыни, непрекращающиеся суховей и зной.

В Кокчетау в купе подсели два парня одних лет с Сергеем. Они пробирались на севера за длинным рублем. Идея была проста, как булыжник. Там, на северах, пасутся стада диких оленей, их там тысячи, прямо до горизонта, у оленей растут панты, это такие рога молодые, а за панты дают бо-о-ольшие деньги, только их надо добывать и переправлять в нужное место. Сергей безуспешно пытался объяснить Вовчику и Сашке, что панты растут у маралов на Алтае, а не у северных оленей. Те знали точно все про панты и оленей, к ним приезжал старый друг Вовчика, он уже три года занимается этим делом, так у него карманы просто набиты пачками денег. Парни были сердечными и не дураками выпить, так что остальное время в дороге пролетело незаметно. Утром проводница еле растолкала Сережу. Охотников за оленями в купе не было, вместе с ними исчез из кармана кошелек с остатками денег и сумка с вещами.

Дядя Женя встречал его в Свердловске на вокзале, с машиной, поморщился при виде помятого, с сивушным запахом племянника без денег и без вещей, но промолчал. Зато в квартире в Среднеуральске его сразу взяла в оборот Людмила Сергеевна, дядина жена, благо, что было воскресенье. Загнала в ванну, отобрала всю одежду — в стирку, заставила переодеться во все чистое, дядино. А когда вышел из ванны, заявила без церемоний, чтобы оставил все прежние привычки, твой дядя — директор завода, и ты своим поведением нас не позорь, иначе тут же вылетишь обратно в свою Караганду. Квартира была трехкомнатная, большая, и Сергею отвели отдельную комнату с видом на металлургический завод.

Трубы за окном извергали разноцветные дымы, на улицах припахивало аммиаком и сероводородом, а горы с елками далеко на горизонте были невысокими и не выдерживали сравнения с мощным промышленным пейзажем вокруг города — три завода полукольцом брали его в осаду. Но все равно это было лучше, чем однообразная серость карагандинской Федоровки. Городок был небольшим, но очень деловым, рабочим, серьезным. Серьезным и деловым был и уральский люд — неулыбчивый, немногословный, невысокий ростом, но жилистый и хваткий. Так это сложилось на Урале еще с демидовских и строгановских времен, это впитывалось поколениями. Даже безалаберные и безответственные советские годы не смогли изменить уральской рабочей хватки. Дядю Женю с его саженным ростом было видно издалека, когда он шел по цехам завода. Родственные связи с директором Сергей старался скрывать, совсем это ни к чему, но утаить не удалось, только на вопросы он буркал:

— Ну и что, что родственники, он сам по себе, я сам по себе.

Он ощущал некое очищение от шлаков, накопившихся в нем в последнее время, и физическое, и духовное. Словно выздоравливание после долгой болезни. Воевать с тетей Люсей было совершенно бесполезным делом, она прицепилась, как клещ, и заставляла чистить и убирать комнату, бриться каждый день, стирать в машине «Малютка» штаны и рубашки и даже гладить после стирки, начищать ботинки и менять носовые платки. Пришлось напрочь забыть о выпивке. В семье был сухой закон, не пили и на заводе: директор строго карал выпивох, безжалостно выгонял с завода, и к этому привыкли.

Все свободное время Сергей бродил по окрестным лесам, впитывая суровую красоту Урала. Лес начинался сразу через три квартала, он подступал к городу мелким бесом шаловливых елочек, гибких девчонок-березок, мелкорядьем осин, отделяясь от жилых кварталов полосой неряшливых, заросших бурьяном огородов с мелкой картофельной ботвой. Если пройти это цепляющееся за