Моя боль = моя любовь - Кристина Миляева

я умоляюще посмотрел на неё и увидел явное нежелание того. — Придёшь? Я очень хочу, чтобы ты сама увидела, чего стоят наши труды. Это не подготовка к олимпиаде, это подготовка к обычной игре, которая ничего не решает и не значит. А мечта о золоте… Пусть лучше останется мечтой, чем будет стоить кому-то из нас будущего.

— Я не люблю хоккей из-за драк и агрессии, но ради тебя могу потерпеть разок, — пожала та плечами и улыбнулась. — У меня в этот день не будет тренировки. Тренер решила отсмотреть первоклассников, которые пожалуют к нам в следующем году. До нашего разговора я и не задумывалась о том, что такой день настанет. Во сколько начало?

— В полдень, — я готов был запрыгать от радости, но ограничился лишь благодарным взглядом и широченной улыбкой. — Поверь, скоро и ты поймёшь, что стала лишней для команды. Просто у нас нет второго шанса. Одна-единственная травма, и карьеру уже не вернуть. Разве у тебя не было таких перед глазами?

— Наверное, страшно стоять на льду, боясь травмироваться и потерять всё, — фыркнула та, — если ради этого стоит отказываться от своей мечты, то ты трус!

— Что? — я непонимающе смотрел на неё и гадал, чем мог испортить настроение. — В смысле? Если ты думаешь, что все мечтают о бесполезных медальках-то это твоё право! Но у человека сотни потребностей, и не все они сконцентрированы на том, чтобы быть всегда первым. Нам восемнадцать, у нас вся жизнь впереди. И если тебе кажется, что она кончится за пределами льда, то это ты трусиха, боящаяся посмотреть правде в лицо.

— У фигуристок нет больше будущего, как мне ещё тебе это объяснить? — она надулась и посмотрела на меня. — Я никому не буду нужна в двадцать. А ты говоришь, что мой мир не кончится? Ещё год, максимум два, и я уже не смогу перепрыгать даже Розу, а она не самая сильная в группе. Хочешь, чтобы я пожалела тебя и поняла, как это тяжело! Да ты просто избалованный засранец, который не знает, что такое труд!

— Считаешь себя лучше других? — я в шоке смотрел на девушку, а потом испугался, что мы наговорили друг другу слишком много того, чего не стоило. — Нас окружают слишком разные миры, чтобы в этом вопросе мы поняли друг друга. Так что давай просто прекратим этот бессмысленный спор. В нём нет правых.

— Мне неприятно, когда ты так ко мне обращаешься, — скривилась Ирина. — Может, когда-нибудь я тебе объясню причину. А пока давай поставим точку в этих недоотношениях, пока они не стали нам обоим обузой. Ладно, мне нужно идти. Ведь мой мир не состоит из упрямства и надменности.

Больше она не сказала ни слова, просто ушла, а вместо неё рядом со мной сел Кирилл, который молча похлопал меня по ляжке и пихнул в руки бутылку с водой. Казалось, что произошло нечто непоправимое. Как будто мой привычный и понятный мир развалился на осколки. Неужели я сам, своими собственными губами разрушил его? То хрупкое, едва зародившееся доверие? Вот зачем я полез что-то доказывать? Разве было тяжело просто промолчать и сделать вид, что полностью согласен со всем, что она мне сказала? Идиот!

— Она тоже не права, — попытался поддержать меня друг. — Её слова…

— Я признался ей в любви… — еле слышно прошелестел я, также уставившись в стену бессмысленным взглядом побитой собаки.

— Да, ладно? — тот удивлённо посмотрел на меня. — Иди ты! А она что?

— Она не поняла ничего, или сделал вид, что не поняла, — мотнул головой и постарался успокоиться. — Кирилл, что мне теперь делать?

— Ну, раз она не послала тебя, значит, всё в порядке, — хлопнул тот меня по плечу. — Расслабься. Я вообще удивился, когда она сама к тебе подошла и водички отдала. Я ещё подумал, чего это Розочка так странно себя вила, попросила подержать вешалку с костюмом. Обычно она так никогда не делала и всегда сбегала, а тут сама улыбалась. Вон оно, оказывается, в чём собака была зарыта. Девки у нас огонь, если что задумают, ни одними уговорами не отделаешься. Так что ты в голову дурь-то не бери. Ирка, она отродясь ни с кем не говорила, а тут целую аферу замутила ради водички с тобой наедине. Расслабь булки, живём.

— Кирилл, а почему она постоянно твердит про эти олимпийские игры и бесится, когда я пытаюсь доказать, что на них мир клином не сошёлся? — я посмотрел на приятеля. — Может, слухи какие были?

— Может, она не считает, что будет представлять из себя что-то ценное без этих медалей? — Кирилл поднял ладони вверх, показывая на постер в раздевалке. — Это я просто так предположил. Я не хочу тебя обнадёживать попросту. Просто слушай своего отчима, отличный мужик и советы толковые даёт. Он прошёл через это и знает, какая эта мясорубка. Там не щадят ни своих, ни тем более чужих. А может, это у неё бзик такой по фазе. Мало ли у людей чердак подтекает всеми возможными образами? Не знаю я… Да и про Ису мало сплетничают: любимица тренера, миллионерша и просто красотка. Про таких только говно говорят, а правды в том ноль. В любом случае не беси ты её и просто сливайся с темы.

На следующий день я с Кириллом сидел на зрительских местах и наблюдали за тренировкой фигуристок на льду. Практически не дыша и, не мигая, я не сводил взгляд с Ирины и с досадой понимал, что сам идиот. Когда к ней в очередной раз подъехала миниатюрная девушка, сбоку от меня раздался протяжный стон и скрип зубов. Она позволяла себе делать то, что не мог позволить себе сделать никто другой, чтобы не нарваться на обвинения и едкие комментарии. Роза была единственной во всём этом бесконечном дурдоме, с кем Ирина хоть как-то контактировала и могла с натяжкой назваться подругой.

Она же трясла Ису, хватала её за руку, вешалась на шею, бестолковым ураганом бегала вокруг, вызывая у вечно холодной и надменной девушки улыбку и смех. Я ревновал… Головой понимал, что глупо и тупо, но злость и ревность были сильнее меня и адекватного понимания того, что это подруга! От нерадостных мыслей меня отвлёк мобильный. Звонила мама, напомнила, что к ним