Слепые по Брейгелю - Вера Колочкова

— Представителя? То есть?.. А вы, значит?.. Почему представителя-то?

— Слушай, ты! Хватит уже. Без тебя разберусь, что мне делать, поняла?

Ей показалось, тельце телефона в ладони завибрировало энергией злобного посыла. Все-таки не сдержалась бедная Злата, отпустила на волю хамство. Видимо, сильно у нее хамство ядреное, волей неуправляемое. Тоже — своего рода беда…

— И не вздумай сама что-то предпринимать, слышишь, ты? — продолжал свирепствовать в трубке злобный посыл. — Просто сиди и жди. Его заберут через два часа. Ты ему никто, тебя ни в одной инстанции даже слушать не будут, поняла?

— Да, поняла. Я подожду… представителя. Можно, я отключусь? Уж больно слушать тебя невыносимо…

Эти два часа она плохо запомнила, если честно. Жалела потом, что не сосредоточилась, потратила драгоценное время на бездарные слезы. И лицо Павла плохо запомнила. И фотографии никакой не осталось — даже самой плохонькой…

А впрочем, лицо — не главное. Все равно она Павла никогда не забудет. И нескольких дней его жизни, и смерти. Да, и смерти! Он даже в смерти своей был очень убедителен. И потрясающе красив.

А потом в дверь вошли люди — четверо мужчин в строгих дорогих костюмах. Один из них подошел, спросил холодно:

— Вы Мария?

— Да. Я Мария.

И так же холодно кивнул, проговорил тихо:

— Все. Можете быть свободны. Ключи от квартиры куда занести?

— Положите под коврик, я позже заберу.

Она потом слышала, выходя из дверей, как он стоял у окна, прижав к уху мобильник, докладывал:

— Злата Юрьевна, мы на месте… Да, она ушла. Нет, ничего не сказала, просто ушла.

Дома она тихо опустилась на кухонный табурет, сложила руки на столе. Подумалось — вот, жизнь. Обыкновенная жизнь, вечер, июнь, листья шелестят, пух тополиный летит. Из окна медленно наплывают сумерки, собираются в углах пугливыми тенями, боясь обеспокоить печальную хозяйку. Но стоит сделать шаг, дотянуться до выключателя, и…

И вспомнилось вдруг, ожгло мыслью — письмо! Неужели она письмо Павла забыла там, в квартире? Подскочила, кинулась ветром в прихожую, дернула «молнию» на сумке… Нет, не забыла. Вот оно. Надо еще раз перечитать…

Не успела — отвлеклась на звонок мобильника. Глянула на дисплей и даже не удивилась, чье имя на нем высветилось. Саша. Прошелестела в трубку вполне обыденно, будто ждала дома с ужином, а он на работе задерживался. По крайней мере, ей так показалось.

— Да, Саш… Слушаю тебя…

— Маш… Ты плачешь, что ли?

— Нет. Уже нет, по-моему.

— Но я слышу — плачешь. Что-то случилось, да?

— Да, случилось… Павла жалко… — вздохнула, прислушиваясь к своему голосу. И впрямь слезно звучит.

— А кто это — Павел? Хотя… У меня нет права спрашивать, да?

— Ну почему же, Саш. Павел — это Павел. Он мой друг, Саш. Вернее, больше, чем друг. Вернее, был друг… А теперь его нет. Он умер сегодня. Как это странно проговаривать вслух… У-мер…

— Маш, погоди… Да, горе, я понимаю… Но у тебя такой голос…

— Какой?

— Другой. Это не твой голос. С тобой все в порядке, Маш?

— Со мной? Да-а-а, со мной все как раз в абсолютном порядке. А что ты хотел, Саш? Чего звонишь?

— Не знаю… То есть знаю, конечно же. Нам надо поговорить. Но если ты сейчас не можешь…

— Отчего же не могу? Могу. Давай поговорим.

— Да? Тогда я начну сразу с главного, можно?

— Валяй с главного.

— Я ошибся, прости меня. Ты сможешь когда-нибудь простить меня, Маш?

— Да, смогу. Я теперь, знаешь ли, все могу. Легко. Абсолютно. Без комплексов, страхов и рефлексий.

— Понимаешь, Маш, я раньше к тебе относился неправильно, к себе неправильно…

— Да, и я тоже. К тебе относилась неправильно, к себе неправильно.

— Маш… А можно все исправить, как думаешь?

— Нужно, Саш. Нам просто необходимо все исправить. Мы оба не слепые и не поводыри, правда? Мы просто мужчина и женщина. Обыкновенные мужчина и женщина. Счастливые, зрячие, вместе идущие по одной дороге мужчина и женщина. Приезжай, Саш. Прямо сейчас приезжай…