Из рода Караевых - Леонид Ленч

— Подавишься, пожалуй! — засмеялся Иван Егорович, но тут же оборвал смех.

Он снял с головы свою капелюху, достал из шапки конверт, сказал сурово:

— Спрячь!

…Было уже совсем светло, когда эшелон, миновав зеленоглазый семафор и знакомую водокачку, вырвался, громыхая на стрелках, на свободный пятый путь и здесь сбавил скорость. Надо было покидать гостеприимную тормозную площадку.

Иван Егорович заботливо заправил складки на шинели Игоря, проверил, как висит на нем шашка, потом притянул к себе обеими руками, прижал к груди.

— Ну, плыви, сынок!

И, потрясенный этой отцовской лаской, полный любви и благодарности к человеку, который поверил ему, Игорь — горло его сжала судорога, — волнуясь, сдерживая слезы, сказал:

— Иван Егорович, я вас никогда не забуду. А за письмо не беспокойтесь! Я все сделаю, чего бы мне это ни стоило! Спасибо вам за все, за все!

— Да брось ты! А Вадиму Николаевичу так и скажи: от тетки, мол, вам письмецо привез из Ростова. Прощай, Игорь. Может, еще увидимся когда!

Игорь стоял на последней подножке и, крепко держась за поручни, готовился к прыжку.

— Шашку придерживай, когда будешь прыгать! — наставлял его Иван Егорович. — А еще лучше — сними совсем и держи в руках, чтобы не путалась она у тебя под ногами, чертова дура!

— Ничего, я так!

— Прыгай вперед и беги что есть сил. Готов?

— Готов!

— Прыгай!

Игорь прыгнул, его с силой отбросило назад, он пошатнулся, чуть было не упал, но удержался на ногах и, пробежав несколько метров, остановился. Эшелон был далеко. Остался от него лишь вкус железного ветерка на губах. Игорь успел заметить, как Иван Егорович напутственно махнул ему фонарем с площадки хвостового вагона.

14. «СПАСИБО, ТОВАРИЩИ!»

Та же огромная, как клумба, люстра висит под потолком, те же пальмы в кадках стоят у столиков, так же суетятся официанты в белых куртках и черных галстуках, разнося на подносах стаканы с жидким чаем.

И все же знакомый зал первого класса за эти дни стал другим!

Печать тревоги и растерянности лежит на всем. Листья пальм покрыты пылью, кадки полны окурков. Не до уборки! Официанты рассеянны и невежливы: принимают заказы, а сами смотрят по сторонам.

На диванах, на составленных вместе стульях и кое-где по углам, даже на столах, спят люди.

Уже проснувшиеся, неприбранные бледные дамы поят и кормят своих напуганных детей.

— Мамочка, мы уже совсем приехали?

— Не знаю, деточка. Наверное, дальше нас повезут.

— А куда дальше?

— Там увидим. Ты кушай пока!

Беженцы! Но Игорь не обращал сейчас внимания на них. Пробираясь между чемоданами и тюками в дальний угол зала, туда, где находился газетный киоск, он думал лишь о письме, которое лежало в кармане его шинели на груди. Слава богу, Вадим Николаевич на месте! Стоит, перебирая журналы, отвечает покупателям на вопросы. Игорь подошел, сказал радостно:

— Здравствуйте, Вадим Николаевич!

Аскетическое лицо Вадима Николаевича вытянулось, когда он увидел Игоря в шинели с черными погонами и с шашкой.

У прилавка стоял пожилой, изможденный господин в чиновничьей фуражке, с бархатным темно-зеленым околышем. При нем отдавать письмо нельзя.

Игорь взял старый номер «Донской волны», стал небрежно перелистывать.

Чиновник расплатился с Вадимом Николаевичем, забрал свои конверты и бумагу и удалился.

Продолжая листать журнал, Игорь сказал шепотом:

— Вадим Николаевич, я вам привез письмо из Ростова.

Вадим Николаевич странно посмотрел на Игоря, пожал плечами:

— У меня в Ростове никого нет!

— От тети в Ростове! — спохватился Игорь.

— Нет у меня в Ростове никакой тети, — сказал твердо газетчик.

Игорь растерялся.

— Вы мне не верите? — горько сказал он. — Даю вам честное слово. Письмо со мной.

— Я вам говорю, что у меня нет тети в Ростове.

— Ну да, она сейчас уже не в Ростове, — сказал Игорь с отчаянием. — Возможно, она сейчас уже в Армавире. Возьмите письмо! Оно очень важное!

Он расстегнул крючки шинели, полез в карман и вдруг заметил, что Вадим Николаевич отвел в сторону глаза и не смотрит на него.

Игорь обернулся. К киоску приближался жандарм. Игорь торопливо, не попадая крючками в петли, стал застегивать шинель.

Жандарм подошел к киоску. Какие у него колючие, неприятные, щупающие глаза! Усы чуть шевелятся, как у кота, подкарауливающего мышь. И уши — большие, хрящеватые, жадные — торчат из-под красной фуражки.

Жандарм кивнул газетчику:

— Как торговля?

— Ничего! — сказал Вадим Николаевич.

Игорь хотел отойти от киоска, но жандарм, отдав ему честь, спросил приветливо:

— Давно прибыли?

— А вам какое дело?

— Так! Интересуюсь!.. Вроде ведь сейчас не прибывали поезда.

Он стал бесцеремонно разглядывать Игоря. Колючие, щупающие глаза скользнули по гимназической фуражке с солдатской кокардой, по черным марковским погонам и вдруг, остановившись на шашке, — тяжелой, офицерской, старого образца, — хищно сузились.

— Хорошая у вас шашечка! — сказал жандарм. — Где взяли?

— В полку выдали!

— Ваш же полк пехотный! Вам шашечка не полагается!

— Я конный разведчик!

Щупающие глаза жандарма скользнули вниз, взгляд их остановился на сапогах Игоря.

— А шпор не дали?

— Шпор не дали!

— Документы позвольте!

Игорь полез в карман за своим удостоверением и вместе с ним нечаянно вытащил письмо Ивана Егоровича. И тут же уронил его на пол! Он нагнулся и сунул конверт назад с излишней поспешностью.

— А это что у вас такое? Подайте сюда!

Все внутри у Игоря похолодело от ужаса. Если письмо отберет жандарм, что подумает о нем, об Игоре, Иван Егорович?!

— Пойдемте со мной, молодой человек! — сказал жандарм.

— Куда?!

— Куда надо!

— Никуда я не пойду с вами! Оставьте меня в покое!

С той же гадкой ухмылкой жандарм взял Игоря за рукав шинели.

— Пошли, пошли потихонечку!

Игорь вырвался и внезапно увидел, что по залу идет поручик Губенко — тот, что распекал Юрия Балковича в Ростове во дворе, где стояли марковские подводы.

Поручик был все так же румян и свеж. Левая рука на черной перевязи, марковская фуражка лихо приплюснута. По всему было видно, что поручик уже успел слегка зарядиться с утра.

— Господин поручик! — бросился к нему навстречу Игорь. — Здравствуйте!

Поручик Губенко взглянул на Игоря удивленно, но, узнав его, улыбнулся:

— А, здравствуйте! Вы как сюда попали?

— Меня отпустили на десять суток, господин поручик! А вот этот… — Игорь показал на приблизившегося жандарма, — привязался ко мне неизвестно почему.

— Дайте вашу увольнительную! — приказал поручик Игорю, не обращая внимания на вытянувшегося перед ним с ладонью у козырька жандарма.

Игорь подал поручику свое удостоверение.

— Какого же дьявола вам еще нужно?! — загремел поручик Губенко, обернувшись к жандарму. — Вы тут в тылу совсем распустились. На марковцев кидаетесь? Пошел вон!

— Господин поручик, я выполняю службу!

— Что?! — Поручик угрожающе шагнул к жандарму. — Вот я тебе сейчас покажу службу! Проваливай! Ну-ка, шагом марш!

Жандарм испарился.

— Спасибо вам, господин поручик! — от всей души сказал Игорь, пряча марковское удостоверение в карман, где покоилось, излучая сокровенный жар, письмо от тети из Ростова.

— Не за что! Надо было бы ему морду набить. Вот сволочь тыловая.

Поручик небрежно вскинул руку к виску и пошел к буфетной стойке.

Игорь вернулся к киоску. Снова взял с прилавка «Донскую волну», стал листать журнал.

— Быстро достаньте письмо! — услышал он шепот газетчика.

Игорь выполнил приказание.

— Положите письмо в журнал!

Игорь сунул конверт между страницами «Донской волны», положил журнал на прилавок.

— Ничего интересного. Старье! — сказал он громко Вадиму Николаевичу.

— Ожидаем новенькое! — ответил газетчик. Глаза у него потеплели.

— До свидания, Вадим Николаевич! — сказал Игорь, счастливый предельно, и услышал сказанные тихим шепотом слова:

— Спасибо, товарищ!

…Извозчика Игорь решил не брать — хотел целиком отдать Елене Ивановне деньги, которые вручил ему на прощанье Дима. От вокзала до Песчаной было далековато, но что такое какие-нибудь десять — двенадцать кварталов для человека, совершившего в походном порядке марш от Ростова до Каяла?! Но прежде всего надо было освободиться от погон.

Юный искатель приключений, лихой «конный разведчик» навсегда остался там, в Каяле. Желание снять с себя марковские погоны, вернее, не снять, а сорвать их, что называется, с мясом было для него сейчас даже не желанием, а жгучей потребностью.