Ослиная скамья (Фельетоны, рассказы) - Бранислав Нушич

Председательствующий учитель берет карандаш, сосредоточенно изучает список учеников - и вдруг:

- Пусть выйдет номер семьсот тридцать четыре.

А ученик № 734 как щелкнет перед ним каблуками, так все окна в школе задрожали.

- Ответь мне... - раздумывает учитель, - ответь мне, что ты скажешь гражданину, если увидишь, что он выливает на улицу помои?

Ученик № 734 отдает честь и начинает:

- Я ему скажу... скажу ему... этому самому... я скажу гражданину: "Скотина ты этакая, что, другого места не нашел, что ли?"

- Да, ты мог бы сказать и так, но ты должен также обратить внимание гражданина на исполнение предписаний и объяснить, что ему следует делать с помоями.

- А, это... - чешет в затылке № 734, - я ему скажу: "Убери эту дрянь с улицы, не то я так сверну тебе шею, что ты вылижешь эти помои".

- Ну хорошо! - продолжает учитель. - Ты, скажем, сделаешь гражданину замечание, а он не учтет его; какое ты сделаешь ему замечание во второй раз?

- Я скажу ему: "Слушай, ты, не жди, чтобы я тебе дважды говорил одно и то же", и покажу ему кулак.

После этого ответа учителя начали между собою о чем-то перешептываться и, решив, что № 734 задали очень трудный вопрос, предложили ему полегче:

- Скажи нам, пожалуйста, как ты должен поступить, если увидишь, что на улице двое дерутся?

- Дам затрещину и тому и другому.

- Хорошо, это, так сказать, мимоходом. Но что ты скажешь им как представитель власти?

- Ну... скажу им: "Мать вашу, нашли место, где драться".

- Прекрасно, но скажи мне, каким образом ты узнаешь, кто из них виноват?

- Не стану и узнавать! - отвечает № 734 решительно.

- Как это не станешь узнавать?

- А так. Отведу обоих в участок, и пусть там разбираются, кто виноват.

Так приблизительно выглядел экзамен. Поэтому мы, жители столицы, можем быть спокойны: у нас теперь образованные жандармы.

Сейчас, между прочим, ходят слухи, что и воры решили открыть свою школу, так как им не хочется отставать от жандармов. Не могут же они, необразованные, состязаться с образованными жандармами.

ПОП-ОФИЦЕР

Несколько дней тому назад вы, вероятно, читали, что последним приказом по армии некий поп был произведен в офицеры. Это поп Влада Джуркович из Лапова.

Не подумайте, что я пишу вам об этом, поскольку мне тут что-то не по душе. Упаси боже! Напротив, я считаю, что многих, многих попов следовало бы произвести в офицеры, а очень многих офицеров разжаловать в попы.

Итак, я ничуть не огорчен. Напротив, я думаю, что присвоением этому попу офицерского чина найден единственно верный способ насаждения в нашей церкви дисциплины.

Только уж надо действовать последовательно. Митрополита, например, можно было бы произвести в генералы, епископы могли бы стать полковниками, а именно: епископ Мелентий - полковником пехоты, епископ Никанор - полковником кавалерии, епископ Савва - артиллерии, а епископ Сергий из Шабаца - главным интендантом.

Протоиереи, разумеется, стали бы майорами различных родов войск. А некоего протопопа Божу с кладбища я назначил бы майором жандармерии.

Попы превратились бы в капитанов и поручиков, дьяконы - в подпоручиков, пономарям были бы пожалованы нижние чины, а звонари стали бы горнистами.

Боже мой, вот было бы славно, если бы в церковь удалось внести воинский дух. Представьте себе, например, капитан поп Пера отворяет алтарь, становится перед ним и громогласно командует собравшимся в церкви набожным прихожанам:

- Смирно!

Затем берет кадило, кадит христианам - а сам все поглядывает на них искоса - и начинает службу.

- Благословен господь... Эй ты, грешник в заднем ряду, не вертись. Не вертись, я тебе говорю, а то как шарахну этим кадилом по башке!

Грешник перекрестится, замолчит, не смея шелохнуться, и внимательно слушает дальнейшую службу. А поп-капитан продолжает:

- Слава тебе господи, слава тебе... Во славу твою... ты, ты, четвертый с краю, что рот разинул, как ворона? Вот брякну Евангелием по голове, тогда успокоишься.

Так продолжалась бы служба божья и дальше, любо-дорого послушать.

И мы добились бы не только дисциплины, но и многого другого. Так, например, было бы полностью упорядочено положение духовенства. А вы знаете, что положение духовенства и учителей - это вопросы, десятилетиями причиняющие нам немалые заботы.

Кроме того, если бы попы стали офицерами, им можно было бы вдвойне засчитывать и годы службы. А они очень любят все двойное. Любят, например, двойные карманы, двойную оплату; полюбили бы, разумеется, и удвоенную выслугу лет.

Все это могло бы осуществиться, если бы присвоение попу Владе офицерского звания не осталось единичным фактом. А так, нет ничего удивительного, что поп Влада из Лапова испугался и примчался в Белград расспросить о своем новом положении.

Не знаю, кто его надоумил обратиться ко мне за советом. В конце концов я ему искренне, как близкому человеку, высказал свое мнение и хочу передать вам наш разговор.

Поп. Вы господин Бен-Акиба?

Я. Да, батюшка, вы не ошиблись.

Поп. Мне сказали, что вы и мужчинам и женщинам с готовностью даете искренние советы.

Я. Да, и притом бесплатно, батюшка. Я давно уже ввел в свою практику давать людям бесплатные советы.

Поп. Благослови вас бог!

Я. Спасибо. А что бы вы, батюшка, хотели?

Поп. Ах, знаете, со мной случилось такое, чего, наверное, не случалось ни с одним попом во всей Сербии.

Я. Да? А что же с вами случилось?

Поп. Согласно последнему приказу по армии, я назначен подпоручиком запаса.

Я. Смотрите-ка!.. Ну, что ж, поздравляю вас.

Поп. Спасибо. Но вы не представляете себе, как меня это встревожило.

Я. Вы, наверное, боитесь, что вас пошлют в военную академию?

Поп. Нет, не в том дело. Прежде всего, я боюсь, чтобы это не появилось в газетах. Знаете, какие бывают журналисты? Им только бы все разузнать да высмеять.

Я. Нет, зачем же. Я вам даю слово, что в газетах ничего не появится.

Поп. Вот спасибо!

Я. Не за что.

Поп. И еще, знаете, беспокоит меня, как мое новое звание воспримет наша матушка церковь?

Я. Точнее, вас беспокоит, как это дело воспримет отец митрополит?

Поп. Да, конечно.

Я. Не волнуйтесь. У отца митрополита есть прямой расчет быть на дружеской ноге не только с матерью церковью, но и с матушкой властью.

Поп. Так-то оно так, но люди... что скажут об этом люди?

Я. Не беспокойтесь! Все будет очень хорошо принято. У нас люди привыкли, что таможенники становятся министрами, офицеры ведают экономикой, профессора превращаются в лесничих, а журналисты изготовляют сыр. У нас в Сербии вовсе не чудо, если какой-нибудь поп станет офицером.

Поп. Ну хорошо, только я не знаю, как мне теперь следует одеваться?

Я. Не знаете? Это совсем просто. Сначала наденьте на себя офицерский мундир, а поверх него рясу.

Поп. Ой!

Я. Уверяю вас, вы обнаружите тут и практические преимущества. Прежде всего попадья вас крепче полюбит. Днем вы будете ходить по улицам в рясе, а когда вернетесь вечером домой, снимете рясу и станете подпоручиком. А для попадьи гораздо важнее, чтобы днем вы были священником, а ночью офицером, чем наоборот. У нее фактически будет два мужа...

Поп. Ой?

Я. Да, конечно. Когда какой ей больше по душе. Она сможет их менять. Захочет иметь мужа-попа - поп тут как тут, захочет офицера - пожалуйста.

Поп. Разрази вас господь на этом месте, вы сущий проказник!

Я. Большое спасибо. А кроме того, двойная форма очень поможет вам и при исполнении обязанностей по службе. Представьте себе, что к вам на исповедь приходит некая молодая девица. Вы ее спрашиваете, не вкусила ли она запретного плода? А она смущается и не хочет сознаться. Тогда вы приподнимете рясу, и юная особа сразу же станет откровеннее.

Поп. А ну вас, разрази вас гром, как это я стану перед молодой женщиной задирать рясу!

Я. Ах, боже мой, только для того, чтобы показать, что под рясою вы подпоручик. Поверьте мне, молодые дамы охотней и откровенней исповедываются подпоручикам, чем священникам!

Поп. Да, это так.

Я. Ну, видите, значит, я вам все от души советую.

Поп. Что ж, большое вам спасибо. Но только в газетах обо всем этом вы ничего не напишете, правда?

Я. Ах, пустяки, не беспокойтесь. Что, собственно, тут можно написать? Это совсем неподходящий материал для газеты.

И поп, довольный, ушел, а я теперь хочу сдержать свое обещание. Больше не напишу об этом ни слова.

БОРЬБА

С тех пор как началось увлечение борьбой, всех охватила какая-то лихорадка. Зайдешь в ресторан выпить пива - разговор только о борьбе; идешь по улице - о борьбе все вокруг говорят.

- У Мурзика, сударь мой, и сила и опыт, - доказывает один.

- Да, но позволь, у Аберга превосходная школа.

И все в таком духе. Об этой борьбе говорят больше, чем о той, которую чуть ли не под бурные аплодисменты всего сербского народа вели в народной скупщине радикалы и независимые 1.

Право же, это настоящая эпидемия. Зайдите в любое государственное учреждение, и вы увидите одно и то же: дел накопилась куча, а чиновники воткнули перья в чернильницы и стараются перекричать друг друга. Весь народ разделился на партии: одни образовали "негритянскую" партию, другие "русскую", а есть и желающие создать "турецкую" партию. Господин Сима, например, говорит: