Слепые по Брейгелю - Вера Колочкова

Шаги… Шаги в коридоре. Нет, это не Сашины шаги. Славкины, скорее. Нет, это уже невыносимо, в конце концов…

— Привет, мам! А я борщ варю и котлеты жарю, тебя сейчас кормить буду. Ведь наверняка не ела ничего сегодня, да?

— Да… То есть нет, не ела. Но я не хочу, спасибо…

— Здрасте, не хочу! Я что, зря старалась? Иди, мой руки и за стол.

— У тебя там что-то горит, Слав.

— Ой, котлеты…

Славка заполошно понеслась на кухню, локоны на спине подпрыгивали пружинисто и красиво. Интересно, по какому случаю локоны? Вообще-то она кокетливых парадов с волосами не любит… Может, праздник какой сегодня? Папа от мамы к другой женщине ушел, вдарим по тарелке борща от великой радости? Ура, папа свободен от мамы и счастлив наконец?

Вздохнула. Можно себя поздравить, сподобилась на обиду матери-брошенки. Как та героиня из фильма «Любовь и голуби»: «Если узнаю, кто с отцом видится, прокляну…»

— Мам… Ну, чего ты долго копаешься? Иди, у меня все готово…

— Иду, дочка.

Зашла на кухню, села на свое место у окна. Славка поставила перед ней тарелку борща, пристроилась напротив на стуле, в любимой позе, в мальчишечьей, чуть съехав корпусом вниз и широко расставив длинные ноги в джинсах.

— Ешь…

— А ты?

— А я на диете. Мне нельзя борщ.

— Почему? Это же овощи.

— Ну да… Если не считать, что они тушились в масле да плюс бульончик из свиной косточки. Ничего ты в диетах не понимаешь, мам…

— Да, наверное. Я вообще в этой жизни ничего не понимаю, как выяснилось.

— Хочешь об этом поговорить, да?

— Слав… Что за тон? Ты же мне не психолог, ты мне дочь.

— А одно с другим что, никак не соединяется? Я вот, например, очень хочу с тобой поговорить. Просто поговорить, мам. Объяснить тебе кое-что. Можно?

— Валяй…

А борщ ничего, вкусный получился. Надо же, умеет. И чеснока положила в меру, и капусту не переварила. Хозяйственная. Когда успела научиться-то? С ними жила, на кухню только поесть заходила. А теперь поди ж ты… И повариха, и психолог — все в одном флаконе. Хорошо хоть на кушетку родную мать не укладывает. Да, зря говорят, что яйца курицу не учат. Еще как учат. Вернее, учить собираются.

— Мам! Я очень хочу, чтобы ты нормально отнеслась к папиному поступку. Разве это в принципе невозможно? По крайней мере, не делала бы из него трагедии. Нет у тебя права на трагедию, мам. И на папу прав никаких нет.

— Как это, Слав? Я прожила с мужем четверть века, и у меня никаких прав на него нет?

— Да, нет! Ни у кого не может быть на другого человека никаких прав. И неважно, сколько вместе прожили, год, два или двадцать. Никто никому ничем не обязан, понимаешь? Вот чем, например, папа тебе обязан? Ты что, с маленьким ребенком на руках осталась, он алименты должен платить? Или он на жилплощадь вероломно претендует? Ведь нет… Отдал и оставил тебе все, что мог. Меня вырастили, благополучно в самостоятельную жизнь отправили. Чего еще-то? Всем спасибо, как говорится, все свободны!

— Спасибо, Слав… Ты мне очень хорошо все разъяснила. Спасибо, дочь.

— Ну не юродствуй, мам…

— Да нет, что ты. Какое юродство в моем бедственном положении. Ну, давай, продолжай, что же ты! Расскажи, как мне дальше жить. И чем жить. Ты же прекрасно знаешь, что я без папы и шагу ступить не могу, по крайней мере так было все эти годы… Я просто не умею без него жить, Слав. Не научилась. Это неумение давно в состав моей крови вошло, понимаешь ты это или нет?! Нельзя вот так взять и выбросить человека на обочину, если человек верит тебе, если он зависим от тебя полностью! Если он идет за тобой, как за поводырем! Тогда не надо было сразу брать на себя роль поводыря!

— Мам, ну он же не виноват, что ты такая неприспособленная! Хотя, если честно… Знаешь, что я по этому поводу думаю? Мне кажется, ты сама придумала для себя эту неприспособленность, ведь правда? Придумала и за благо ее выдаешь: ах, мол, посмотрите, какая я вся душевно нежная, ранимая вся… Тебе ведь так было удобнее, правда? Ах, я еще и слепенькая, мне поводырь нужен?

— Слав… А ты не исключаешь того момента, что я ничего не придумывала? Что я и на самом деле такая? По характеру, по природе, по жизненным обстоятельствам? По свойствам психики, наконец?

— Ой, мам… Вот только не надо про психику, ладно? Это не психика, это такой, знаешь, сложившийся бабский менталитет, дурной и эгоистичный. Вот скажи, к примеру… Ты никогда не задумывалась, отчего русские бабы не приживаются в женах у европейцев? У всяких французов, голландцев, датчан?

— Ну… И почему же?

— А потому, что едут с готовеньким эгоизмом, то бишь с менталитетом — вот она я, вялая русская красавица с тонкой ранимой психикой, корми меня, одевай-обувай, развлечением ублажай. Торжественно назначаю тебя поводырем, дорогой француз-голландец-датчанин! Прими мой менталитет за достоинство, за большой подарок! А потом слезы и сопли вытирают — как же не поняли, не оценили их русскую душеньку?

— Не знаю… Наверное, ты права, Слав. Только твои рассуждения сейчас немного не к месту. Отец твой, слава богу, не француз и не датчанин, он всегда меня понимал… И принимал такой, какая я есть. И ни разу не упрекнул меня в притворстве.

— Да уж, действительно… Понимал и принимал… И этим развратил тебя окончательно, не дал закалиться в трудностях, стать сильной, как все нормальные тетки.

— А женщине и не положено быть сильной. Женщина по природе своей имеет право быть слабой.

— Ой, да кто тебе в голову вбил такие глупости, мам? А… Это, наверное, вас так раньше воспитывали, понятно… В школе учили… Лозунги Карла Маркса, да? Сила женщины в ее слабости, или как там, точно не помню?

— Да. Пусть лозунги Карла Маркса. Именно так он сказал — сила женщины в ее слабости. И знаешь, я ничего плохого и неправильного в его высказывании не вижу!

— Ну, так и выходила бы замуж за Карла Маркса! Чего ж ты отца-то себе в мужья присмотрела? Он ведь обыкновенный, не глыба и не мощь, или как там этого бородатого чудака называли… Да, он обыкновенный, он тупо устал от тебя, мам. Устал быть поводырем, идти и идти, не зная отдыха от ответственности.

— Нет, я все равно не понимаю… Ну, может, и устал, ладно. Но разве устать — значит разлюбить? Объяснил бы, я бы поняла.

— Да ни фига бы ты не поняла. Знаю я тебя. Заголосила бы, запричитала сразу, обвиноватила, на колени поставила. Ах, меня обидели, слабенькую такую, в облаках витающую! Ах, как мне плохо, я умираю! Ах, подхватите меня скорей, откройте мне веки, суньте кусок белого хлебушка в рот! Да ему все это тупо надоело, мам, понимаешь ты или нет?! Любой устает быть вечным поводырем! Ему и самому так захотелось — в слепых походить и ни о чем не думать. Тем более позвали… И не просто позвали, а настоятельно позвали. Вот ему крышу и снесло.

— Не поняла, Слав… Ты отца сейчас обвинила в меркантильности, что ли?

— Да прям. В какой меркантильности? В общем, опять ты ничего не поняла, мам. — Славка вздохнула, еще ниже съехала со стула, тоскливо глянула в окно, за которым сгущались июньские сумерки. Потом усмехнулась, произнесла тихо, грустно: — Ничего, мам привыкнешь. Жизнь меняется, ты тоже вместе с ней поменяешься. Ничего-ничего, привыкнешь…

— Нет, Слав. Не привыкну, к сожалению. Поздно мне привыкать.

— Но у тебя нет другого выхода, мам…

— Выход всегда есть. Я долго так не протяну, можешь не загонять меня в угол. Да и то — всем хорошо будет. Опять же ипотеку не надо выплачивать, если эту квартиру продадите.

— Ой, ну куда, куда тебя понесло, мам, — болезненно сморщилась Славка, по-прежнему глядя в окно. — Прекрати, слушать же невозможно.

— А тебя куда понесло? Ты хоть слышишь, как ты со мной разговариваешь? Как будто я тебе не мать, а чужой человек!

— Обиделась, значит?

— Да, обиделась.

— Ну-ну… Если тебе это необходимо… Если тебе обида нужна, пусть будет обида, поплавай в этом немного, может, отвлечешься от главного. Но только немного, договорились?

— Слав… Я не могу больше так разговаривать. Ты же… Ты же сейчас унижаешь меня, сама-то не слышишь, нет? И… И предаешь.

— Относительно кого я тебя предаю? Относительно папы, что ли?

— Нет… Не знаю… Просто я так чувствую. Слушай… А скажи мне, ты эту Валентину видела? Общалась с ней, да?

— Конечно, общалась. А что? Нормальная тетка, между прочим. Состоятельная во всех смыслах.

— Ах, вот оно что… Ну да, конечно, состоятельная. Она тебе обещала материальную поддержку, да? Взносы за ипотеку вносить? И поэтому ты меня предаешь, да? И позволяешь себе разговаривать таким тоном?

Все, ее уже несло. Славкино лицо застыло, глаза сузились, губы сжались в плотную скобку. Но ведь молчит, ничего не отвечает… Сидит и молчит. Нет, это невозможно… Хватит, хватит уже на сегодня! Сердце не выдержит!

— Ладно, Слав, ты иди… Прости, я не в себе немного, сама понимаешь. Не получилось у нас душевного разговора. Может, в другой раз…