Убить перевертыша - Владимир Рыбин

— Пока, — не без ехидства повторила она. — Что-то часто стал ездить.

— Время такое. Волка ноги кормят.

Жена долго, не моргая, смотрела на него и вдруг беззвучно заплакала. Он погладил ее по плечу.

— Честное слово, не вру. Жизнь теперь такая.

— Думаешь, ревную? Не те у тебя деньги, чтобы бабы на тебя кидались.

— Ну вот, все и выяснили. Пошли завтракать.

Жена удержала его за руку, спросила:

— В Германию собрался?

— С чего ты взяла?

— Во сне по-немецки разговаривал.

— Разве? — Он засмеялся. — Верно. Предлагают съездить.

— Я же чувствую. — Она помедлила. — К нашим-то зайдешь? Виктор в письмах обижается, что забыли.

Жена говорила так, будто дело это окончательно решенное. Он еще только прикидывал возможности, а она уже знала. Так бывало не раз, и не раз Сергей поражался ее прозорливости.

— Постараюсь.

— Зайди обязательно. Эмку поцелуй, — лукаво кольнула она его косым взглядом. — От меня, разумеется. Кобыла, небось, вымахала. Сколько ей теперь?

— Три года назад, перед их отъездом в Германию, было девятнадцать.

— Скажи, пожалуйста, запомнил.

— Так ведь день рождения отмечали.

— И как целовал ее, не забыл?

— Все целовали, поздравляли.

— Но ты особенно старался.

— С чего бы это?

— Понравилась, видать.

— Разве? Надо будет присмотреться.

— Я тебе присмотрюсь!

Сергей засмеялся и подумал, что бабы, видно, и впрямь ненавидят друг друга. Каждая думает: зачем другая, когда я есть? Вычитал где-то эту фразу, и вот уже который раз она вспоминается ему.

Переполненный каким-то странным, удивительным для самого себя нетерпением Сергей выбежал из холода и мрачности подъезда в жар и свет улицы. Ждать автобуса не было сил, и он скорым шагом направился к станции. Успел на последнюю перед долгим дневным перерывом электричку, сел к окну и стал смотреть на убегающие назад березняки и полянки, залитые солнцем. Мыслей не было никаких, только радостное ощущение большого и важного, предстоящего ему. Перед глазами все были "наш немец" Виктор с его восторженной сестренкой Эмкой, "голенастым головастиком", как дразнил ее Сергей, восемь лет жившие рядом, через стенку, на одной лестничной площадке.

Виктора угораздило родиться на третий день войны. Его отец, слесарь валяльно-обувной фабрики в городе Энгельсе, ждал девочку и заранее определил ей имя — Виктория — Победа. Но родился мальчик. Чью победу призывал отец, так и осталось невыясненным. Сам он говорил — нашу, а представители соответствующих органов, вскорости занявшиеся судьбой немцев Поволжья, уверяли, что немецкую. Как бы там ни было, эти долгие дискуссии с властямипредержащими начисто отбили у отца охоту к ономастике, и когда, много лет спустя, в семье появилась девочка, то имя ей дали нейтральное Эмма.

В казахстанских степях немецкая община сумела обустроиться совсем неплохо, но отец, все время мечтавший уехать из ссылки, под конец жизни увез семью в Подмосковье. Вскоре он умер. Ненадолго пережила его и мать, и осталась малолетка Эмка на попечении жившего холостяком старшего брата. Когда-то, еще в молодые годы, Виктор испробовал радости Гименея. Но потом кто-то от кого-то ушел, то ли молодая жена от него, то ли он от нее, и больше его к этим радостям не тянуло.

А три года назад Виктор с Эмкой догадались сбежать от рыночного бедлама постсоветской России на родину предков. Через год Сергей ездил в Германию в командировку, урвал денек, поглядел, как они там устроились в знаменитом городе Бремене. А Виктор все писал, звал. Но до поездок ли было, когда тут — всесветный дележ? Правда, Сергею так ничего и не перепало приватизировать или акционировать. Прежде его уверяли, что он, как и каждый советский гражданин, является владельцем фабрик, заводов, газет и пароходов, а когда дело дошло до дележа, только и дали одну ни на что не годную жесткую бумажку с непонятным названием — ваучер.

И вот теперь "наши немцы" очень могли пригодиться.

В вагоне было довольно свободно, люди ходили, пересаживались с места на место, и Сергей не сразу обратил внимание на человека, севшего напротив. Когда поднял глаза, увидел округлившуюся физиономию бизнесмена, которого все звали просто по имени — Костик. Говорили, что он проворачивает крупные торговые операции, что его бизнес — моющие средства, что он занимается валютными махинациями, что он связан с мафией… В общем, говорили все такое, что обычно говорят о "новых русских", не зная, как объяснить привалившее им богатство.

— Вы мне нужны, — сказал Костик.

— А вы мне не очень, — ответил Сергей.

— Ну-у… — Костик растерялся. Видно, не часто его интерес к кому-либо вызывал такую реакцию. — Я могу дать вам возможность хорошо подзаработать.

— Мылом торговать?

— Почему мылом? Мне нужен толковый экономист.

Сергей помотал головой и вдруг подумал о странности не только этого разговора, но и всей ситуации.

— Послушайте, а почему вы здесь, в электричке?

— Может, как раз потому, чтобы увидеться с вами.

— Со мной? Что я вам?

— Во-первых, вы — умный человек. — Он загнул мизинец на левой руке. Во-вторых, вы не занимаетесь бизнесом. Наконец, вы — человек, известный в городе не только тем, кто продает, но и тем, кто покупает.

— Что же из этого?

— Только глупые да чересчур жадные живут одним днем. Кто поумнее, заглядывают в будущее.

— Если я вас правильно понял, вы просчитываете политические варианты?

— Надеюсь, мне это удается.

— Вы не шутите?

До того даже не смотревший на собеседника, теперь Сергей в упор уставился на него. Человек как человек, пиджачок аккуратненький, но не шикарный, чисто, до блеска, выбритый подбородок, маленький нос, серые глаза с глубинной искоркой то ли заинтересованности, то ли насмешки.

— Что вас удивляет? Жизнь одним днем не кончается, одной властью, тоже.

— И вы, значит, предусмотрительно заигрываете с пролетариатом? Как Савва Морозов?

— Ну, куда мне.

— Тот, бывало, даже деньги давал, и немалые.

— Вам нужны деньги?

— Кому они не нужны?

— Я могу ссудить. — Просто, как вынимают носовой платок, он достал из бокового кармана банковскую пачку десятитысячных.

— Интересно. А как мне отдавать? Когда?

— Отдадите, когда сможете.

— Вы серьезно?

— Да что вы в самом деле. Я знаю вас, как человека очень даже серьезного, вы меня вроде бы тоже. Берите.

— Спасибо.

Сергей сунул пачку в карман, тут же разозлился на себя, хотел вернуть деньги и замаялся — взять или не взять? Костик смотрел на него и понимающе ухмылялся. И не выдержал, рассмеялся так, что соседи по вагону, сидевшие у другого окна, заинтересованно уставились на него.

— Мы привлекаем внимание, — сказал Сергей.

— Это свои.

— Ах да, охрана…

— Необязательно… Да не гадайте вы, ради бога. Время такое: все ищут друг у друга поддержки. Вот смотрите. — Он вынул из кармана длинный конверт. — Открывайте, открывайте, вам это будет интересно.

"Константин Степанович! Я обращаюсь к Вам, видному предпринимателю, с просьбой оказать материальную поддержку блоку "Выбор России". В приложении к этому письму вы найдете информацию, касающуюся нашего возможного сотрудничества…"

Сергей глянул в конец письма и увидел закорючку подписи. С удивлением посмотрел на Костика.

— Чего он хочет?

— Денег, чего же еще. В обмен на власть. Читайте в приложении.

На втором листке была полная такса услуг. За 10 миллионов рублей виднейший демократ-разоритель обещал приобщить жертвователя к числу своих друзей, за 50 — пригласить на некоторые мероприятия, за 200 — на мероприятия эксклюзивного характера. А чтобы лицезреть луноликого и беседовать с ним о возможностях дележа власти, надо было заплатить 500 миллионов.

— Аппетит, однако, у господина-товарища, — изумился Сергей. — Сколько же вы ему отвалили?

— Вы меня обижаете. Это — отработанный пар.

— А я какой? — Сергей шутливо похлопал по карману, где была пачка денег.

Костик не пожелал переводить разговор в плоскость обычного трепа. Сказал серьезно:

— К тому же Гайдар — нерусский. Нас, национально ориентированных предпринимателей, известные вам силы пытаются задушить. Мы, естественно, сопротивляемся. Драка бескомпромиссная, а в драке, как известно, легче, когда спина к спине.

— Значит, на меня еще можно опереться?

— И на вас, и на многих других. — Костик опять рассмеялся, обнажив неровный ряд верхних зубов. — Вот я вас и нанял. Я же знаю вас как облупленного. Деньги вы непременно захотите вернуть. А отдавать всегда трудно, легче отработать.

— Пожалуй. Только на меня плохая надежда. Уезжаю.

— Далеко?

— В Германию. Навестить друзей.

— Да, конечно, вы ведь говорите по-немецки.