Политическая история Римской империи - Юлий Беркович Циркин

С возрождения после галльской катастрофы начинается второй паи римской завоевательной политики, завершившейся в 270–264 гг. до н. э., когда после подчинения г. Регия на крайнем юге Италии весь Апеннинский полуостров был под властью Рима. Была создана Римско-Италийская федерация, возглавляемая Римом и практически являвшаяся формой римской власти над остальной Италией.

Вмешательство Рима в сицилийские дела и последовавшая за этим I Пуническая война означали начало третьего этапа в истории римской завоевательной политики. После этой войны стала создаваться римская провинциальная система. Вновь завоеванные территории не включались в федерацию, возглавляемую Римом, а составляли полностью подчиненные земли. Вторая война с Карфагеном, завершившаяся в 201 г. до н. э. полной победой римлян, означала устранение важнейшего соперника Рима по господству в Западном и Центральном Средиземноморье и открывала ему путь к установлению своей гегемонии во всем Средиземноморском бассейне.

Содержанием четвертого этапа стало установление римского господства в Средиземноморье. Были разгромлены и частично аннексированы сильнейшие на тот момент эллинистические государства Македония и держава Селевкидов, резко усилилось влияние Рима в ослабевшем Египте и других более мелких эллинистических государствах. В этот период была выработана политика Рима по отношению к подчиненным странам и народам. Определились два нуги подчинения: первый — полная аннексия, непосредственное включение захваченных земель в состав Римской республики и создание там провинций, находившихся под властью Рима и управлявшихся римскими наместниками; второй — сохранение номинальной независимости при практически полном подчинении экономическим и политическим интересам Римской республики. В зависимости от политической конъюнктуры и соотношения сил внутри сенаторской олигархии преобладал тот или иной путь. Так, группировка Сципионов и связанных с ними родов и фамилий предпочитала косвенное подчинение, в то время как Фабии выступали скорее за прямую аннексию. И преобладание во власти той или иной группировки влияло на конкретное осуществление внешней политики. Разрушением Карфагена и Коринфа в 146 г. до н. э. и превращением в провинцию Азию Пергамского царства в 133–129 гг. до н. э. завершился четвертый этап. Можно говорить, что именно тогда была фактически создана Римская империя с этой точки зрения.

Пятый этап, совпадающий по времени с кризисом и падением Римской республики, принципиально нового в имперскую (или лучше империалистическую) политику Рима ничего не принес. Можно лишь говорить, что путь прямой аннексии стал не просто предпочтительным, но преобладающим. Но резкое расширение римских владений повлияло и на качество взаимоотношений Рима и провинций. В это время последние, оставаясь бесправными, стали играть все большую роль в экономической и даже политической истории гибнувшей Римской республики. В 30 г. до н. э. Рим аннексировал Египет. Это совпало (разумеется, неслучайно) с фактическим уничтожением республиканского строя и созданием империи уже в полном смысле слова.

Внутренние предпосылки. Бок о бок с расширением римской власти сначала на Италию, а затем и на все Средиземноморье шло созревание внутренних предпосылок создания империи. Римляне всегда гордились тем, что их государство создано не единовременным актом какого-либо выдающегося законодателя, который в принципе не мог охватить все стороны этой проблемы, а усилиями многих поколений видных государственных мужей, что вело к устранению взаимных недостатков и укреплению взаимных достоинств. Да и сама сравнительная постепенность становления Римского государства в их глазах оказывалась залогом его совершенства и вечности. Разумеется, в практической жизни, как признавали сами римляне, по различным, главным образом моральным, причинам римская государственная машина порой давала сбой, но в таком случае надо было принять меры по его ликвидации, а лучшим путем для этого было возвращение к «нравам предков».

В IV в. до н. э. Аристотель классифицировал различные государства, установив шесть их типов: три «правильных» (монархия, аристократия и политая) и три «неправильных» (тирания, олигархия и демократия), причем каждый «неправильный» тип есть вырождение соответствующего «правильного». Во II в. до н. э. Полибий пересмотрел эту классификацию. Сохранив ее основные черты, он выдвинул идею, что каждый тип государства имеет недостатки, в конце концов ведущие к его крушению. Залогом же величия является такое государство, в котором существуют признаки всех трех аристотелевских «правильных» типов — монархии, аристократии и демократии (последняя у него заменила политию Аристотеля). И такой смешанный тип он надел в Римской республике, полагая, что именно это и стало причиной подчинения Риму большей части известного на тот момент мира. Полибий пишет: «В государстве римлян были все три власти… причем все было распределено между отдельными властями и при помощи их было устроено столь равномерно и правильно, что никто, даже из туземцев, не мог бы решить, аристократическое ли было все правление в совокупности, или демократическое, или монархическое.

В самом деле: если мы сосредоточим внимание на власти консулов, государство покажется вполне монархическим и царским, если на сенате — аристократическим, если, наконец, кто-либо примет во внимание только положение народа, он, наверное, признает римское государство демократией. Вот то значение, каким пользовались тогда и, за немногими исключениями, пользуется до сих пор каждая из их властей в римском государстве». И далее Полибий рассказывает о полномочиях каждой ветви власти. Приблизительно через 100 лет Цицерон в своем трактате «О государстве» («De re publica») также рассуждает о природе римского государства, причем эти рассуждения и вложены в уста Сципиона Эмилиана, друга и покровителя Полибия, что, по-видимому, должно было еще раз подчеркнуть преемственность политологической мысли. Цицероновский Эмилиан (устами которого говорит, разумеется, сам Цицерон) утверждает, что из чистых форм правления он предпочел бы монархию, но сила Рима и состоит в наличии у него смешанного государственного устройства, возникшего не сразу, а в результате деятельности многих поколений римлян.

Современные исследователи в целом отвергают идею о существовании в Риме смешанного типа государства. Говорят о монархической и демократической видимости и об аристократической реальности, что на деле вся основная власть сосредотачивалась в руках сената и сенаторской олигархии. Римский сенат, действительно, не был лишь постоянным органом народного собрания, как это было, например, в Афинах. Он являлся полновластным правительственным органом, реально осуществлявшим верховную власть. Даже теоретически он стоял на одном уровне с римским народом, а фактически был от него совершенно независим. Сенат не избирался, а пополнялся особым образом, в том числе из бывших магистратов. На деле сенаторы образовывали особую, сравнительно небольшую, группу римской аристократии. И это придавало политическому строю Римской республики олигархический характер. Однако сбрасывать со счетов ни демократический, ни монархический элементы римского государства нельзя. Их наличие сыграло огромную роль в создании предпосылок империи.

Полибий видел монархическую составляющую римского государства в консулах. Он в этом был прав, но точнее ее надо видеть во всей системе магистратур. Само слово magistratus содержит элемент magis — больше, ибо лицо, избранное магистратом, сразу же становится «больше» простого