Цвет предательства - Michael Mael

— Лисандр, ваше высочество, старьевщик Лисандр, — слабым голосом проговорил мужчина, зажатый между двумя дюжими стражниками. У него так дрожали колени, что без этой поддержки он, казалось, повалился бы прямо на пол перед помостом с рассевшимися на нем в два ряда Высокородными и массивным, украшенным крупными рубинами креслом герцога на вершине.

— Старьевщик Лисандр обвиняется в осквернении государственной святыни, — звучным голосом продолжил Мелвин, заглядывая в пергаментный свиток, — путем злоумышленного и неоднократного неоказания почестей статуе своего повелителя, герцога Бастиана Пятого, Быка Алого Леса и Протектора Территории.

Мужчина побледнел, как мел, и задрожал всем телом.

— Ваша светлость, осмелюсь сообщить…

— МОЛЧАТЬ! — проревел Мелвин, яростно заколыхавшись объемистым пузом. — Ты будешь говорить, когда тебе прикажут, смерд! Тебе понятно?!

— Да, ваша светлость, покорнейше прошу простить… — пролепетал Лисандр, поникнув головой.

— Кроме того, упомянутый Лисандр оказал сопротивление городской страже при попытке его задержания, а также, по словам множества свидетелей, осмелился произнести поносящие Высокородных слова. Что ты имеешь сказать в свое оправдание, старьевщик? — угрожающе произнес обвинитель, вперив в обвиняемого свои маленькие кабаньи глазки.

Взгляд его отяжелел, мясистое лицо застыло в напряжении: Мелвин применял к подсудимому Дар Подвластия, своего рода психический удар, полностью подавляющий волю человека и лишающий его всякой возможности врать. Подобное Высокородные могли проделывать исключительно с простолюдинами, на них самих Дар не действовал. Тем не менее, этого было вполне достаточно для того, чтобы надежно держать смердов в узде — один безоружный Высокородный мог запросто справиться с десятком напавших на него простолюдинов, с помощью Дара заставив их, например, перерезать друг друга.

— Ваше высочество, ваши светлости, — забормотал старьевщик, потупив взгляд в пол, — осмелюсь сообщить: наветы это все, злокозненные наущения врагов моих. У статуи я бываю каждую неделю, как положено, и только два последних раза не смог пожертвовать как следует — дела мои идут совсем плохо, детям на еду не хватает… а злого умыслу в том никакого нет, это соседи меня оговорили… и уж тем более не осмелился бы я непочтительно отзываться о Высоком Роде, ни в коем разе… — голос мужчины становился все тише и под конец превратился в неразборчивое лепетание.

Герцог оценивающе разглядывал обвиняемого: одежда обтерханная, лицо изможденное, под глазами синяки — похоже, этот человек действительно нуждается… хотя взгляд у него подозрительный, скользкий какой-то, что ли… Бастиан поморщился: дела, подобные этому, ужасно его утомляли, и уж никак не оправдывали личного присутствия властителя Алого Леса; тем не менее, приговоры по обвинению в оскорблении Высокородных здесь имел право выносить только он один — хотя в последнее время под «оскорбления» пытались подогнать все больше и больше преступлений, даже такое ничтожное, как это. Его кузен оправдывал свое рвение тем, что простолюдинов необходимо постоянно держать в узде и сурово наказывать за самые малейшие проступки — дабы они и помыслить не могли о том, чтобы задумать против своего повелителя или его собратьев что-либо серьезное. Герцог, в принципе, считал эту идею довольно разумной.

— Говори громче и разборчивей, смерд! — разорялся тем временем Мелвин. — Мы не собираемся выслушивать здесь невразумительный бред!

— Итак, ты заявляешь, что осквернил статую своим недостойным Протектора подаянием исключительно из-за глубокой нужды? В то время, как твой сосед, жестянщик… э-э-э… Фисун, показал под присягой следующее: не далее, как в прошлом месяце ты нанял в свою лавку двоих работников и собираешься открыть еще одну — у Медных Ворот. — Мелвин осуждающим жестом воздел к потолку мясистый указательный палец.

— Наветы всё, ваша светлость, грязные наветы… — забормотал мужчина, немного повысив голос, но по-прежнему трясясь от страха. — Фисун этот злобу на меня затаил, потому что я, мол, покупателей у него перебиваю! Моя посуда-то куда дешевле обходится, а так она ничем не хуже, чем у него, да…

Бастиан с трудом подавил зевок. «А ведь это утро так хорошо начиналось», — подумал он с нарастающим раздражением. Нужно было, наверное, все-таки послушать Советника и ехать сразу.

Мелвин продолжал сыпать обвинениями:

— Кроме того, ты сопротивлялся своему задержанию и дерзновенно применил силу против городских стражников: в частности — по отношению к присутствующему здесь Брунсу! — он указал на одного из подпирающих Лисандра по бокам солдат, широколицего малого с торчащими во все стороны неровно остриженными соломенными волосами и желтоватым синяком под глазом.

— Ваша светлость, если мне будет позволено, — виновато проговорил тот, — мы и сами там малость переборщили, конечно, когда брать его пошли. Дверь выбили, да и бока ему немного намяли сходу… похмелье с утра мучило, осмелюсь доложить. А он руками-то отмахивался, да и задел меня немного по физиономии…

Герцог нарочито громко прочистил горло — на жирном лице Мелвина, вопросительно посмотревшего в его сторону, отчетливо проявилась досада: простолюдины частенько выгораживали друг друга перед Высокородными, и даже солдаты не были здесь исключением. Герцог прекрасно отдавал себе отчет в том, что его народ не испытывает особой любви к своим повелителям: да что уж там, большинство из этих людей их попросту боится, а некоторые так и ненавидят. Свою задачу он видел в том, чтобы первых было как можно больше, а вторых в идеале не стало бы совсем. Заслужить же любовь подданных Бастиан Пятый не стремился вовсе: подчиняться и служить, вот каким было предназначение простолюдинов в этом мире — а чувства их были ему абсолютно безразличны. Герцогу хватало и проблем со своими сородичами, не хватало еще заботиться об эмоциональном состоянии низшей расы.

Этот процесс начинал его сильно утомлять: Бастиан поерзал в своем кресле и жестом подозвал к себе кузена.

— Мелвин, — вполголоса проговорил он, — заканчивай эту тягомотину. Пускай заплатит штраф и катится восвояси. Зачем ты его сюда вообще притащил? У меня нет времени разбирать такие мелочи.

Начальник полиции вытер со лба обильно проступивший там пот.

— Ваше высочество, кузен, это еще не все. Позвольте мне зачитать основное обвинение, по поводу оскорбления Высокого Рода. Поверьте мне, этот человек заслуживает сурового наказания за свои отвратительные высказывания!

— Ну хорошо, читай, только не тяни, ясно? — герцог мановением руки отпустил Мелвина и посмотрел на своих придворных, расположившихся на нижних рядах помоста: большинство из них о чем-то негромко переговаривались друг с другом, явно не проявляя никакого интереса ни к старьевщику, ни к его недоимкам.

Обвинитель вернулся на свое место и поднял руку, призывая присутствующих к молчанию.

— Третий пункт обвинения по делу старьевщика Лисандра: оскорбление Высокого Рода словом! Как подтверждают многочисленные свидетели, в том числе гвардейцы его высочества, — Мелвин окинул собрание многозначительным взглядом, — этот человек неоднократно изрыгал хулу на своего повелителя, герцога Бастиана,